— Ну да, недурная заначка на «чёрный день», — признала Кики. — Как жаль, что я не могу ничего снять с карточки.

— Мы заморозили счёт для надёжности, чтобы ты не сняла деньги и не дёрнула от нас в полночь, Кристин, — ответила Мартинес. — Не волнуйся, когда всё закончится, мы разморозим счёт, и у тебя набежит достаточно, чтобы начать новую жизнь со своей девочкой где угодно.

Кики сильно сомневалась, что они когда-нибудь вообще её отпустят, но она оказалась в ловушке, как муха в янтаре, и просто не могла найти никакого выхода из положения.

Датчик места по-прежнему оставался в кольце на пальце Кики, и ей дали понять, что любая попытка снять его или и испортить любое устройство контроля на её теле, в такси или в прицепе будет считаться окончательным нарушением договора и приведёт к пагубным последствиям в виде потери дочери. А, вероятно, к ещё одному сеансу лечения электрическим током, пока она в конечном итоге вылетит в трубу тайного крематория в Центре юстиции. Кики один раз спросила Мартинес о крематории, но та никак не подтвердила, но и не отвергла его существование. Только улыбнулась и сказала: «Ты должна любить Патриотический закон».

Так что Кики продолжила своё кошмарное существование, урывая несколько часов через день для встреч с дочерью и всё более измученной и встревоженной матерью, водила такси, чтоб иметь карманные деньги, и выполняла разные поручения Добрармии теперь уже почти всё свободное время, участвуя во всё большем числе показательных избиений, поджогов и установок бомб, хотя и не в прямых убийствах.

Напряжение начало на ней сказываться. Иногда тоска Кики по порции крэка или даже бутылке «Джек Дэниелс», да чему угодно, лишь бы забыться на несколько часов, становилась почти невыносимой, и в одиночестве ночью в постели, она жевала простыню, чтобы не закричать. Она не могла спать, но отказалась от предложенных таблеток снотворного из полицейской аптеки, боясь, что в Добрармии могли посчитать таблетки нарушением Общего приказа номер десять, а также установить их источник. Но в основном она боялась уснуть и проснуться, а у кровати окажется кто-нибудь, из Добрармии, из полиции, или чёрт знает откуда, чтобы убить её. Нервы Кики превратились в натянутые струны, она не могла толком есть, и хотя не потеряла слишком много в весе, её лицо осунулось, а глаза ввалились.

Её надсмотрщики из полиции или ничего не замечали, или это их не заботило. А товарищи по Добрармии заметили. Однажды Джимми Уинго ехал с Кики по снабженческим делам, и после того как они оставили несколько чемоданов и картонных коробок в гараже загородного дома, по-видимому, пустующего, на обратном пути в город он спросил её обеспокоенным тоном:

— Слушай, Кики, ты в порядке? В последнее время ты выглядишь немного задёрганной.

— Да, — призналась она. — Я сплю не очень хорошо. Думаю, что меня как-то достало.

Она немного помолчала и почувствовала, что надо сказать что-то ещё.

— Это из-за моей девочки. Мама взяла её, ты знаешь, я говорила, и… ну, ювеналка что-то разнюхивает. Мама живёт в прицепе в Орегон Сити, и пару недель назад появились какие-то суки из службы защиты детей, когда она была на работе, а Элли — в детском саду, и оставили карточку в двери.

— Боже! — искренне заволновался Джимми. — Надеюсь, она с ребенком быстро оттуда смоталась!

— Да уж, поверь, белые, которые живут в прицепах, знают, что когда служба защиты детей начинает крутиться около тебя, лучше не ждать второго посещения, если хочешь сохранить своих детей, — сказала Кики. — Если они появятся снова, то захотят узнать, где я, и что делаю. Я разговаривала с мамой по телефону и, в общем, сказала ей, увезти Элли куда-нибудь и не говорить мне, куда. Она обещала. Не споря. Думаю, что она понимает, чем я занимаюсь, чем-то незаконным, во всяком случае. Но пройдёт время, прежде чем я снова увижу свою малышку. Конечно, это давит, и я плохо сплю ночью, это невесело, и, похоже, заметно. Но вы с ребятами не беспокойтесь обо мне.

— Ладно, — заверил её Уинго. — У нас всех случаются разные ужасные заморочки, вроде этой, при нашей-то жизни. Знаешь, если я что-то могу для тебя сделать, просто скажи.

— Спасибо, — поблагодарила Кики. — Джимми, а можно тебя спросить?

Кики понимала, что вступает тут на тонкий лёд, и что вести этот разговор, зная, что полицейские его слушают, было по-своему одним из худших её поступков по отношению к этому человеку, но она не могла удержаться.

— Почему ты никогда не пытался приударить за мной? Потому, что знаешь, ну, чем я зарабатывала на жизнь?

— Ээ, в некотором смысле, да, но не из-за того, о чём ты, видно, подумала, — осторожно начал Уинго. — Чёрт, как я могу объяснить? Конечно, ты мне нравишься. Любому мужчине, который видит тебя, ты нравишься, и ты это знаешь. Но если я когда-нибудь сделал бы шаг к тебе, всегда возможно, что ты посчитаешь, что я, скажем, так и думаю о тебе. Это могло показаться тебе неуважением. Разумное объяснение?

— Вот как, — улыбнулась Кики. — Спасибо, Джим.

У неё крутилось на языке, сказать, чтобы Джимми послал неуважение к чёрту, так долго она была одна, и почему бы им не остановиться у неё дома на обратном пути? Но потом она вспомнила, что было в её серьгах, и что в прицепе, и выругалась про себя. «Я должна отказаться от этого», - подумала она. Теперь Кики боялась, что он попытается пойти дальше. И понимала, что не может просто так оставить всё это.

— Слушай, я, правда, тебе благодарна. Мне нужно быть на работе в четыре, то есть сегодня, но, может быть, когда-нибудь потом.

— Я тоже должен быть кое-где, — усмехнулся Уинго. — Это беда всякой революции. Она — не бар для встреч одиноких. Без романтической фигни, в самом деле не так много времени остаётся на отдых. Каждому из нас всегда где-то срочно нужно быть, и как-то трудно включать любовь в расписание. Если время подойдёт для нас обоих, мы это поймём. Надеюсь, когда-нибудь так случится, Кик.

На следующей отчётной встрече Лэйни привлекла Кики к ответу.

— Ты должна была действовать намного решительнее, — отчитывала она. — Я постоянно говорю, что ты должна заигрывать с этими дебилами-расистами и ловить их в мешок. Неизвестно, что ты могла бы узнать из «бесед под одеялом». Женщины-шпионки всегда этим занимались. Господи, ты же не вторая «Энн из Зелёных крыш» или недотрога.

— Теперь я — шлюха другого сорта! — огрызнулась Кики.

Вскоре после этого мир Кики превратился в ад. По-настоящему.

Всё началось на одном из еженедельных межведомственных совещаний в Центре юстиции с участием Бюро полиции Портленда, ФБР, министерства внутренней безопасности, Секретной службы, БАТФЕ и ещё полудюжины других учреждений и организаций, отвечающих за борьбу с внутренним терроризмом на Северо-Западе.

Считалось, что цель этих совещаний состоит в обмене информацией, а также в выработке и внедрении единой стратегии в борьбе с угрозой, представляемой Добрармией. На практике всё, обычно, выливалось в разборки, мелкие отвлечения на несущественные вопросы, личные столкновения, обмен уколами и перетягивание одеяла, склоки из-за денег и ресурсов, а также общие дрязги и распри.

ФБР расценивало себя как примадонну правоохранительных органов. Фэбээровцы считали министерство внутренней безопасности (и по праву) слабаками и политическими назначенцами, БАТФЕ (опять справедливо) — безмозглыми отморозками, а копов Портленда (отчасти правильно) — неуклюжими увальнями с ограниченными умственными способностями. Копы Портленда относились к федералам всех ведомств (и справедливо) как к высокомерным и самовлюблённым придуркам. Оперативники министерства внутренней безопасности действительно были политическими чиновниками, главным свойством которых была лояльность к нынешней администрации, но все они считали себя Джеймсами Бондами.

Ну а агенты БАТФЕ были угрюмы и враждебно настроены ко всем остальным за столом, чувствуя, что их отодвинули в сторону. Отсутствие у правительства успехов в борьбе добровольцами никогда не было тайной для всех, кто присутствовал хотя бы на одном из этих совещаний. Простой факт заключался в том, что люди, управляющие Соединёнными Штатами Америки, оказались потрясающими неумехами.