Я слышу, как Даня улыбается и отвечает:

—Могу не уезжать…

И от этого внутри хорошо, потому что теперь мне больше нестрашно :

—Тогда никогда не уезжай. В шкафу полка, третья сверху, можешь забрать её себе.

Я наконец сказала Дане об этом, а он все понял. И он согласен. Разве что-то другое имеет значение?

На утро я привычным движением надеваю данину толстовку и не хочу ее отдавать. Почему у него реально все лучше? И кофты мягче? И кофе вкуснее? Но Даня не открывает тайны.

Я просто снимаю толстовку и отдаю ему, а Даня притягивает меня к себе и целует между лопатками, прижимаясь кожей к коже. От этого прикосновения я вздрагиваю и аккуратно кусаю его за руку.

—Если мы сейчас не остановимся, то опоздаем на тренировку,—шепчу я, но через секунду сдаюсь, чувствуя, как данины пальцы аккуратно оттягиваю резинку домашних брюк.

Я поворачиваюсь к нему и тяну за собой в спальню.

А потом мы много работаем. Бесконечно работаем. И вечером Даня заезжает домой за своими вещами. Постепенно он привозит их еще больше, а Людмила Борисовна избегает меня по всему Хрустальному. Мы не разговариваем с ней и больше не сидим в кабинете. Словно между нами реальная стена и это мне не нравится.

Рано или поздно мы должны были столкнуться, но почему-то вся заготовленная речь куда-то испарилась. Мы стоим и смотрим друг другу в глаза, но никто не заговаривает первой. И тогда я набираю воздух в грудь и произношу:

—Вы на столько сильно меня теперь ненавидите?

Людмила Борисовна будто просыпается от оцепенения и говорит:

—Конечно, я тебя не ненавижу.

И я выдыхаю, потому что в ее глазах я вижу облегчение, а не ненависть.

—Может, пойдем выпьем чая,—просто говорит она.—Ни у кого такого вкусного нет.

И мы идем вместе, стараясь не думать, что еще сказать друг другу. А потом еще долго разговариваем, принимая тот факт, что любим одного человека и просто искренне желаем ему счастья.

Дома мы постоянно смеемся. Я привыкаю, что вещи Дани всегда под боком, и я постоянно их надеваю. Они с Дишей уже устали с этого смеяться, а я—реагировать на эти шутки. Даня рядом. Мы засыпаем и просыпаемся вместе и поэтому, когда однажды вечером он шутит, что я веду себя, как девушка из романтических комедий, я понимаю, что происходит что-то важное.

Он смеется и дразнит меня, пока наконец под его напором и шутками я не произношу то, что Даня давно понял и ждал:

—Даня, я твоя девушка.

Он кружит меня на плече и смеется. А потом мы идем ужинать. И уже после я вспоминаю, что подарок из Германии, теперь имеет совсем другой смысл. Я протягиваю Дане пакетик со значком, а он читает надпись и просто расплывается в улыбке:

—Сегодня у меня двойной праздник. Ты наконец признала, что ты ведьма и моя девушка. Что может быть лучше?

Я целую его и проникаю ладонями под майку, нежно царапая спину. Совсем чуть-чуть, проводя кончиками ногтей по коже.

—Может, это будет лучше?—шепчу прямо в ухо.

Даня откидывается на кровать и тянет меня за собой, кусая за ухо.

—Моя девушка—ведьма,—тихо говорит он в ответ.—Самая лучшая ведьма в мире.

И целует. В этот момент мне абсолютно все равно, что завтра нужно уезжать в Японию, потому что теперь все вдруг стало очень простым. Словно после того, как мы назвали вещи своими именами, страхи перестали иметь над нами власть.

========== Якорь ==========

Мы живем вместе с Даней. Мне кажется, я до сих пор не могу к этому привыкнуть. Все получилось как-то само собой и естественно. Ведь мы столько времени проводим вместе и поэтому знаем все глупые привычки друг друга. Даня любит петь в душе, а я—разбрасывать вещи. Однажды я даже записала его пение на диктофон. Теперь у меня есть компромат для шантажа.

Мы часто смеемся и понимаем, как рассмешить друг друга. Именно Даня знает, где именно под ребрами мне щекотно. И он безбожно этим пользуется, когда хочет оставить последнее слово за собой. Нам просто хорошо вместе.

Иногда Даня проводит время с Дишей. Они ходят в кино и все также едят попкрон. Диана объясняет, что это такой ритуал, и если его нарушить, все пойдет не так, как надо, и мир рухнет. Поэтому я им верю. Иногда они оба такие дети.

Даня готовит ужины и завтраки чаще, чем я. Но это получается как-то само собой. Иногда мы заказываем мексиканскую еду или суши, когда совсем лень тратить время. Мне кажется, таких отношений у меня не было никогда. И если откинуть эту разницу в возрасте, они самые идеальные из всех. Да и разница в основном смущает только вначале. Если ты любишь кого-то,то потом уже просто не замечаешь ничего кроме самого человека.

Иногда Даня проводит время с мамой или Дудаковым. Они оба знают о нас и в принципе не мешают. Людмила Борисовна, похоже, просто все приняла, а Сергей просто за нас рад. Был пока единственный человек, который не знал обо всем. Думаю, даже Марина ей тоже не говорила. Это мама. Из-за болезни мы все старались ее оберегать и поэтому не рассказывали самых травмирующих вещей. Мама знала, что ушла Женя и кто-то из других учениц. Но мы не рассказывали ей всего. Тем более о том, как было трудно.

Но в этот раз я понимаю, что не могу молчать. Мы сидим и я рассказываю обо всем на свете. О прокатах, о номерах, о Дише, а потом после всего просто говорю:

—Ты помнишь, Даню?

Да, конечно, она помнит, как же иначе. И я наконец сознаюсь. Рассказываю, как Даня меня добивался, как мы любим друг друга и как он обо мне заботиться. А еще о том, что живем вместе и Диша его принимает. Мне хочется вместить в этот разговор всю нежность между нами, все то, что обычно невозможно выразить словами, но оно понимается сердцем.

—Ты счастлива, Этери?—спрашивает мама.

И я уверенно говорю ей:

—Да.

В ее глазах я вижу радость от того, что ее младшая дочь не одна.

—Хорошо, что о тебе кто-то заботиться,—и целует в лоб, словно благославляя.—Это очень хорошо.

Я кусаю губы, понимая, что мама вкладывает в эти слова. Но я безумно рада, что это ее успокаивает. Потому что да, я не одна, за мной Даня, и он всегда поймает, если я начну падать.

***

Мы готовимся к Хельсинки, но напряжение нарастает. Я вижу, что Дане тоже иногда хочется вспомнить прошлое. Поэтому отправляю его погулять с Розановым, чтобы заняться домашними делами. Он уходит, я целую его на прощанье и говорю, что буду ждать.

—Не жди,—говорит Даня.—А вдруг мы будем поздно. Ложись спать. Проснешься—а я уже рядом.

Я киваю. Когда мы стали жить вместе, засыпать оказалось проще. И одну ночь без даниных разговоров я точно могу выдержать. Закрываю дверь и погружаюсь в работу, готовлю ужин, даже пеку пирог с яблоками и корицей. Мне просто хорошо.

Уже после двенадцати решаю, что все-таки пора спать, потому что Даня явно вернется позже. Судя по всему, его беседы с Розановым затянулись. Я иду в душ, а потом укладываюсь в кровать. На телефон приходит сообщение.

Открываю его. Смотрю видео в общем тренерском чате и понимаю, что у меня останавливается сердце. Я слышу, как кровь стучит в висках, но просто не могу пошевелиться. На видео Даня ходит по перилам моста и кричит о том, что он король всего мира. Но он не король. Он идиот.

Сергей не записывает видео до конца и то, что я вижу—это только Даню шагающего по перилам на большой высоте. Потом картинка обрывается. Мое сердце пропускает удар за ударом. “Выдыхай, Этери”—говорю я сама себе.—Выдыхай.”

Я беру телефон и набираю Даню. Я готовлю гневную тираду, но телефон пустым голосом сообщает мне, что “ аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети”. Я выдыхаю и набираю еще раз. Этот же голос бездумно повторяет свою фразу. Один раз. Второй. Третий. Десятый. Мне кажется, что я звоню уже скорее по привычке, чтобы не думать, что там происходит. Пока я набираю номер, во мне есть надежда. И с каждый звонком она снова умирает.

После двадцатого звонка, набираю Розанова. Но он не отвечает. Словно в том месте, где они оказались, уже нет телефонов.