Девушки и даже некоторые парни начали плакать и обниматься. Дилан смотрел на физика блестящими глазами, замерев на месте. И только одна девушка не плакала, а улыбалась. Её звали Норой, кажется. Мы переглянулись и понимающе кивнули друг другу.

Я вышла, впереди меня бежали ребята. Совсем повзрослевшие, ни следа от тех неуклюжих детей, которыми мы были когда-то. И всё же мы остались ненормальным и безумным классом.

Я стояла на крыльце, окруженная фотографирующимися одноклассниками. А я была одна. Но не только я. Мимо меня прошла Нора. Она казалась такой радостной, что наконец выпустилась, что я заразилась от неё. А вот рядом Диана стоит в окружении своих подруг. Она кажется взволнованной, и это неудивительно: скоро экзамены.

Кажется, на этом же самом месте ровно 5 лет назад сидел Леон. На краю баллюстрады, облокотившись на столб. Правая нога свисала и болталась в воздухе. Слева стояла Лилия, что-то болтая, на неё масляными глазками пялился какой-то незнакомый мне старшеклассник, которого я про себя окрестила Колючкой из-за его неприветливости. Лицо Леона казалось расслабленным и безмятежным.

Первая любовь… Разве может быть что-то наивней, волнительней и по-невинному прекрасной? Словно грейпфрут, она сладко-горькая и удивительная. С Леоном мы общались вплоть до окончания его дополнительных. Я влюблялась до него в Ноэля, но моей первой любовью был именно Леон. Вроде как он об этом догадывался, но в любом случае не подавал виду и был со мной мягок и добр, не пользовался моей подростковой наивностью. И я по сей день ему благодарна за тёплые воспоминания, что он мне подарил. Спасибо, Леон, что был моей первой любовью. Спасибо! Я готова была кричать это в небо и смеяться. И всё же я скучала по ним. Их выпуск был удивительным, наверное, из-за того, что там был Леон, которого уважали все, даже учителя, даже самые строгие учителя. Он был первой любовью многих одноклассниц, и, в отличии от многих популярных ребят, отшивал их как можно мягче, правда, они из-за этого в него ещё больше влюблялись. И даже Дилан считался с его мнением, возможно, этот старшеклассник был единственным авторитетом, который он признавал. Так что без них школа казалась какой-то не такой. Мне было странно идти по коридорам и не слышать возгласы Колючки и смех Лилии, не видеть его небритого друга и Леона, краснеющего в окружении девочек, не чувствовать шлейф ананасовых духов, которыми подруга Лилии обожала душиться так, что нос закладывало. Я хотела найти Леона и Лилию, но не знала, где их искать. Они не оставили ни адресов, ни телефонов, даже не сказали, в какой университет или колледж поступают. А у учителей спросить я стеснялась. Да, знаю, глупо.

Сначала мне было одиноко. А потом я привыкла. А потом я завела новых друзей и мне наняли репетиторов и отправили на курсы в бизнес-школу. Сказали, что я должна унаследовать их дело. А я была не против. Люблю аквапарки. За бесконечной учебой как-то вылетели из головы духи Леона с ароматом хвои и розовая помада Лилии. А рисунки его греческого профиля, тёмных волос, тонких пальцев и белой рубашки отправились на антрессоли.

— Значится так, я всё-таки поступил на ядерщика.

— Скоро наш город постигнет участь Припяти. Какой ужас, я выпустил на волю чудовище.

— Да хватит издеваться!

— Что «хватит»? Это ж надо было закон сохранения энергии с законом сохранения массы перепутать! И это, на секундочку, за год до экзаменов!

Дилан казался каким-то осунувшимся. И хмурым. Очень хмурым. А вот Арти донельзя довольным, что теперь может помучить бывшего ученика.

— А я поступила на фельдшера, — вмешалась улыбающаяся Лина.

— Всё, я начинаю вести здоровый образ жизни, — фыркнула я.

— А я на юриста поступил, — осклабился Джозеф.

— А я на ветеринара, — сказал Ноэль.

Он подурнел за год разлуки. Даже немного зарос. Смотрел на меня долго и очень пристально, как только я пришла. Я ёрзала под этим пронизывающим взглядом. Белый халат оттенял его жёлтоватую кожу. Из карманов торчал одноразовый шприц в упаковке. Волосы были лохматыми и жирными. Запах грязных волос под солнцем еле-еле скрывал одеколон с запахом табака. То, что одеколон, я догадалась, потому что он точно не станет курить.

— А я на педагога, — заржала подруга Джозефа.

— А в чём прикол? — непонимающе приподнял бровь Дилан.

— Я ненавижу детей.

И мы заржали, как умалишенные.

— Луиза, ты, наверное, в бизнес-школу пошла, чтобы унаследовать аквапарк? — спросила меня Лина.

— Да.

— Не скучно так, по наводке родителей?

— Мне нравятся аквапарки.

— Красавицей стала, — довольно протянул Ноэль, — Жаль, что я тебя отшил в своё время.

— Не клейся к моей сестре, — строго сказал Арти.

— Ты не можешь вечно удерживать сестру, — проворковав Ноэль, окончательно разойдясь, — Сколько там ей? 19? Взрослая тётка. В этом возрасте замуж выходят.

— У меня двое детей, — сказала я.

— Врёшь, — заржала Лина.

— Не вру. Это близнецы. Мальчики. Пит и Билл. Им два года. Пит более бойкий, ему надо всё исследовать, понюхать, взять в рот. Он постоянно улыбается. Такая милая беззубая улыбочка. А Билл спокойный, он даже ревет редко. А ещё он медленнее развивается, чем Пит. Ничего, может, потом догонит.

— Могла бы сразу сказать, что не нравлюсь, — обиженно сказал Ноэль, ткнув под бок давящегося от смеха Дилана.

— Мне пора на вечерние курсы, — сказала я, встав со стула.

— Совсем задрючили, да? — сочувственно спросила Лина. — Нору тоже дрючат в меде. Я её встретила, так она шла по улице, уткнувшись в книгу.

— Типичная Нора, — усмехнулся Дилан.

— А Диана улетела с каким-то парнем, — добавила Лина. — Нет, нормально? А парень красавчик. Что я делаю не так?

— Ты прям всё про всех знаешь, — ядовито заметил Ноэль.

Я наскоро попрощалась с ребятами и с облегчением покинула кафе. На плечи вновь лёг тяжелый рюкзак, так что они быстро затекли. Вечернее солнце слепило глаза. В воздухе витал аромат рахат-лукума, мёда и фруктового мороженного.

Я просидела на вечерних курсах несколько часов, а потом решила сходить к порту одна. В детстве я любила стоять на краю пристани и наблюдать, как корабль один за другим покидают нашу гавань, качаясь на волнах и собирая чаек вокруг. А потом превращались в чёрные точки на горизонте и совсем таяли. А я вглядывалась, щуря глаза, и пыталась разглядеть призрачные очертания далёкого города на противоположном берегу. В те минуты мне хотелось рвануть туда — туда, где небоскрёбы и люди говорят на другом языке. А потом я спохватывалась и думала: «всё-таки хорошо в нашем городе». И это было правдой.

И вот, я стою, в нескольких метрах от меня плещется вода, мелькают рыболовные сети и скрипят снасти кораблей. Я больше не девочка в косичках, дурацких сандалиях на вырост и цветочном платье со шляпкой, идущей в комплекте. Я по-прежнему маленькая, но сойдёт.

— Да лааадно?!

Знакомый шлейф арбузных духов. Я из тысячи узнаю эту привычку как следует надушиться, которую Лилия взяла от своей подруги.

— Лилия?! — обалдела я.

Она была совсем загорелая, почти как негритянка, с афрокосичками, бесчисленными фенечками, значками, браслетами «дружба», бусами и ожерельями.

— А я тебя по росту узнала, — ухмыльнулась Лилия, — Ну, и по каштановым кудряшкам.

— А я тебя по арбузу, — не уступала ей я.

— Я только что из Кении. Прикинь, че. Мы были в заповеднике. Я фотографировала слона. И он на нашего проводника каааак…

— Избавь нас от подробностей, Лили.

К нам подошел какой-то моряк. То, что он моряк, я догадалась только по сильному запаху рыбы и соли. И по тельняшке из-под спортивной кофты. И что-то до боли знакомое было в этих глазах шоколадного цвета. Мы замерли друг перед другом на фоне шума прибоя и моторов и весёлой трескотни Лилии. Смотрели друг другу в глаза недоуменно. В моей груди возникло странное чувство, и оно нашло отклик в его взгляде.

— Леон, ты че так уставился? Я тебе что говорила насчет молоденьких? — фыркнула Лили.