Я отгораживаюсь от Дани, пытаясь убедить себя, что ему лучше пока побыть одному. Но он не стремиться разговаривать. Он верит мне и не пытается понять, что не так. С одной стороны я рада этому, а с другой иногда думаю—почему он не приходит. Наверное, мы оба просто устали от выяснений отношений. И теперь он ведет себя гораздо мудрее нас всех.

А еще в Саранске Медведева. И смотря на нее. Я просто понимаю: все в мире проходит. Даже самая глубокая преданность может превратиться в самое глубокое презрение. Женя делает вид, что просто меня не знает, когда я прохожу рядом. Мы чужие друг для друга. После одиннадцати лет. Потому что все люди рано или поздно уходят от меня. И я никого еще не смогла удержать. Люди уходят от меня тогда, когда я начинаю им открываться. Они видят во мне что-то настолько пугающее, что предпочитают сбежать. Кроме Дани. Когда я сказала ему об этом в Новогорске он сказал мне правду, которую я тогда не смогла услышать до конца.

“Я скорее позволю тебе меня сжечь, чем уйду сам.

И в этом вся наша правда. Он скорее позволит мне убить себя, чем уйдет. Даже если будет медленно умирать.

В этот момент я нахожу в кармане ту саму монетку из Ванкувера.

—Я правда убиваю Даню своей любовью?—и подкидываю.

Орел.

Сердце пропускает один удар.

—Если он останется со мной, я его уничтожу?

Орел. Я смотрю на монетку, понимая, что ответ я и так знала, просто теперь то, в чем я боялась себе признаться, обрело форму.

Я не могу об этом не думать, потому что это все сильнее меня и моих чувств. Я размышляю об этом, когда Алина проигрывает чемпионат, когда награждают наших юниорок, когда мимо опять проходит Женя Медведева, но это совсем меня не трогает. Потому что она—уже прошлое, а вот будущее сейчас разваливается на куски.

Мне страшно, что я просто не знаю, что делать, а самое главное—как сказать обо всем Дане. И я просто сбегаю ото всех в свое купе по дороге домой, надеясь, что найдется другой выход. Но я не вижу его.

Даня приходит ко мне и просто говорит.

-Я хотел извиниться за то, что вёл себя как идиот.

-Всё нормально, Дань, - произношу я.

А в голове проносится “ Ты не идиот. Все дело во мне. А ты самый лучший человек, которого я знаю”.

-Этери, что происходит? - не унимается Даня, а я все еще пытаюсь контролировать лицо.

-Ничего,—как можно спокойнее.

“Ничего кроме того, что я тебя убиваю, а ты просто не видишь этого”.

-Настолько ничего, что мне кажется, что мы больше не вместе.,—вдруг говорит Даня и я понимаю, что он слишком хорошо меня знает.

Я набираю воздуха в грудь и произношу наконец то, что кажется мне самой сложной вещью в мире:

-Тебе не кажется…

Я считаю про себя и стараюсь просто не выдать ни одной эмоции, хотя внутри все разрывается на куски

-Ты шутишь, да? – в даниных глазах столько боли, что я почти готова сдаться.

Поэтому я говорю то единственное, что является правдой:

-Прости, Дань.

И в это прости на самом деле все: “Прости, что разбиваю тебе сердце, прости, что делаю тебе больно прости, что убиваю тебя каждый день…прости, что люблю тебя на столько, что спасаю такой ценой…”

-Ты серьёзно? – Даня опирается на стенку купе. - Это из-за Аксёнова? Это из-за него?

И в этот момент я понимаю, как будет выглядеть мой ответ. Причины в Эдуарде, он раскрыл мне на многое глаза, даже не смотря на то, что мы не спим вместе. Я знаю, что это очень нечестно и больно, но только произношу:

—Да.

Мне кажется, что Даня падает в пропасть. Я смотрю в его глаза не мигая, предательски думая, что если он сейчас задаст следующий вопрос, то я не смогу ему соврать. И я молчу, стараясь не дышать и думать слишком громко, потому что если сейчас он спросит “люблю ли я его”, я тоже отвечу “да”.

Потому что люблю и поэтому отпускаю, чтобы не сжечь до конца.

Но Даня ничего больше не спрашивает, он захлопывает дверь купе и убегает. Я медленно сползаю на пол и стараюсь не кричать, закусывая ладонь зубами.

Потому что теперь мне страшно даже подумать,как я справлюсь без него.

И как он— без меня.

Но по крайней мере я знаю, что Даня будет жить. Потому что, когда яд исчезнет, он снова станет свободным и счастливым. Потому что другого способа спасти его я не знаю. Потому что…

========== Тьма. ==========

Домой мы добираемся разбитыми и уставшими. Диша молча утыкается в телефон, Даня не глядя убегает вперед. Нормально прощается только Дудаков. Он будто между двух огней, но пока соблюдает нейтралитет. Как наша личная Швейцария. Вчера вечером Сергей пришел ко мне в купе, пока Диша была с девчонками и играла там в какие-то игры.

—Что у вас с Даней?—только спрашивает Сергей.

Я долго подбираю слова, а потом просто говорю:

—У нас с Даней все.

Я не могу сказать, что это конец. Несмотря на то, что произошло, мне все еще страшно произнести это слово. У нас все…все странно? Все запутанно? Все…

Дудаков садится рядом и обнимает меня. Я просто уткаюсь ему в плечо и молчу, стараясь не заплакать. У меня нет сил рассказывать причины, поэтому я не говорю ни слова. Сергей и не спрашивает, а просто по итогу говорит:

—Поспи, а завтра уже будет проще.

Я укладываюсь под одеяло и отворачиваюсь к стене, чтобы не выдавать себя дрожащими губами. Сергей просто сидит рядом и говорит, что все будет хорошо, что все это тоже пройдет, а я уже ни во что не верю.

Дома мы наконец говорим с Дишей. Я объясняю, что мы приняли такое решение, которое лучше для всех. Диана не верит мне, но молча соглашается.

—Я думаю, это не повлияет на вашу дружбу,—произношу я, а Диана продолжает.

—Да, мы с Даней как были друзьями, так и останемся. А вот что будете делать вы?

Я не знаю ответа. Даня и Диша друзья. А вот кто мы теперь? Кто я? Думать об этом просто нет сил. Я открываю шкаф и натыкаюсь на данины вещи. Они все еще тут. Словно ничего не произошло. Но на самом деле изменилось многое. Все изменилось.

На работе мы появляемся на следующее утро и я приезжаю раньше, чтобы разобрать стол. В верхнем ящике нахожу несколько пачек медведей. По привычке тяну руку за ними и вдруг понимаю, что не могу. Потому что даже этот вкус напоминает мне о прошлом. Хватаю все конфеты и закидываю их на верхнюю полку в шкаф. Выкинуть не хватает смелости, жалко. А открыть тоже не в силах.

Завариваю себе кофе в чашке. Сегодня утром я попыталась сварить его в турке. Но только Даня умел с ней справляться. У меня теперь обожженные пальцы и зря переведенный кофе. А еще жуткое желание исчезнуть отсюда, но я не могу.

Даня игнорирует меня. Он закрывается и делает вид, что меня вообще не существует в его жизни. Наверное, это правильно. Я бы сама себя ненавидела после такого. Ведь я знаю, что он винит во всем Эдуарда. Даня думает, что я сплю с Эдом. И мне кажется, что так даже проще. Так он сможет меня ненавидеть и забывать.

Но на самом деле думать о том, что тебя ненавидит близкий человек и реально видеть эту ненависть в глазах—это разные вещи. Когда Даня безучастно скользит по мне взглядом, я хочу верить, что все сделано правильно.

Эдуард замечает все сразу же.

—Я так понимаю, что твой хореограф наконец понял, что вы друг другу не подходите?—спрашивает он.

—Заткнись,—все что я могу сказать.—Это не касается никого кроме нас, а тебя тем более.

Эд хмурится и потом предельно серьезно отвечает:

—Прости. Наверное, это слишком резко. Но мне всегда казалось, что вы очень разные, поэтому извини, если сделал тебе больно.

И Эд уходит. А от того, что он старается быть милым, мне еще хуже.

Потом мы наконец решаем вопрос с Дубаем. Даня не соглашается отменить отпуск, а просто обещает поменять номера. Дише нужно море, а мы уж как-нибудь разберемся. Мне очень хочется в это верить.

К тому же Даня опять ходит по барам и возвращается на работу помятым. В принципе я ничего не говорю ему, потому что скоро отпуск и работе это не мешает. Он всегда так поступал, а теперь просто наверстывает упущенное.