– Выход один: прорываться, – покачал головой Радэк, бережно, словно великую драгоценность, прижимая Беату к груди.

– Мы кости сложим на первой же засаде. Нас утыкают арбалетными болтами, как швея игольницу.

– Уходить через шахты… – Задумчиво проговорил Славко, не отводя глаз с шеи Эуры, чуть прикрытой мокрым воротником рубашки.

– Рехнулся, малец? – Пробасил Миран.

– Нет. Почему же… Пайкоры занимают малую часть подземелий. Если найдём не заваленный проход, то сумеем выбраться отсюда через гномьи шахты….

– Ты хоть представляешь, КТО может там обитать, малец?

– Славко дело говорит. По крайней мере, у нас есть шанс,– заметила Эура.

– Шанс быть съеденным, а не убитым.

– Но в этом случае мы проживём больше, чем полчаса. Предпочитаю быть съеденной послезавтра, чем убитой сейчас.

– Как мы найдём выходы-то? – Ехидно спросил Миран.

Славко, сопя, завозился и вытащил из складок перепачканный сажей коричневой хламиды желтоватый, сложенный вчетверо, листок.

– У мудрого господина взял, что вчера к госпоже Беате кровь отворять приходил, – гордо проговорил он, демонстрируя добычу.

– И что ты молчал, паршивец? – Прошипел Миран.

– Так никто не спрашивал же… – Покраснел Славко. – Нам нужно пройти по коридору и свернуть налево.… А там вниз, по одному из туннелей… в рудники…

– Сейчас глухая ночь. Охрана рудников, как, впрочем, и вся пайкорская охрана, занимается нашими поисками… – Хитро улыбнулась Эура, по-звериному обнажая зубы. – В шахтах никого быть не должно. Значит, решено: в рудники.

– Моё мнение здесь больше никого не интересует? – Холодно осведомился Радэк.

– А что ты сделаешь? – Усмехнулась Эура. – У тебя руки … эээ заняты женщиной. Ты даже меч взять не сможешь. И у тебя раненые, которых ты, естественно, не сможешь бросить. А у нас карта и план. Ты можешь пойти с нами, а можешь прорываться через пайкорские засады.

– Хорошо, – скрипнул зубами Радэк, плохо скрывая злость.

– Фортуна, девушка переменчивая… – Усмехнулась Эура, толкая плечом хлипкую дверь душной каморки. Вслед за ней вывалились Славко и Миран.

– Когда ж ты на мослы мясо-то нарастишь, – ворчал старик, вставая со Славко. – Кормлю тебя, дармоеда учёного, кормлю…

– Я и госпожа Эура – пойдём впереди, Миран и Славко – за мной, остальные в боевом порядке – после. Носилки и раненые посередине. – Скомандовал Радэк, выбираясь из каморки. Остальные вышли уже после него.

– Девушек вперёд? – Подмигнула Эура отряхиваясь.

– Чтобы не ударила в спину…. – Отрезал Радэк, бережно опуская Беату на носилки.

– Нам вперёд, – заметил Славко, пряча карту за пазуху.

– Всегда вперёд. – Усмехнулась Эура, доставая меч.

      Меч ей понадобился уже на следующей развилке. Туннель расходился двумя рукавами: направо и налево. Средний туннель был давно завален. Перед завалом расположилась пайкорская застава. Там же застава и полегла, забрав одного из раненых людей Радэка в свой пайкорский рай.

Говорят, что убивать страшно только в первый раз. Говорят, что привыкаешь к виду крови. Привыкаешь чувствовать себя мечом в руках богов. Привыкаешь чувствовать себя простым исполнителем их воли. Это проще чем, считать себя мерзавцем, отправившим на тот свет человека, равного себе, человека думавшего, дышавшего, действовавшего, любящего, надеявшегося, ненавидевшего, мечтавшего. Чувствовать себя убийцей, отнявшим жизнь, только из-за того, что человек имел глупость встать на твоём пути. Чувствовать себя зверем, убившим холодно и расчётливо.

У умершего возможно была семья, родственники, друзья, дети, родители. Он мог быть единственным ребёнком в семье, единственным кормильцем, любящим родителем или нежным супругом. Он мог быть последней сволочью, обиравшим сироток или воровавшим в храме. Не важно: был ли умерший плох или хорош. Не человеческое это дело – судить. Убийство всегда убийство, какими бы высокими мотивами, какой бы необходимостью оно не было оправдано. Убийство всегда убийство, даже если цена поступка – своя жизнь.

– Дочка, тобой все в порядке? – Обеспокоенно спросил Миран белую, словно первый снег, Эуру.

Схватка уже кончилась, а девушка все стояла, сжимая меч. Кровь билась в висках тяжёлыми колотушками, а по холодному лбу катилась крупная капля пота. Мёртвый пайкор лежал у ног, раскинув руки и запрокинув голову. Удивление навсегда застыло на загорелом лице, обрамленном венцом ржавых кудрей. Глаза его, яркие… жёлтые… кошачьи, уже затянутые поволокой, смотрели в потолок. Тёмное пятно расползалось на животе, пачкая новенький поддоспешник антрацитового цвета, растекаясь липкой безобразной лужей на каменном полу.

– Выпей, – Миран протянул ей засаленную флягу. – Лучшая бормотуха, которую только можно достать в самых злачных местах славного города Скревена. Для себя берег, но тебе, дочка, нужнее. Ты пей, пей. Ишь, как тебя пробило-то.…

– Зверей диких стреляла ни раз… троллей… гоблинцев,– прошептала девушка делая глоток. Жуткая бормотуха из вина, спирта и специй обожгла горло, и Эура закашляла. – Людей… Как умирали – видела…. а сама своими руками… Нет…

– Трясет-то тебя как, дочка. Ты пей, пей. Винцо голову быстро отключает, а без головы оно как-то проще, – ласково приговаривал старик.

Внезапно старик обернулся. Лицо его в мгновение стало суровым. Пока он поил вином Эуру, а остальные – досматривали мёртвых, оруженосец Радэка, крепкий здоровый парень по имени Нешко, стянул сапоги с лежащего пайкора и деловито примерял обновку.

– Верни на место, урод божий. Не раз сказано же: брать ничего у мёртвых! Смерть свою притянешь, дурья башка.

– Зря ругаешься, папаша! – Усмехнулся Нешко. – Пайкору они уже ни к чему, а мне в самый раз.

– Так твои же целые!

– Целые-то целые, а пайкорские сапоги поновее будут. Вон смотри шлем и себе справил. Такой в Скревене не меньше ста золотых стоит.

Миран осуждающе покачал головой. В то время, закончив осмотр, Радэк торопил людей.

– Привыкай. КаулютМаа близко,– проговорил Радэк, вынимая флягу из трясущихся девичьих рук. – А ты, бы перестал спаивать, детей, – добавил он, возвращая флягу Мирану.

      Следующий поворот и снова засада, и новые души отправились пировать к предкам. Через несколько перекрёстков Эура потеряла счёт убитым. Взрослые… Молодые… Старики…. Они умирали, молча, с руганью, хрипя и кашляя, выпуская воздух из пробитых лёгких. Иногда они забирали одного или некоторых из людей Радэка. Эуру, Радэка, Мирана и Славко хранили боги.

Наконец туннель оборвался, и беглецы оказались на краю обрыва: огромный провал уходил на много миль и вверх, и вниз. Эура подняла глаза: где-то высоко над ними сияли бездушным светом мёртвые зимние звезды. Внизу, освещённая россыпью факелов-светляков, зияла бездна, изрытая штольнями. По краям бездны тянулись хлипкие деревянные леса и узкие тропинки.

– Туда! – Славко указал на остатки каменного моста ведущего через пропасть к мраморной арке портала. Портал видимо служил проходом в другую часть подземелий. Мост давно обвалился, лишь белые мраморные колонны торчали из бездны поломанными зубами. Две стороны провала соединяли узкие длинные подвесные мосты, переброшенные через пропасть.

– Вот здесь мы и сдохнем…. – Проговорила Эура, осматривая столбы, к которым были привязаны канаты. – В отличие от пайкорских коридоров здесь простора хватит и для лучников и для копейщиков…

– Не сдохнем, если поторопимся, – пожал плечами Славко, ступая на покачивающийся мостик. Арбалетный болт пролетел мимо, задев опереньем хлипкие доски.

– Бегом! Живо! – Скомандовал Радэк.

      И они побежали…. по старым доскам, белым от дождей и извести; доскам, нанизанным на канаты, словно кости позвоночника гигантского диковинного животного. Им вслед, свистя опереньем, летели арбалетные болты. Мостик трещал, стонал и раскачивался, норовя перевернуться. Когда последний ступил на площадку перед порталом, он обвалился, обрушивая в пропасть гнилые деревяшки. Радэк бросил взгляд на носилки. Покрывало чуть поднималось, давая понять, что женщина ещё дышит.