— Леон? — произнесла я одними губами.

— Здравствуй, Луиза, — ответил он так же.

====== Подарок ======

Я из тех, кто рано нашел своё место в жизни — в пыльном кабинете, пропахшем маслянными красками и бумагой, среди статуй и набросков, и чтобы у окна позировала модель, и солнечный свет запутывался в её волосах и делал её кожу сияющей. А иногда я могу рисовать море. В те минуты, когда мне грустно, когда мне больно, я прихожу на пустынный берег, и тёплые волны уносят прочь мои слёзы. Красиво, правда? Слёзы, ставшие частью моря.

Мы долгое время рисовали декорации к одному спектаклю, поставленному одним талантливым человеком по имени Лео. Забавно, что мы когда-то учились в школе, и я о нём не запомнила ничего, кроме того, что он был очень тихим. Не странным, нет. Просто незаметным и неясным, словно тень. Иногда учителя забывали назвать его на перекличке или спрашивали озадаченно: «кто это такой?». А иногда нам самим казалось, будто его и не было никогда. Однажды у меня с ним приключилась одна презабавнейшая история. Мне надо было пробраться в школу, чтобы исправить оценки по математике. Учительница иногда забывала, какую кому она оценку поставила, так что вполне могло сработать. А я могла убедить человека в любой ерунде, лишь бы она была хоть капельку правдивая. Так я рассуждала, тихо ступая по тёмным коридорам. Направлялась к лестничному пролёту, а там было особенно темно, как будто вся тьма мира сгустилась за шаткой и старой лестницей. И вдруг кусочек от этой самой тьмы оторвался и двинулся вдоль стены в мою сторону. Я замерла на месте, как вкопанная. А тьма приближалась, постепенно принимая вполне человеческие очертания. И тут мы встали друг перед другом — я и молчаливый одноклассник с непроницаемым взглядом водянистым взгляд. Я слишком поздно это поняла, чтобы не дать себе завопить диким голосом.

— Чего визжишь, дура? — высунулся из-за двери, ведущей в подвал, Дилан.

— Что вы здесь делаете? — прошипела я.

— Сценарий пишем, — сказал Дилан.

— Да ну? — саркастически приподняла брови я, — Ты у нас культурным заделался? Театр полюбил?

— Ты как со старшим разговариваешь?! — рявкнул Дилан.

— Мы помогаем, — вмешался Боб, распахивая дверь, — А сценарии пишет Курт.

Я тогда, как мне показалось, впервые узнала его имя.

После выпуска он перешел к своему отцу, который владел местным театром, при котором располагался университет. Тут-то мы и узнали его талант.

Забавно, что даже повзрослев и заслужив похвалу критиков, он всё равно остался неприметным и молчаливым. По-прежнему сливался с толпой и как будто сошел с черно-белой размытой фотографии, говорил редко и тихо. Мы толком не разговаривали. То есть нет, не так. Мы не разговаривали словами, наш диалог был в творчестве. Я облачала слова в цвета, а взамен он выворачивал мне всю душу на страницах, исписанных синими чернилами.

В день спектакля я привела сестру, мы уселись на первых рядах, и три часа мы пробыли в ином мире в свете ламп и напротив фонов, нарисованных маслянными красками. Я с гордостью смотрела на мои ожившие декорации. Небо как будто и впрямь ожило, и я даже чувствовала дуновение ветра со цветущей долины и побережья океана.

А потом моя сестра побежала пускать самолётики, а я осталась в столовой, потягивая латте с молоком, как я люблю. Народу было мало. Белый мрамор, зеркальный пол, запах еды и звон посуды. Люблю здесь сидеть. Даже несмотря на то, что цены заоблачные.

Тогда я размышляла о том, что наш город — это аквариум. Или скорее колба, а люди — реактивы. Что будет, если того человека познакомить с этим? А если добавить ревнивую подружку? Может, добавить пропущенный автобус в качестве катализатора?

А потом мне пришлось идти за сестрой. Я увидела её стоящей на пляже, ветер растрепал косы. Бумажный самолётик летел, подхваченные ветром, в неизвестные дали. И какая судьба его ждёт, известно только этому самолётику.

А дальше наступила осень, которая здесь обычно проходит незаметно. Только золотом в октябре чуть тронет листву, а в середине ноября зачастят дожди, которые будут продолжаться до декабря, а там уже превратятся в мокрый снег, тающий на полпути к земле. Осень — это живописный период. Лучше её встречать в канаде, сидя на краю выступа и укрыв ноги клетчатым пледом. И чтоб в руках дымилась кружка кленового сиропа, обжигая пальцы. А вдали заходило солнце, подчёркивая золото горного леса

Жизнь текла медленно, размеренно. Я начинала забывать того тихого мальчика. С тех пор, как я помогала рисовать декорации, мы с ним больше не виделись. И я перестала о нём думать…

Нагрузка увеличилась, а меня ещё умудрились затащить в клуб пения и общения, а кроме того, я была одной из студенток-активисток. Так что я практически ночевала в институте. Одногруппники надо мной по-доброму посмеивались и называли меня университетским призраком.

Поздним вечером универ совсем другой. Тёмные коридоры и лестничные пролёты, тишина и воющий ветер за окном. Мне не было страшно, нет. Разве что когда я оставалась одна. Он как будто превращался в лабиринт, и коридоры двигались, сменяя друг друга.

А потом я стала слышать, как кто-то поёт в глубине коридоров. Гитарная трель и странный голос, непохожий ни на какой другой. А иногда гитара сменялась флейтой. Про себя я играющего окрестила Музыкантом Ночных Коридоров. Он появлялся, когда на город опускалась ночь, и только там, где никого не было и свет был выключен. Вот уж кто-кто, а он определённо университетский призрак. Непохоже не репетирующего члена оркестра, потому что зал для репетиций был внизу.

Отчего-то я не решалась спрашивать о нём. Да и зачем? Наверняка какой-нибудь придурочный студент, тоже любитель ночевать в универе. Да и к тому же, его игра мне очень нравилась, музыка блуждала по зданию, как будто волнуясь подобно поверхности моря, извивалась и изгибалась, и была нежно-робкой, словно первое признание в любви, и грустно-счастливой, словно августовские ночи.

Я сама не заметила, как привыкла к этой музыке. Она сопровождала меня, указывала путь. И мне было совсем неинтересно, кто этот Музыкант Ночных Коридоров. Ладно, только если чуть-чуть.

В середине октября я его всё-таки заметила. Он тенью сидел сбоку лестницы в темноте и играл на гитаре.

— Ты из школьного оркестра? — спросила его я.

— Если тебе так угодно, — медленно кивнул он.

— Как тебя зовут?

— Музыкант Ночных Коридоров.

Неужели?

— Мудрёное имя. Меня зовут Сьюзи.

— Простое имя.

— Через 10 минут универ закрывается.

— Тогда поспеши, если не хочешь остаться. Хотя, ночью здесь гораздо интереснее. Очертания и грани стираются, а суть искажается.

— Да ну?

— Можешь не верить, если хочешь. Но это такой город, здесь всё не так, как кажется. Поэтому смотреть нужно в оба и ничего не упускать.

— Эээ?

— Глотайте впечатления, миледи.

— Это к чему?

Он не ответил. Я постояла немного, окликнула его, а потом махнула рукой и ушла.

Странный какой-то.

Я встречала его ещё не раз. Немногословный, всегда сидящий в углу, он не называл ни своего имени, ни факультета. Я даже не могла различить черт его лица, потому что он оставался в тени едва различимым силуэтом.

— С каждым рано или поздно случаются чудеса. Надо только найти то самое, своё, — говорила я ему.

И это было правдой.

— А здесь они случаются особенно часто, — кивнул он, — Кто-то даже сказал, что это потому, что наш город — лишь сон одного сказочника.

— Вот как? Значит, мы — ненастоящие?

— Может быть. Но разница между явью и сном — понятие условное. Где гарантия, что звёзды над твоей головой тебе не снятся?

— И где же этот сказочник?

— Спит в глубокой пещере уже много сотен лет. Не бойся так — спит он очень крепко, хранимый тишиной далёкого грота.

— Что же будет, если он проснётся?..

— Кто знает…

Мне стало не по себе. По стеклу забарабанили капли. Подул ветер, шатая кроны деревьев.