— И что?! Ты вообще думаешь, что творишь?!

Эрик пристыженно опустил голову, вжав её в плечи.

— Извини, я… У меня иногда спонтанные идеи. Мне вода помогает.

— А мне нет! Я вообще её боюсь!!!

— Почему?..

— В воде можно утонуть. Ногу или руку может свести судорогой. Может унести течением.

Я встала и чуть не упала, но успела удержать равновесие, облокотившись об Эрика.

— Да, я без тормозов, — сказал тот. — Мне всегда так говорили.

— Тогда тебе следует пересмотреть своё поведение, если хочешь дальше общаться со мной, — сказала я и отправилась прочь.

====== Оранжевое затишье ======

Сижу на крыше, ласкаемая бореем. Внизу город подмигивает мне огнями вывесок и уличных фонарей, поёт уличными бродягами, манит ароматом горячего супа и горячего шоколада. А сверху холодно и одиноко. Спину подпирает ржавая дверь, по бокам кирпич. Всё исписано графити.

Мокрые и спутанные волосы лезут в лицо, подводка размазалась, косуха не греет. Я подвываю холодному осеннему ветру:

Привет, ночь, моя старая подруга,

Я пришла вновь побеседовать с тобой.

Видение незаметно подкралось

И оставило свои семена, пока я спала.

— Тебе это знакомо, не так ли?

Чётко очерченный профиль, острый нос и русые волосы, собранные в хвост. И гитара, ярко-чёрная, новенькая и блестящая.

— Умеешь? — спросила я.

— Нет, — ответил он.

— А я умею. Дай сюда.

Я взяла у него инструмент и принялась наигрывать.

— Можешь прекратить? — взмолился он. — Я не люблю эту песню.

— Почему?

Он грустно улыбнулся и посмотрел своими зелёными глазами на меня.

— Когда-нибудь я тебе расскажу.

От него пахло бензином и серой. Он был огнём. А я так, головешка.

— Ты не из здешних, да? — спросил он.

— Здешняя, — проворчала я. — Даже более здешняя, чем ты.

— Что ты имеешь в виду?

— Этот город блеклый, как будто с винтажного фото. А тебя словно цветными мелками нарисовали.

— Забавно, я думал совсем наоборот.

— А думать наоборот вредно. Ты же не житель Зазеркалья, верно?

— Ты странная… Не из деревни, случаем? Напоминаешь мне одну девицу.

— Я с фермы.

— Ещё лучше.

Мы замолчали, каждый о своём. Ветер утих, листва умолкла. Стало вдруг как-то тихо. Парень встал и собрался было уйти.

— Останься, — неожиданно для самой себя взмолилась я. — Я сойду с ума, если пробуду одна хоть минуту.

— И снова я думаю наоборот, — хмыкнул парень. — Ты не одна, с тобой ведь ночь. — Я сделала страшные глаза, и он осёкся. — Так и быть, останусь.

Он сел поближе. Несмотря на то, что мы не соприкасались, я чувствовала тепло его тела. И мне хотелось прижаться к нему, но я знала, что, сделай я это, и он бы тут же ушёл и никогда не вернулся.

Он бренчал на гитаре песни, как он сам мне сказал, норвежской певицы, и даже пытался петь. И мне сразу же сделалось холодно, и я даже почувствовала запах хвои, костра и тёплого молока. Закрыла глаза и почувствовала мелкие поцелуи снежинок, падающих и кружащихся в каком-то безумном танце, услышала вой далекой вьюги, а дыхание превращалось в пар.

— Холодно, — выпалила я, стуча зубами.

— Ты издеваешься? — спросил он. — Сейчас +15.

— Это от твоих песен, — сказала я.

— Что, настолько очаровал? — усмехнулся незнакомец. — Играю я посредственно, прямо скажем. Пою ещё хуже. Мне в школе говорили, что мне медведь на ухо наступил.

— Меньше слушай их, — фыркнула я. — Тут не качество главное.

— Качество тоже имеет значение, — сказал он. — Надо просто уметь подбирать публику.

Он поставил сумку перед собой и принялся рыться в ней.

— Чего делаешь? — спросила я.

Он вытащил стопку тетрадей.

— Прощаюсь, — сказал он.

Достал зажигалку. Поднёс к бумаге. Сначала возник крохотный огонёк. Потом он распалялся, и уже через минуту на крыше распустился огненный цветок, освещающий наши лица и рождающий причудливые пляшущие тени. Рыжий, рыжий огонь, как мои кудри, как кирпич, как ржавчина на трубах, как уличные коты. Я подносила руки к огню, пока тот грел мои щёки и нос, дыша мне в лицо жарой, а в это время парень достал… сосиски! Сосиски на вертеле!

— Ты что, собрался сосиски тут готовить? — обалдела я.

— Почему нет? — Тот пожал плечами.

Он подбрасывал тетради, чтобы огонь не погас. Я, вздохнув, решила ему помочь и держала сосиски. Следом за тетрадями полетели книги, блокноты, газеты, ветровка. Снизу кто-то громко заржал. Соседка высунулась из окна и ругнулась на нас. Потом махнула рукой и скрылась.

— Готово, кажется, — неуверенно объявила я, глядя на обуглившееся мясо.

— Вот и отлично.

Парень выхватил одну у меня и отправил в рот.

— Ошень вкушно, — прошамкал он. — Обяжательно поешь.

Я откусила от одной. Явно перегорело, но в целом на вкус неплохо. Думаю, с кетчупом и специями было бы очень даже недурственно. Мы жевали и смотрели друг на друга, улыбаясь и смеясь, как дети в парке аттракционов, наши щёки покраснели, и глаза хитро сощурились. Казалось, ещё немного, и на его щеках выступят веснушки.

Тем временем от стопки тетрадей остался тёмный пепел, который развеяло ветром. Как будто стая чёрных ворон. Жители верхних этажей не остались равнодушны к такому дивному зрелищу, и вскоре нам пришлось убегать от того же деда с метлой, к которому прибавилась мастерски ругающаяся бабка.

Мы убегали, но не смеялись. Только улыбались с заговорщиким видом. И я поняла, что этой ночью мне было очень-очень весело.

====== Розовая сладость ======

На ферме мы всегда встаём в полшестого. Солнечный свет мягок, в воздухе витают аромат лаванды и какая-то лёгкость, за окном травинки покрыты росой. Мать их называет слезами неба. Отец кормит скотину, мы с матерью едим тосты, запивая молоком. Иногда добавляем мёд, который покупаем у знакомых пасечников. Кухню заливает утренний свет, поют птицы, ветер шепчет что-то листвой. Идилия. Но в последнее время я не могу её чувствовать. Ночи выматывают, я чувствую непонятную тревогу, как будто надвигается буря.

Эта осень была буйно цветущей, холодной и дождливой. Дождь лил днём и ночью, грозя всё затопить, и иногда мне хотелось, чтобы это действительно случилось.

— А ведь ты прав, — сказала я. — Давит.

— Что давит? — охотно откликнулся Эрик. — Резинка от джинсов? Говорил же, подбирать надо вещи по размеру. Ох уж эти сельские!

— Город, идиот, — клацнула зубами я.

— Видишь? Я всегда прав, — горделиво подбоченился Эрик.

Огонь разгорался всё ярче, клубами валил серый дым. На мангале лежало мясо. Вокруг была мокрая трава. Тут повсюду кострища, следы от былого веселья, вот мы и воспользовались одним.

— Я как-то жарила сосиски на крыше, — сказала я.

— Сосиски! На крыше! — оживился Эрик. — Почему я до этого не додумался?! Кто-то пытается спихнуть меня с пьедестала самого безбашенного чувака в городе?!

Барбекю было уже готово. Мы принялись его лопать прямо с вертела, обжигаясь и пачкаясь маслом. Мясо было снова подгоревшим, но сочным, горячим и очень вкусным. Если бы я ела его одна, то меня бы вырвало. А с Эриком вкуснее.

— Почему с тобой еда становится вкуснее? — спросила я.

— А я вообще отличная приправа, — прочавкал Эрик. — Еда всегда вкуснее, когда разделяешь её с кем-то.

— Ты проверял? — скептически спросила я, поливая мясо кетчупом.

— Нет, — радостно ответил Эрик. — У меня нет друзей.

— Странно, обычно такие, как ты, быстро распологают к себе людей, — удивилась я.

— А я исключение, — нахмурился Эрик. — Никто не выдерживает со мной дольше месяца.

— Неудивительно, — хмыкнула я.

Снова пошёл дождь и потушил костёр. Перед тем как погаснуть, огонь зашипел. Капли барабанили по железу, по дровам, распрямили мои кудри и намочили мою одежду. Я поёжилась: было уже достаточно холодно.

— Сколько времени? — спросила я у Эрика.

Тот посмотрел на небо. Сквозь тучи неуверенно пробивалось солнце.