Кого одарил таким жутким взглядом покойник, для кумушек осталось тайной. Обернулись – да поздно – опрометью бросилась Улька прочь из горницы, лишь бы не встречаться больше взглядом с мертвецом…

Девочка прижалась ухом к замочной скважине – любопытство ее было столь велико, что усвоенное с детства правило: “подслушивать не хорошо” отступило куда-то в глубину подсознания, теряя свой аксиомный смысл.

Стены деревянного сруба звук пропускали плохо – так что, если бы мама не кричала так громко, девочке не удалось бы вообще ничего расслышать, и заинтересоваться из-за чего разругались родители.

– Ну, что тебе здесь не нравится? – голос отца звучал почти ровно, но он, по всей слышимости, уж терял спокойствие.

– Погода прекрасная, вода в озере, как парное молоко, здоровая деревенская пища – без нитратов, консервантов и ароматизаторов. Ничего ты без своего юга не потеряла. Загорела даже лучше, чем на море. Варька, и то подросла вроде, а то совсем зачахла в этом городе…

– Все мне здесь не нравится… все…– почти плакала мама, – Неделю здесь провела, а будто все лето мимо прошло. Устала я тут с вами… за домработницу… Стирка, готовка – печь еще эта проклятая. Воды горячей нет. В бане темно… Удобства на улице… Ни телевизора, ни света, ни телефона…– за дверью послышались приглушенные рыдания…

Светлане, казалось, что ее заживо похоронили на этом хуторе, и она уже считала дни, до конца отпуска.

– Не нравится мне здесь…– совсем тихо всхлипнула она, – Я по ночам не сплю – будто меня душит кто, и сны снятся чудные… Одни кошмары…

– Да это ежики топают, спать мешают, – улыбнулся Костя, – Не бойся, они просто ночью просыпаются и шумят. Ты им молоко почаще в блюдце оставляй, они и потише будут.

– Вот еще! – возразила Света, – Чтоб я еще здесь змеюк подкармливала, вчера одна так и шнырнула за печку. И кот злющий – глаза как плошки. Того и гляди, в ногу вцепится…

Света обняла мужа за шею и вкрадчиво промурлыкала:

– Ну, если так хочешь здесь весь отпуск сидеть, поехали обратно к Кузьме жить… А здесь… не могу…

Костя оторвал ее цепкие пальчики от футболки и гневно воззрился на жену:

– Да ты с ума сошла! Мы ж к деду приехали. Старый человек, один совсем. Валька с Олежкой уедут завтра. Кто за ним присмотрит?

– А потом кто смотреть будет, через две недели? – возразила Света, – Отпуск-то не резиновый. Братья твои тоже могли бы взять за свой счет по неделе, им же сюда не так далеко ехать, как нам. Навещали бы по очереди. И Кузьма тоже хорош! Сын называется!

Про Кузьму Костя смолчал – с дядей он разругался вдрызг, поэтому и не захотел у него жить, как тот не уговаривал оставить хотя бы Светку с дочкой. Упрямства Косте было не занимать, вот и переехал он с семьей в дом колдуна.

– Обманул нас старик, – гнула свою линию Света, – Ничего ему не сделается. Ходит себе по дому, хозяйничает… По сторонам зыркает… Чего нам здесь делать? Зачем всех собрал? Наследство делить – так никому оно и даром не нужно. Пусть Кузьма с домом что хочет, то и делает.

– Сказал дед, что помирает – значит, помирает, – пожал плечами Костя, – Он-то чувствует, небось. Не зря ж участковый телеграмму дал. Приступ был у старика. Слава богу, полегчало… Может, он повидать хотел родных… напоследок…

– “Родных”, – фыркнула Света, подошла к большому зеркалу в дубовой раме и стала поправлять размытую слезами косметику, – Да он людей на дух не переносит. Не зря же на отшибе живет, может, и впрямь колдун. Люди уже и на нас косо смотрят… Вдруг и вправду… все что говорят…

– Да не слушай ты, что говорят… Развлечений, других нет, вот и мелят языком. Никакая колдовская зараза к нам ни прицепится! Да и потом, какой колдун из рядового программиста? – рассмеялся Костя.

– А из агронома? – ухмыльнулась Света.

Варенька приложила к замочной скважине глаз – родители вовсю целовались. Опасность почти миновала. Уезжать девочке не хотелось, она с удовольствием провела бы здесь не то, что две недели – всю жизнь! Однако родители никак не желали оставлять щекотливую тему, и Варя вновь прислушалась.

– Без телевизора скучно, – вздохнула Света.

– Да, колдуну телевизор ни к чему, – ухмыльнулся ее муж, – Он и в ведре с водой все новости увидит.

– Я-то не колдунья, – обиделась на шутку Светлана, – Дурацкая деревня.

– Деревня-то чем не угодила? – изумился Костя, сорвав темную сливу с проникшей в окно и ломящейся от плодов ветки.

– Ну, что это за название такое “Пуньки”! Гадость, а не название…

Никаких гадких ассоциаций у Кости и он только недоуменно пожал плечами.

– Ты не думай, я твоему обожаемому деду смерти не желаю, – поспешила заверить его жена, – Но больно он у тебя доисторический. Не люблю я, когда он меня молодухой обзывает. И смотрит исподлобья, будто я неумеха какая. Я в деревне не родилась и в колхозницы-домработницы не подряжалась. Не привыкла в грязи копаться…

– Не в грязи, а в земле, – угрюмо поправил жену Костя, – Отпуск кончится – уедем. Мы люди подневольные. Может, в другой раз повидать старика и не придется… Плохой у человека характер – так и сразу “колдун”? И с чего ему людей любить? Дети поразъехались. Соседи сплетни разводят. А что на отшибе живет – так раньше многие на хуторах селились. Это сейчас его добром не поминают, а помрет – нас осудят, что старика бросили…

– Давай его в дом престарелых устроим? – пришла Светлане блестящая мысль.

И умирал старик тяжело, да и в смерти покоя не нашел.

Все началось с того, что поставить гроб с телом Касьяна в церкви поп не разрешил. То ли побоялся, что демоны сотворят с внутренним убранством деревенской церквушки то же, что и в Касьяновой горнице, то ли посчитал раскаянье колдуна притворным. Но на похоронах присутствовать обещал, хотя бы за тем, чтобы окропить могилку святой водицей.

Траурную процессию преследовали одни злосчастья. Шесть дюжих деревенских парней несли гроб, и казалась им домовина с высохшим старцем непосильным грузом. Подставленное под гроб плечо немело, сводило от холода, будто на дубовых досках лежала огромная ледяная глыба.

Перед мостом налетел странный вихрь, вырвав у мужиков из рук гроб, подхватил покойника, как перышко, да и выбросил его на песок у самой воды. Рванулся к телу меньшой Пров – да вовремя скрутили его старшие братья – нельзя родным покойника касаться, не зря старик предупреждал – до девятого дня нельзя. То злой дух сыновью любовь искушает…

Трижды выбрасывало старика из гроба… Деревенские собрались уж поворачивать в сторону от кладбища. Не дело колдуна вместе с добрыми христианами хоронить. Но Касьяновы сыновья уперлись – деньги плочены, земля куплена, да и могила уже вырыта… Покаялся отец – а что демоны бесятся, так то поп виноват, уговор до конца не исполнил. Не стал покойника в церкви отпевать.

Хорошо ли, худо ли – Касьяна похоронили, но до девятого дня домочадцы вернуться на хутор не отважились. А дальше стали твориться вещи более чем странные. На следующий день умер новорожденный сынишка Галины, муж которой приютил семью меньшого сына колдуна – Прова. А днем пошли за клюквой соседские девушки, а, вернувшись, одной не досчитались. Искали маленькую Акулину мужики по всему лесу, а нашла девчушку на третий день после пропажи, рядом с кладбищем, пришедшая на могилку своего младенчика Галина.

А когда к девице и младенцу добавились молоденький подпасок и задранный медведем охотник, то деревенские почуяли, что в округе творится неладное. Все умершие, если не считать жертву медведя, имели выражение лиц самое что ни наесть блаженное, и не было никаких причин для их скоропостижной смерти, кроме двух крошечных ранок на шее – следа от укуса, будто змея ужалила…