Маша с тех пор никогда не роптала на судьбу, терпеливо неся свой крест. Вот и теперь – работала, воспитывала детей, довольствовалась малым и не заглядывала далеко вперёд. И за всё благодарила Бога. А монахиню Серафиму после освобождения она взяла к себе. Так та и дожила в её доме, тихо молясь и ходя украдкой в храм. Машины дети называли её бабушкой. Да и муж считал её какой-то дальней родственницей. Люди из органов, конечно, поначалу наведывались, ища какую-то литературу и иконы, но потом оставили их в покое. А Маша и не боялась – ведь хуже, чем было, уже не будет. А люди и в тюрьме живут. Бог везде есть. Тем более, если безвинно – Он не оставит.

  Юрию Маша понравилась – хороший человек. Справедливый и честный. И не обозлившийся.

  А Саша… Поначалу тюрьма его почти сломала. Но не доломала.

  После амнистии в Москву он уже не вернулся. Приехал в Казахстан, в районный городок, где были на поселении его родители. Жили они в полной нищете. Не прижились они там, что ли, не пришлись ко двору. Работа по специальности для них, заводских инженеров, здесь почему-то не нашлась. Хотя были в посёлке и мастерские, и маслозавод, и молокозавод. Мать работала дояркой на ферме, отец – простым механизатором в поле. Саша, вернувшись, три года практически сидел у родителей на шее – выпивал, хулиганил, привлекался за драки. А потом он вдруг уехал из посёлка с бригадой строителей – на большие заработки. И через несколько лет Саша создал уже целую сеть шабашников, охватившую сначала район, потом область. В 90-е годы, когда в перестройку всё развалилось, Никитин вдруг, наоборот, создал могучий строительный трест, а потом – известнейший в стране холдинг. Назывался он – 'Нико-холдинг'.

  Только вот была одна странность – Саша, Александр Семёнович Никитин, глава холдинга, даже баснословно разбогатев, так и не женился. Жил как цыган – вечно на колёсах и крыльях. Какие-то девушки иногда крутились возле него, мелькая рядом с ним в кадрах в гламурных изданиях и на интернет-страницах, но – ничего серьёзного. Так, знакомые или подруги его друзей. Юрий заглянул в мысли Саши и понял, что женщины для Саши Никитина стали табу. А та книга по Кама сутре, подкинутая изобретательным Васей, стала проклятием его жизни. Саша решил, что никогда и ни с кем не будет делать того, чему учат в той книге. Слишком уж высокую плату заплатил Саша за эти скабрезные картинки. И зачем он, дурак, взял тогда из парты ту книгу? Зачем принёс домой? Именно себя и только себя Саша считал виноватым за сломанную жизнь Маши, её и своих родителей. Он никогда и ни за что не станет строить отношений ни с одной девушкой! Этот подонок Васька просто приревновал Машу к нему. А что с него возьмёшь, если он просто упёртый дурак? И всегда таким был. И сколько их ещё, таких вот Васек, бродит по свету? Да – через одного! И он больше не станет никем рисковать. Ничьей жизнью. Ради каких-то пошлых утех.

  Хотя это, конечно, была слишком малая плата за то, что случилось. Но Саша Никитин побеспокоился и о более существенной компенсации. Он решил сделать кое-что для Маши Петровой. И всё, что лежало на его счету, как и всё имущество, по завещанию было оформлено на детей Маши. А по российским меркам, да и по западным, это было невероятно много.

  О своих родителях, конечно, Саша тоже позаботился, хоть и поздновато пришло счастье. Они в полной мере узнали достаток и безбедную жизнь швейцарских рантье. И единственное, чего им не хватало, так это внуков, но эту тему Саша давно закрыл. И старики развлекались тем, что заполнили своё шикарное шале целой оравой кошечек и собак. Это скрашивало их монотонный обеспеченный досуг.

  Саша очень хотел также помочь и своей пострадавшей ни за что классной руководительнице, Валентине Ивановне Коржаковой. Хоть чем-то. Хоть и поздно. Поначалу он предлагал ей, деньги, много денег. Она могла купить неплохой домик в любом месте, на выбор – хоть в Италии, Франции или в Сочи – и жить безбедно. Но Валентина Ивановна наотрез отказалась и не пожелала даже вести на эту тему разговор. Когда бывший её ученик Саша Никитин – нынче крутой олигарх – пришёл в её убогую коммуналку с продавленным диваном и тарахтящим холодильником 'Саратов', она лишь удивилась. И Ванна, хоть и изрядно постаревшая, но, как всегда, ироничная, сказала ему:

– Да помилуй, Саша! Это я должна тебе заплатить! Но мне нечем.

– За что? – удивился Александр Семёныч, подозрительно глядя на неё и ища подвоха.

– Как – за что? Ты с Машкой довёл меня до тюрьмы в советское время! И это круто! Я жутко горжусь, что сидела по политической статье при коммунистическом режиме! И теперь отношусь к избранному обществу, к которому принадлежат лучшие люди страны – Мандельштам, Флоренский, Сахаров, Лихачёв, Солженицын! Мало того, нынче все, кто был в тюрьме, по любой статье, хоть уголовной – это узники режима, народные герои, мученики. В школе коллеги и ученики очень мною гордятся, – усмехнулась она. – Предлагают мне мемуары написать.

– О чём?

– Об ужасах коммунистического строя и тюремных застенков. И о том, как я против всего этого протестовала. Жаль, что мне про свои подвиги и рассказать-то нечего. А то б, ей-богу, написала и издалась бы. Спонсоры нашлись бы – какой-нибудь бывший уголовник, ставший депутатом. У меня полно таких друзей.

  Она напоила Сашу чаем с батоном и алычовым вареньем, повосхищалась его грандиозными масштабами и финансовыми успехами, и отправила восвояси. Мол, тюремные университеты дорогого стоят. И сказала, что ей надо школьные тетрадки проверять. Он, усмехаясь, вышел. Ванна есть Ванна!

  Но Саша не сдался. Он подсуетился и древнюю пятиэтажку с треснувшим цоколем на окраине, на Щёлковском шоссе, в которой жила Коржакова, снесли напрочь. А ей дали прекрасную квартиру в центре Москвы. Кроме того, Никитин нашёл её дальнего родственника в Аргентине – какого-то бедного двоюродного дядьку троюродной сестры, седьмую воду на киселе, – и дал тому очень много денег при условии, что часть их он передаст в дар своей 'племяннице' Валентине Ивановне Коржаковой. Получив этакий нежданный подарок, Ванна слегка удивилась. Потом съездила к щедрому родственнику в гости в Аргентину и вдруг очень подружилась с этим неожиданным заморским дядькой. Он оказался мировецким мужиком. А вскоре Валентина Ивановна и вовсе перебралась жить в его тёплую Аргентину. И вышла там замуж за дядькиного настоящего племянника – богатого и вдового кабальеро. Обо всём этом Александру Семёновичу докладывал специально нанятый человек.

  Так что хоть в чём-то и перед кем-то Саша всё же себя реабилитировал. И был этому очень рад.

  ***

  Две вещи удивили Юрия во всей этой истории.

  Первая: почему Маша и Саша не пылают ненавистью к подлому Васе Аникину, так жестоко искалечившему их жизни? Почему не озлобились на весь мир? Просто какие-то тибетские мудрецы. Ну, хорошо, Маша – женщина. Они все по своей натуре склонны к милосердию. К тому ж, познакомившись в зоне с одной монахиней, она стала очень религиозной. А в христианстве положено прощать и даже благословлять своих врагов. Она и благословляла.

  Ну, а Саша-то почему? При его-то финансовых возможностях он мог бы не то, что генерала, президента заказать. И всю его родню. Или, хотя бы, оставить без куска хлеба с маслом. Все эти хитрые агентурные клички и липовые документы Васи не имели никакого значения. Деньги открывают любые двери и секретные коды. Но, снова заглянув в мысли Саши Никитина, он понял, что тот просто – современный благородный князь Мышкин, Алёша Карамазов. Который во всех бедах и несправедливостях мира винит только себя.

  И ещё. Вторая удивительная странность: почему же завистник и негодяй Вася – изверг Аника, подлый Алексей Матвеевич и ещё бог весть кто, – окончательно не погубил Сашу Никитина, так высоко поднявшегося на финансовом Олимпе? С помощью его Конторы это было несложно. Мог разметать Никитинский холдинг так, что только перья полетели бы. Кроме тех пёрышек, конечно, которые так предусмотрительно были упрятаны в далёком швейцарский банк.