Девушка вжикает молнией сумочки.
Девушка в капюшоне подставляет солнцу лицо.
Девушка с фотиком на пупке.
Женщина с блестками на берете пальцами вытирает помаду с губ.
Черная юбка. Подол крупным неровным зигзагом. К зигзагу пришита толстая длинная бахрома.
Весело подрагивают на каноне огоньки свечей. Две старушки обсуждают модную шляпку.
Негр фотографирует сына на фоне церкви на ноутбук. Теперь сын снимает папу на айпад. Оба в очках и одеты излишне тепло.
Старушка с хорошо сохранившимися ножками в ажурных чулочках.
Женщина сильно надушена, в красных сапожках, с красной сумкой и в шляпе. На шляпе сбоку изображенье Эйфелевой башни.
Если у девушки есть вкус, разве она может выглядеть жалкой? Отсюда колоссальное значение одежды для женщин.
Мужик вразвалку пошел посмотреть на могилы. И двое маленьких детей на расстояньи прошли за ним в ограду. Дети идут, держась за руки: мальчик постарше, девочка кроха. Мужик лыс, с усами и животом, руки в карманах, ноги расставил чуть шире плеч. Может, это дедушку отправили погулять.
Безумная Валя обсуждала со мной, как одеваться в церковь. Хорошо оденешься – осуждают, плохо – тоже ругают.
На отпевании высокая девушка поцеловала венчик, и он прилип к ее губам и приподнялся на 1–2 см от лба покойного.
У девушки красивые ножки в черных колготках. В руках папка. Метров за десять до входа в церковь девушка остановилась, чтобы повязать черный платок. Папку поместила между ног, и то ли слушает музыку (наушников не видно), то ли припомнила приятную мелодию, ритмично покачнулась вперед-назад.
Из церкви сразу ушла, только о чем-то спросила, а столько приготовлений.
Эпизодический человек
Люди идут по крыше, и скрылись в чердачный проем.
Мужчина молится с газеткой: держит в руке и движет ей, как будто она тоже участвует в молитве.
Женщина с розовым пакетом и толстыми ногами у стола д/записок уронила голову на грудь.
Теперь женщина с пакетом пошла помолиться, и я присел на ее теплое место.
Странная картина: пожилая женщина медленно пятится от церкви. Прошла так до самой автобусной остановки. Выбросила что-то в урну, села на нее и стала разводить руками (делает зарядку).
Мужик зажал подбородком газету, свернутую в трубку, и копошится в кошельке. Лицо благообразное, а в фигуре скрюченность и подавленность.
Перед церковью парень стоит. Ноги расставил, руки скрестил на пупе. В черных очках, широко раскрывает рот.
В траве, на холодной земле валяется мужик. Наверное, тот самый, что долго рассиживался в углу.
«Человек на траве» оказался другим. Зашел, дождался конца службы, чтобы поговорить с отцом.
Из автобуса я видел женщину на Невском. Немолодая, она стояла, близко склонившись к рекламной карте, а руки, видно для равновесия, заложила за спину. Я даже видел примерно то место на карте, которое ее так занимало, и подумал, что может быть, кончик ее носа касается сейчас того места, где находится наш дом.
В автобусе рядом со мной ехал младенец. Всю дорогу мы рассматривали друг друга. Единственной игрушкой служила ему бумажка (одноразовый платок). И когда я поковырял в носу, он тоже прикоснулся бумажкой к носу.
Женщина стоит у дверей, приготовившись к выходу. Дверь, резко открывшись вовнутрь, вышибла у ее из руки перчатку. Да так неудачно, что ей пришлось тянуться за ней, а пока она тянулась, двери начали закрываться, и когда она выходила, прищемили ее.
Мужик отдал в церковь неплохие старые свитера. Теперь макает свечи в лампады и смазывает себе костяшки пальцев.
Парень говорит: я курил душой. А теперь это перешло на брата. Хочет вернуть незамутненную первозданную душу. Так и сказал: первозданную.
– Так, здесь, передняя площадочка, кто еще не оплатил? Молодой человек, оплачивали? – Вроде как, да, – Ну, умничка, спасибо.
Нарисовала на запотевшем стекле медузу и смотрит в нее, сморщив лобик, вздернув носик. То в нее, то в телефончик, где что-то медленно падает.
Бородач читает по книге. Губы движутся, и дождь припустил.
Снова пришел бородатенький. Снова читает, уткнувшись бородкой. Губы шевелятся, и бороденка тоже.
И вот его сменил другой, тоже с бородкой, напоминает батюшку. Выглядит солидно, и галстук заколот, а пришел просить «на автобус до монастыря».
Теперь по церкви разносится крепкий мужской запах.
В телефоне за чисткой наткнулся на эсемеску: «Дмитрий, я на месте: маленький, толстый, с длинными волосами – легко узнать».
Старик в очках со снегом на рюкзаке. Бабушка со стеклышками крестит не себя, а от себя: перекрестила подсвечник, уходя, церковь перекрестила.
Надежда носит на боку чудной кармашек на веревочке, из него высовываются бумажки.
Приличная на вид женщина сняла очки и помахивает ими, как будто что-то колдует.
Перед венчаньем фотограф положил чистый белый лист на гранитный пол и сфотографировал его с близкого расстояния. И так несколько раз: перекладывал белый лист и фотографировал.
Мужик долго сидел у стола д/записок. Мне уж он надоел. Потом он пошел помолиться перед большой иконой Знаменья, и рассказал мне, что слышал от бабушек. Эту икону написал не иконописец, а простой мирянин, в блокаду, и молился ей, а потом передал сюда, в храм.
Мужик с шумом выпустил из себя воздух, немного расставил ноги. У черных ботинок длинные, загнутые вверх носки.
Мужик с голым торсом пробежал мимо церкви.
Странная женщина: сначала приставала к другой, помоложе, потом задерживала очередь у Алены, пытая ее насчет имени Аустина. Она встречала его в православной литературе. Потом долго шуршала пакетами у святой воды, уже перед самым закрытием. Когда же, думаю, ты, наконец, уйдешь? И тут она преподносит Алене торт собственного изготовления: со всеми тут поделиться.
Мальчик зашел с улицы, покупает кольцо: сейчас на улице холодно, и пальцы поэтому тоньше.
Девушка с фотиком на пупке.
Седой взъерошенный мужичонка растерянно постоял посреди храма.
Старый седой мужчина, целуя перед помазанием большое Евангелие, забрал в рот целого евангелиста.
Бывает седина настолько чистого оттенка, как будто голова перебинтована.
Мужчина в шортах с дочкой на руках. У дочки в руке шишка, в другой – пластмассовые грабельки.
Бабушка с палочкой и авоськой на ярком солнце – медленно подвигается к храму.
Женщина с блестками на берете вытирает помаду с губ.
