Когда пёстрая кавалькада короля Риквида показалась в воротах поместья, Эура спускалась по деревянной винтовой лестнице, ведущей из верхних покоев женской половины дома в «тронный зал». Девушка гусеницей ползла, запинаясь о подол длинного, плохо подогнутого платья, рискуя сломать шею на крутых ступеньках, едва освещённых слабыми солнечными лучами, пробивавшимися сквозь узкие, наполовину занесённые снегом оконца. Тусклые пучки света, проникая сквозь толстые зелёные стекла, блёклой изумрудной мозаикой ложились на узкие ступени. На лестнице стояла вязкая тишина, и было слышно, как скребутся мыши. Разжиревшие кошки, привыкнув к подачкам со стола, обленились и совсем забросили охоту. Эура приложила руку к стеклу, и ледяной узор стал медленно таять под тёплой ладонью. Сквозь оттаявшее стекло, Эура увидела, как во двор въехал король и его свита. Трюггер помог королю спешиться, и Аурика, склонив седую голову, поднесла хлеб и вино дорогим гостям. Затем наместник представил королю многочисленное семейство тесными рядами стоящее на крыльце. Не найдя среди детей и домочадцев старшую дочь, он замешкался, но Аурика Ласточка, одарив короля обворажительнейшей из своих улыбок, попросила среднюю дочь, Эйю Тихую, развлечь гостя. Эйя Тихая, вторая дочь наместника, медлительная хрупкая нежная, как подснежник по весне, была предназначена старшему сыну Хайдди Рыжебородого Рудкару Красному. Свадьбу назначили на конец весны: как только кисти черёмухи побелеют от цвета, молодые принесут клятву верности в священной дубовой роще, скрепив старый союз двух семей. Ныне же Рудкар бросал ревнивые взгляды на будущую жену, и старался держаться поближе, когда вся толпа из многочисленной родни, соседей, свиты, увлекаемая хозяевами многоголосым потоком втягивались внутрь поместья. Эура поспешила вниз и уже собиралась смешаться с толпой местных господ, лично приехавших в Снерхольм, дабы поприветствовать правителя и попировать за столом хлебосольного соседа, как перед ней появилась мать.

– Дочь, где тебя носит?! – Строго проговорила Аурика, недовольно поджав губы. Её серые глаза сверкали недобрым огнём. – Это было очень невежливо с твоей стороны не выйти к гостям. Ты старшая дочь наместника, и ты должна была встречать короля рядом со мной. Почему Эйе снова приходится за тебя отдуваться? Мне страшно подумать, что будет, когда она покинет нас. Кто будет выполнять твои обязанности? Эверт или Арво с Кнутти натянут ради этого женские платья? А может быть близнецы?

– Попроси братца Генри. Лисёнок и так из кожи вон лезет, чтобы понравится окружающим.

– Эуриста, не паясничай. Не забывай, что ты старшая дочь наместника, и как у старшей дочери наместника у тебя есть обязанности в этом доме. Пока ты живёшь в этом доме, изволь их выполнять! Поэтому мы, милая, сейчас вместе отправимся вниз и сделаем вид, что не ты, по обыкновению наплевала на законы гостеприимства, а досадное недоразумение помешало тебе встретить королю. И постарайся держать язык за зубами. Ради всех богов, просто молчи, улыбайся и кивай головой. Мы только помирились с соседями.

– Может не стоит? – Пискнула Эура.

– Стоит, стоит, – улыбнулась Аурика улыбкой кота, придавившего бархатной лапой глупую мышь. – Ты же хотела «свалить из нашей дыры», «повидать мир»? Тебе же «тошно в родном доме»? Так вот, милая, тебе выпал шанс: понравишься кому-нибудь из свиты короля, побежишь в южные земли, роняя туфельки с прекрасных ножек. Представь, никаких нудных родителей и тупых родственников на тысячи миль вокруг. Ты же этого хочешь?

– Ну, мам!

– Повзрослей, дочь! – Отрезала Аурика, мёртвой хваткой впиваясь в локоть дочери. – К гостям! И не заставляй нас с отцом краснеть.

Кивком приветствуя родственников и соседей, сидящих за накрытыми столами, Аурика Ласточка медленно проплыла через весь зал. Эура безвольной куклой следовала рядом, едва не наступая на подол.

Король восседал на высоком резном стуле во главе стола. Слуги, суетящиеся рядом, шустро подтаскивали бронзовые блюда с жареными целиком фазанами, румяными поросятами в овощах, дымящиеся котелки с ароматной похлёбкой, корзины с фруктами и маленькие бочонки с соленьями. Королевский кубок не успевал пустеть, как мальчик-виночерпий наполнял его рубиновым вином. Лучшим вином, которое только можно найти в Предгорьях! Король уже слегка опьянел, лицо его подобрело, нос становилось пунцовым, глаза потихоньку соловели и пьяно блестели в полумраке зала. Он мечтал, забравшись в кровать, провести остаток дня в объятьях юной помощницы лекаря, свежей, словно наливное яблочко, и такой же румяной. Проклятый протокол требовал от короля слушать нудные песни в свою честь, поднимать кубок за своё здоровье, и он сидел, откинувшись на жёсткую дубовую спинку (да забрали бы подземные духи придворного мебельщика!), вытянув под столом ноги. Король был не молод, и с каждым годом поездки по землям давались все тяжелее.

– А это дочка моя, Эура. Она немного приболела и не смогла встретить Вас у порога, – заплетающимся языком проговорил сидящий по правую руку от короля хозяин Снерхольма. Духота разморила старого отца семейства, или то была крепкая медовуха, которой они с королём набрались ещё на границе, но Трюггер «Большое гнездо» был абсолютно пьян и счастлив.

– Подойди ближе, милое дитя, – устало проговорил король, ставя на стол золотой кубок.

Сидящий рядом Хайдди Рыжебородый поперхнулся, но, почувствовав на себе свирепый взгляд Аурики, промолчал.

Эура сделала шаг вперёд и почтительно опустила глаза.

– Отец сказал, что ты больна, но я вижу, что ты румяна и здорова. Почему же ты не вышла на крыльцо встречать своего короля? – Спросил Риквид, хитро прищурив правый глаз.

– Я не люблю шум и верю, в Снерхольме было кому встретить высоких гостей. Одним человеком больше, одним меньше…

– Прошу прощения за дерзость, – поспешно начал извиняться Трюггер, вытирая испарину проступившую на бритом, покрытым синими рисунками черепе. Татуировки появились на лысой голове наместника ещё в юности, когда он, безусый юнец, с отцом и старшими братьями пропадали в горах: грабили гоблинцев и орков, устраивали засады на оборотней, ходили на медведей, водили караваны к рудным шахтам. Да, много воды утекло с пор: давно полегли в могилу братья и отец, возмужал и состарился Трюггер, но каждое утро, сбривая кривым ножом остатки поседевших каштановых волос, Трюггер хитро улыбался, вспоминая былое.

– Болеет она, горячка ум затуманила. Милая, – Обратился он к жене. – Попроси, чтобы Эуре сварили чай с травами и пусть ложится спать.

Трюггер собирался было добавить ещё что-то в оправдание дочери, но король поднял ладонь, делая знак замолчать.

– Дошли до меня слухи, что злой язык у тебя, – усмехнулся король, потирая длинные седые усы.

– Соседи жаловались? Не слушайте: брешут, как псы дворовые! – Спокойно проговорила Эура, подняв голову.

– Эура! – Осекла её Аурика. – Не волнуйтесь, господин, она будет наказана, – тут же поспешно добавила женщина, поджимая тонкие губы.

– Не стоит торопиться, почтенная Аурика, – ласково произнёс король. – Как говорил мой отец, поспешность нужна только при ловле блох, да и то когда руки мокрые. У меня припасено своё наказание. Позвать Хайдгера!

Хайдгер, рослый детина тридцати зим отроду, служивший начальником королевской охраны, потягивал тёмное пиво в дальнем конце стола. Дорогая сердцу сестра и лучший друг его остались далеко на юге, долгая дорога и ежедневные попойки давно опостылели, а ратных подвигов не предвиделось: как назло разбойники отказывались нападать на королевский обоз, вассалы были само дружелюбие, крестьяне не докучали, а нелюди и вовсе исчезали задолго до того, как король и его свита появлялись на горизонте. Хайдгер скучал, хамил и становился несносен. Король, устав от жалоб на злые шутки Хайдгера, послал его подальше…. к менестрелям, столовавшимся чуть дальше, чем последние дворяне из свиты. От менестрелей начальник королевской охраны благополучно сбежал ещё дальше, к служившим у него наёмникам. В компании бравых вояк он коротал вечера, потягивая дармовое пиво и горланя непристойные солдатские песни, маясь от безделья и тоски.