– Я рассудил, что человек вашего пошиба может быть очень полезен – своею чужестью нашим партионцам. У нас ведь при дворе две партии: орловская и панинская, а вы не из тех и не из этих.
– Вы подумали, что я буду полезен для блага России? – спросил Луций, сразу позабыв о своей обиде.
Егор Васильевич приподнял брови.
– Нет, полезен для меня. И пожалуй, в Комиссии вы мне пригодитесь еще лучше. Туда наберется всякого сброду, с бора по сосенке, и черт знает, чего от них всех ждать. Свой человек будет там кстати.
Ужасно расстроенный подобным интриганством, Катин сник.
Секретарь смотрел на него с любопытством.
– Вы что, про благо России сказали со всей серьезностью, не для красивости? Помилуйте, сударь, нет никакого блага России. И России-то нет, одно пышное название.
– А что есть? – поразился Луций.
– Люди. Двадцать миллионов человек. И что является благом для одних, будет злом для других. Всегда. – Козлицкий всё разглядывал собеседника. – Нет, вы правда помышляете облагодетельствовать Россию?
– По мере сил.
– Самоослепление, – отрезал секретарь. – Вы желаете изменить Россию, чтобы в ней себя лучше чувствовали люди вроде вас самого. По вашим гартенляндским опытам я хорошо понимаю, в какую сторону вы потянете: к уравнению сословных прав да к выгоде более способных и работящих. Лично мне от подобных перемен тоже будет лучше, ибо я способен и работящ, но неродовит, крапивного поповского семени, и ныне пути на самый верх мне нету, разве что с черного хода. Ежели из затеи с Комиссией что-нибудь получится, мы с вами оба окажемся в выигрыше. Однако многим русским, которым сейчас преотлично живется, от наших с вами просвещенных экспериментаций сделается хуже. И они будут нам мешать.
Наш герой смутился. Он никогда не смотрел на свои действия с этакой стороны. Неужто в самом деле им двигает собственная выгода?
– Не тушуйтесь. – Егор Васильевич усмехнулся. – Это совершенно в порядке вещей, так и должно быть. Просто не обманывайтесь на счет собственных мотиваций. Умному человеку это не к лицу. Скажите себе честно: мне будет лучше жить в просвещенной, вольной России, и то, что я делаю, я делаю не ради какого-то там народа, а ради самого себя. Именно так мыслят граф Орлов и прочие вельможи. И сила их в ясности намерений.
– Я не такой, как они! – возмутился Катин. – Они желают сделать лучше только для себя, а я для большинства! Оно нуждается в свободах, учении, уважении, но ничего этого не имеет в нынешней России!
– Если бы у вас появилась возможность спросить у большинства, нужно ему всё это иль нет, вы, возможно, неприятно удивились бы…
Тон был скептический, но смотрел Егор Васильевич на раскрасневшегося Луция с приязнью.
– Мне, право, жаль, что вам нельзя остаться. Учась в Гейдельберге я приобрел вкус к свободной беседе со свободно думающими людьми. При дворе этой роскоши я лишен… Однако приказ есть приказ. Сейчас соображу, куда вас определить…
И прищурился на свечу, бормоча невнятное:
– Она сказала: после выборов, но до открытия… Плавание по Волге… Это у нас Тверская, Нижегородская, Казанская… Там всё уж решено… Тогда Синбирск?
Козлицкий подошел к одной из картотек, выдвинул ящик, стал перебирать бумаги.
– …Так точно. Далековато, но делать нечего… Теперь поглядим, что в Синбирском уезде с имениями…
Переместился к другому шкафу, на ящиках которого виднелись какие-то мудреные обозначения.
– …Пожалуй, вот это подойдет. – Достал папочку, пошевелил губами. – Сельцо Карогда, во временном управлении за отсутствием наследников… Двести душ – немного, но для ценза довольно, а лишних толков и зависти не вызовет. – Обернулся к Луцию. – Решено. Вы станете синбирский помещик и изберетесь по месту своей новой вотчины. Жалованная грамота будет отправлена вдогон, а вы поезжайте.
К этому времени Катин удивляться скорости событий уже устал и спросил лишь, где он может переночевать перед дорогой.
– Как это переночевать? – развел руками Егор Васильевич. – Слышали же: отправляться, отнюдь не мешкая.
* * *
Получасом позже, так толком и не повидав родного города, наш герой уже выезжал из дворцовых ворот в санной карете, а впереди следовал не драгунский конвой, как ранее, а целый фельдъегерский возок с царским гербом на дверце и трубачом на облучке.
– Ту-ту-ру-ту-ту! Эй-с-дороги-прочь! – дудел медный крендель, хотя на пустых ночных улицах расступаться перед маленьким кортежем было некому.
Глава XIV
Синбирцы и синбирские впечатления. Встреча с избирателями и ее исход. Человек из прошлого, глядящий в будущее
В зимнюю дорогу протяженностью почти полторы тысячи верст Катин отправился так же легко, как в Германии он поехал бы из Верхнего Ангальта в Средний. Россия!
Опять потянулись бело-черно-серые просторы, только с фельдъегерем мчалось еще быстрей, чем с драгунами. Перед каждой ямской станцией передний возок прибавлял скорости и отрывался вперед, чтобы карету уже встречали конюхи: отпрягали уставших лошадей, запрягали свежих. Из смотрительской избы тащили пыхтящий самовар, а чай приходилось пить уже тронувшись. Невообразимая для Европы быстрота! Вот бы и Россия рванула с места, из невежества, грязи и несчастья, с такою же неудержимой резвостью, мечтал Луций, развалясь на меховом ложе. Ничем другим, кроме мечтаний и размышлений, коротать время он не мог.
Поселения вокруг были столь же жалки, редко попадавшиеся крестьяне оборваны и унижены, но путешественник смотрел на отечественную убогость с совсем другим чувством. Какой простор для деятельности! Какие диштанции и першпективы! Во второй раз менее чем за век провидение посылает России великого монарха: после первого Петра – вторую Екатерину. Но до чего огромна разница меж ними! Петр строил державу, превращая в бревна и сваи живых людей. Заколачивал их в ингерманландские болота, возводил в кровавых сражениях стены из трупов, прорывал братские могилы судоходных каналов. Екатерина же замышляет возвеличить не фасады, но души. Ибо сила свободной человеческой души много крепче камня и железа!
Новый 1767 год станет для России началом новой эры, думал Луций, и от волнения не мог спать, хоть дорога укачивала его, а свист метели убаюкивал.
Он очень хотел посмотреть на Москву, природную русскую столицу, но через нее промчали ночью, и ничего, кроме смутных силуэтов, разглядеть было нельзя. Фонари здесь не горели даже в центральной части.
Ничего, сказал себе Катин, насмотрюсь на Древнепрестольную, когда в Кремле соберется Уложенная Комиссия. Если, конечно, меня в нее выберут.
И решил, что нечего попусту терять время. Надобно готовиться.
На одной из кратких остановок подозвал к себе фельдъегеря и не попросил, а приказал (раз уж такая важная персона) в следующем же большом городе разыскать книжную лавку, да объяснил, что надобно. Поручик записал, перед Рязанью умчал вперед и на тамошней станции вручил Луцию «Описание городов и местностей Российской империи».
Скоро путешественник научился читать враскачку и принялся наполнять память сведениями о своем, выражаясь по-гартенляндски, Wahlkreis[10]. В русском языке такого слова пока не существовало.
Полезная книга сообщала, что город Синбирск является центром Синбирской провинции, каковая относится к Казанской губернии; расположен на правом берегу Волги и с окрестными городками, селами, деревнями, образует Синбирский уезд; сей последний имеет население в сто тридцать тысяч жителей (вдвое больше Гартенлянда!) и территорию в 3500 квадратных верст (вчетверо!). В самом городе обывателей до десяти тысяч (а вот это меньше Гартенбурга), в том числе полторы сотни дворян и полторы тысячи дворовых слуг, прочие – ремесленники и всякого рода мещане. По казенному штату городу полагается управитель-воевода «в чине от подполковничьего до бригадирского».