Зато был Секунда. Он был тёплым, но казался каким-то чужим. Будто на самом деле он жил в краю вечного лета, а я разговаривала с остаточным изображением. И всё же я плелась за ним, как за миражом, желанным и недостижимым.

— Итак, третий урок будет несколько мучительным, — сказал он, — Расскажи мне о том, что тебя тревожит. Боль копилась на самом дне твоего сердца. Настало время вырваться ей наружу.

Он протянул листок бумаги и ручку. И я написала всё. О том, что бесило, о том, что тревожило, о том, о чем сожалела. Вывернула свою душу наизнанку.

— А теперь смотри внимательно.

Он поднес к листу зажигалку. Он вспыхнул ярким пламенем. Всё обугливалось — и потерянное лето, и безответственность отца, и отчужденность брата. Даже любопытные взгляды соседей. Пепел развеялся, его подхватил ветер и унёс в сторону каменистых скал.

— Тебе будет больно, — сказал он, — И обидно, и нестерпимо горячо. Важно научиться отпускать эти чувства, иначе они будут оседать в тебе, как копоть.

— Но от того, что я отпущу чувства, проблемы никуда не исчезнут.

— Конечно. Но легче станет. Чистое сердце — ясный ум, который поможет решить их.

— Четвёртый урок тоже будет болезненным, но очень полезным. Назови самое приятное воспоминание.

— Лето 2014 года, — не задумываясь, ответила я.

— Почему оно?

— Тогда мы с братом делили мир на двоих. И с друзьями сидели на крыше, и ночи казались бесконечными. А когда наступал рассвет, мы удивлялись, как же быстро они пролетают.

— Тогда почему в твоём голосе слышится такая грусть?

— Потому что с тех пор многое изменилось. Мы с братом больше не дружны, компания тоже распалась.

— Значит, то лето не дает тебе ощущать счастье нынешних? Нет, милая, так дело не пойдёт. Воспоминания на то и воспоминания, что их не вернуть. Эти цветы на сливе — не те, что были прошлой весной.

— Знаю. И всё равно грустно.

— Цени прошлое, но не дай ему себя поработить. Да, то лето не вернуть. Но не нужно грустить. Поблагодари тех людей за приятные воспоминания и освободи своё сердце для новых.

— Что, прямо сейчас им позвонить?

— Да можешь просто мысленно.

Я закрыла глаза. Снова сидим на крыше. Лео пьёт кофе, хиппи по имени Джоэль насвистывает какую-то мелодию, Вивьен вяжет, гитарист Джонатан курит, Доротея просто лежит на коленях Розы. Солнце ещё только садится, внизу кто-то играет на губной гармошке. Я ощущаю это настолько явственно, что мне хочется остаться здесь навсегда. Но вместо этого говорю:

— Спасибо.

Ребята удивленно поворачиваются ко мне.

— За что? — спросила Роза.

— За всё, — рассмеялась я, — За всё, ребята! Будьте счастливы!

Да, мне действительно стало легче. Прошлое больше не гонялось за мной. Иногда мне было грустно, иногда я по ним скучала. Точнее, по ним прежним. Но понимала, что всё изменилось. Мы повзрослели. Жизнь — это сплошные перемены, моменты, в бешеном ритме сменяющие друг друга. И потому она так прекрасна, эта жизнь.

А потом я завалила экзамены. Это было странно и очень обидно, потому что я действительно старалась. Кроме того, мне нравилось пропадать целыми днями в библиотеке, чтобы солнечный свет падал на пожелтевшие страницы, и пахло книгами. Нравилось читать на берегу моря, чтобы солнце грело мои плечи. Или в парке, в тени листьев кустов шиповника и сирени. После того, как я узнала свой балл, на ум всплыли слова учителей: «Пойми, я тоже очень люблю балет, но я знаю, что не смогу стать балериной по ряду известных причин», «Не всем дано быть умными и способными, в этом нет ничего такого», «Надо трезво оценивать свои возможности. Вот ты не сдашь»… И я поняла, что они были правы. И на что я только надеялась?

— Ничего, осенью пересдашь, — сказал отец.

Тогда он сделал мини-перерыв в очередном запое. От него ещё сильнее обычного пахло рыбой и… медикаментами? А Лео сказал, что разочарован мной. Мы в тот день очень сильно поссорились и он решил съехать от нас. А я вышла к морю и стала громко плакать.

С каких пор мы стали такими? Когда между нами успела пролечь непреодолимая пропасть, а слова перестали быть понятыми? Мы не ссорились, это даже не было чем-то резким. Просто как-то плавно крепкая дружба перетекла в безразличие, я даже не заметила. Просто выросли друз из друга, как из детской одежды и игрушек, просто поселились в разные миры. И раньше я это принимала как данность, а сейчас мне хочется утопиться.

Гудки. Зачем я это делаю? Будто я чего-то добьюсь.

— Диана?

— Мама?

— Как дела?

И это первый её вопрос спустя столько лет?

— У меня отлично. У отца не очень.

— Вот как… Значит, ты мне звонишь только поэтому?

Хотела сказать «да». Но поняла, что не только. Я действительно скучаю по ней.

— Я скучала. Прости, что не звонила. Я злилась на тебя из-за отца.

Мать горько вздохнула.

— Диана, мы с ним в разных мирах. Мы никогда не найдём общий язык.

— Тогда позволь ему отогреть тебя.

— Помнишь, что случилось с дочерью Луны?

— Но ты не дочь Луны! Прекрати эти глупости. Он любит тебя, а ты его! В чём ваша проблема?

— В том, что мы слишком разные! — рявкнула мать, — Ты не поймёшь, пока сама не получишь опыт таких отношений!

— Уже получила!!! И знаешь, что?! Весь этот бред типа «мы слишком разные»… бред!

— Какая глубокая мысль, — ядовито заметила мать, — Я обязательно запишу её.

— Поговори с ним, — упрямо сказала я, — Хотя бы поговори.

И бросила трубку. Из комнаты донесся храп отца. Лео выкатил чемодан.

— Открой мне дверь, — сказал он.

— Где ты собираешься жить? — спросила я.

— В общежитии при колледже. Там у друзей место свободно, — сухо ответил Лео.

Я открыла ему дверь и он ушел в подъезд, наполненный эхом. А я подбежала к окну на кухне и оперлась на подоконник. Вот он вышел, в этой своей кепочке и джинсовке, он катил за собой внушительного вида чемодан. А я молча смотрела, как он уходит навсегда. Кто знает, сможем ли мы когда-нибудь ещё поговорить.

Он достал флейту. Ту самую.

— 10 секунд надо, чтобы мелодия обогнула земной пояс, — вспомнила я, — Интересно, это правда?

— Да я просто так сказал, — расхохотался Секунда.

Я удивленно посмотрела на него.

— Ты что, восприняла это всерьёз? — спросил он сквозь смех, — Ну уж прости! Я не думал, что это так засядет тебе в душу.

— Ясно, — обиженно сказала я, — А можно на флейте сыграть?

— Я хотел тебе это предложить, — протянул мне её Секунда.

Я закрыла глаза и сыграла. Мелодия сама родилась в моей голове. Она была похожа на серебристую лань, сотканную из лунного света. Или на колибри. Или даже на шустрый весенний ветерок. Долгая, но за игрой не замечаешь этого, она кажется невероятно быстрой и по-весеннему живой, скачущей и кричащей.

— Это твоя мелодия, — улыбнулся Секунда, — Только твоя.

А потом я её забыла.

Чувство зарождалось у меня в груди шерстяным клубком или цветком гвоздики. А может, деревом вишни, цветущий светло-розовым. Что-то тёплое и приятное. И в то же время очень грустное. Я хотела спросить у Секунды, что это такое, но стеснялась. А потом поняла сама: любовь.

Я тянула уроки, как могла, потому что боялась, что потом мы никогда не увидимся. Мне было достаточно и того, что он учил меня быть живой и тёплой. Мне было достаточно момента и весенних ночей.

Днём я наслаждалась переменами чувств, как хороших, так и плохих, с легкостью заводила друзей и рушила стену между мной и людьми, а ночью упивалась его уроками. Правда, он приходил не так часто. Мы танцевали в свете заходящего солнца, я пела строки, мгновенно рождающиеся у меня в голове, мы строили замки из песка, сочиняли сказки и пускали кораблики на море. И никогда не забирались на крыши и не сидели в кафе. Мы могли переплыть море со скоростью взмаха ресниц, не сходя с места, и достать из-за слоя пыли забытую песню или сказку. А могли просто сидеть на берегу моря, смотреть, как солнце погружается в воду, и молчать, и это молчание было красивее любой мелодии.