—Да он Дише в братья годится. Он еще ребенок почти.
Я перебиваю ее.
—Ему 27. И это далеко не ребенок.
—Думаешь?—шипит Марина.—Посмотри на него со стороны.
Я оборачиваюсь и вижу, как Даня дурачится с Дишей, изображая из себя морского котика, хлопая в ладоши, а она кидает ему оливки в рот. На мгновение я улыбаюсь.
—И что? По крайней мере он не женат и любит меня.
—Ты можешь найти себе гораздо лучше,—тихо продолжает сестра.—Того, кто тебе подходит и по возрасту, и по статусу. С тем, с кем не стыдно выйти в люди и показать другим, Этери.
Я закусываю губу, видя, что Даня уже берет в руки коктейль с бара.
—Он не выставочная порода собак, чтобы его показывать кому-то, как на конкурсе. И мне абсолютно плевать, что об этом думают другие.
Даня походит и с улыбкой протягивает мне напиток, а Марина не успевает ничего ответить. В этот момент я просто притягиваю Даню к себе и целую. Он будто зависает и отвечает на поцелуй, а потом нежно проводит пальцами по щеке. В его глазах столько вопросов, что я просто сжимаю его ладонь. Даня садится рядом, а я опираюсь на него спиной, словно обозначая, что он мой и больше никто ничего не имеет права говорить.
Марина замолкает, а я постоянно чувствую, как Даня гладит мои руки под столом и периодически касается губами шеи. Он успокаивает меня на столько, что я снова смеюсь. За этим столом всем и так наплевать,что у меня с Даней. Большинство присутствующих просто этому рады.
В конце ужина мы прощаемся, а Даня везет нас с Дишей домой. Диана делает вид, что ее ничего не удивляет. Она сидит в телефоне и молчит. Мы тоже ничего не обсуждаем, пока не оказываемся в квартире.
Даня не выдерживает первым.
-Ну и что это за показательное выступление?—спрашивает он.
И я рассказываю ему все. Как с самого детства старшие сестры и братья всегда знали, что для меня лучше. Что лучше носить, есть, выбирать. И им никогда не нравились ни мои партнеры, ни мои друзья. Раньше меня действительно заботило чужое мнение. Когда я выросла, все стало иначе. Но никто не хотел этого замечать. При условии, что все желают мне добра, но никто не знает, до конца, что нужно для этого делать.
Даня смотрит на меня и просто прижимает к себе. Он понимает, что это борьба. Наши отношения—это борьба, которую мы ведем постоянно. Внутри себя и снаружи, с самыми близкими людьми. Сегодня я чувствую, что победила, но это еще не конец.
Даня укладывает меня спать, баюкая в своих руках и обещает приехать завтра до работы и привести завтрак. Я не хочу никому больше ничего объяснять, потому что рассказать об этом невозможно. Нет слов,чтобы кто-то другой понял, как нежно он прижимает меня к себе и греет ладони, как шепчет на ухо что-то успокаивающее и какое твердое у него плечо, если нужно за ним спрятаться. Никто не может знать этого и понять, что дело не в возрасте и не сексе. Это нечто большее. То—за что мы готовы бороться хоть со всем миром. И с этими мыслями я засыпаю.
А на утро Даня варит у меня кофе на кухне, а Диша готовит овсянку. Пахнет круасанами и свежими ягодами. Мы сидим вместе и не думаем ни о чем. На работу Даня везет нас на своей машине и я пускаю Дишу на переднее сиденье, чтобы она смогла выбрать музыку для поездки. Я просто сижу сзади и смотрю на них, улыбаясь. Мои губы все еще горят от поцелуев, но сердце постепенно становится спокойным.
Когда мы выходим на лед, в голове не остается никаких других мыслей кроме работы. Первую неделю мы просто привыкаем к отличному от Новогорска ритму. Мы живем в разных квартирах, Даня иногда приезжает укладывать меня спать, а иногда остается. Утром мы завтракаем и едем на работу. Вначале это действует на нас угнетающе, но после мы привыкаем и живем.
Людмила Борисовна иногда приходит ко мне в кабинет и пьет чай. Я всячески стараюсь избегать тем о Дане, но она обязательно о нем говорит. И я понимаю—она не в курсе о нас. Но мне не хочется, чтобы она узнала. Мне страшно.
—У него точно появилась девушка,—говорит Людмила Борисовна.—Он перестал ходить по барам, но где-то постоянно пропадает. А еще улыбается, как сумасшедший, и постоянно с кем-то переписывается и разговаривает по ночам. Как школьник.
Я только киваю и стараюсь не краснеть.
—Вот только не могу понять, почему он ничего не рассказывает,—качает головой мама Дани.—Что с ней не так? Три ноги что ли? Или еще какое уродство? Почему он ее прячет от меня? Говорит, что это серьезно, но все равно не показывает. Я даже грешным делом подумала, что это кто-то отсюда.—Людмила Борисовна переходит на шепот.—Что если это Алина…
—Нет!—резко отвечаю я, а потом успокаиваюсь.—Не может такого быть. Она же еще ребенок почти.
Людмила Борисовна облегченно выдыхает.
—Ну, я тоже не хочу верить в такое. Ему подойдет только кто-то его возраста. Такая, с которой можно и семью создать, чтобы, как мы с его отцом…вместе до самого конца. Раз и навсегда. Все остальное—детская блажь.
Я киваю. Блажь, как еще это назвать. Допиваю чай, который уже совсем остыл и кажется слишком горьким.
—Этери, вы уж извините меня,—наконец говорит Людмила Борисовна.—Я вам как мать матери говорю. Вы мое беспокойство понимаете. У вас вон Диша подрастает. Вы же ей тоже самого лучшего хотите.
—Конечно,—киваю я.—Конечно.
Когда она уходит, я просто сижу на диване и не могу пошевелиться. Я действительно хочу Дише лучшего. Как и Дане.
В этот момент он входит в кабинет какой-то смурной и приносит мне ягоды.
—Я их помыл,—протягивает мне.—Поешь хоть немного.
Даня кормит меня с рук, а я вижу, что он о чем-то думает. В этот момент на телефон приходит сообщение с вопросом, пойдет ли он куда-то. Даню зовут в бар друзья и я советую ему сходить. Я же желаю ему лучшего? А это всегда его расслабляло. Я вижу, что Даня рад, и понимаю: Людмила Борисовна была права—ему еще нужно гулять и наслаждаться жизнью.
Даня идет в бар, а я остаюсь дома одна. Убираю вещи, заказываю суши, включаю фильм. Мне хорошо одной. Ведь так было очень часто—я привыкла к спокойным вечерам. Но после того, как Даня ворвался в мою жизнь, с ним мне лучше, чем одной. И это тоже правда.
Я беру телефон и думаю, что ему написать. А потом набираю то, о чем действительно думаю:
“Я переоценила свои возможности и не могу уснуть. Приезжай, пожалуйста.”
И жду. Даня не отвечает мне, а я просто жду, пока он не приходит. Я же знала, что он придет. Но почему в его глазах безда? Словно он падает куда-то и не может выплыть. Я вижу ее сразу же, как открываю дверь. Даня стоит передо мной—чужой, нездешний, отчаянный. Он целует меня до боли кусая губу и выталкивает в спальню на кровать.
—Я тебя хочу,—просто говорит он.—Здесь и сейчас.
Я не успеваю ничего ответить, как чувствую, его руки у себя между бедер. Он раздвигает их хозяйским движением , а потом проталкивает свои пальцы внутрь, ловя мои стон губами. Он двигается внутри меня, целуя шею и грудь. Я снимаю с него джинсы, подтягивая Даню к себе. Он избавляет меня от домашней одежды и белья, сгибает ноги в коленях и практически насаживает на себя. На секунду замирает и смотрит мне прямо в глаза.
—Я люблю тебя,—шепчу одними губами.
И Даня начинает двигаться, рвано, немного грубо и отчаянно, а я просто теряю голову от его стонов и властных пальцев.
Когда все заканчивается, мое тело дрожит, а Даня не может успокоить дыхание. Он падает на подушки и укладывает меня сверху, прижимая к себе и утыкаясь носом в волосы. Я вижу, что с ним что-то не то, и в конце концов Даня сдается. Он рассказывает, как его друзья все узнали и не смогли принять нас вместе.
Я лежу в даниных объятьях и стараюсь не выдать себя. Мне кажется, что самым логичным было бы сейчас просто разойтись. И перестать выслушивать нотации от других людей. Но Даня говорит совсем другое:
-Все эти люди ничего о нас не знают, Этери. Они не знают, как нам хорошо вместе. И не понимают, что такое возможно. Но мы не должны ничего им доказывать и объяснять. Мы можем просто друг друга любить, несмотря ни на что. Быть вместе против всех.
