Звуки птиц со стороны деревьев. Деревья обрели вид, и обретают звук. Птицы не всегда видны, но голосисты.

Трава скрывает скворцов от хищных ворон.

Вчера в парке кормили лепешкой красивую птичку.

В парке много птичьего разноголосья, мешавшегося с визгом с аттракционов.

Трава стремительно отросла.

В Курорте я кормил голубя. Одинокий голубь вел себя как собачка, только что хвостом не вилял. Он крутил головой, и во всем его облике, и в его одиночестве, я ощутил что-то особенное, вот и стал крошить ему хлеб.

Ворона стояла и смотрела на голубя. Прохожу мимо, повернула голову и посмотрела на меня.

Что отличает ворону от голубя. Голубь то и дело клюет (голубь в Курорте тем и поразил меня, что делал необычные движенья). Ворона, прежде чем сделать действие клювом, делает множество разнообразных действий, и за ней стоит понаблюдать.

Ворона на моем лугу. Ветер шевелит вокруг нее короткую траву.

В траве две птицы: важная ворона и неважный скворец, чуть видный из травы.

Вот бабушка любознательная, что спрашивала про апостола Андрея, оглядываясь, направляется к кладбищу, где клюют землю утренние скворцы.

Приятно и оттого, как скворец проворно движется в траве, и как быстро трр, взмахивая крыльями, перелетает.

Утром парень в бежевом пиджаке с маленькой сумкой оглянулся на такого же бежевого голубя.

Среди мокрой скошенной травы деловито прохаживаются две вороны.

За оградой кладбища далекие скворцы. Я назвал деловитой ворону. Так вот, деловит и голубь. Но не скворцы.

По дороге на ужин на клумбе я видел дрозда. Дрозды одиночки, а скворцы, так же как и воробьи, стайные птицы.

На стене дворца, обращенной к церкви, студенты академии Приборостроения нарисовали околометровый х-й. Пока решался вопрос, кому закрашивать: церкви или приборостроителям, х-й продержался. Юра ходил в поисках краски. Петросян обещал студентов.

Юра красит у дворца оградку газона. Саша-каратист попил св. водички и, присев на корточки, вылил остаток себе за загривок.

Над зеленой поляной плавно пролетел кусок полиэтилена и застрял в кроне.

Юра стелит полиэтилен, чтобы не запачкать землю краской, и подкладывает под себя поролон.

Юра нюхал цветочки, а от самого пахнет вонючей краской.

А в другом окошке тоже мужички: на корточках красят оградки, и благоухают цветочки.

Настоятель учит, как действовать в случае вторжения «Пусси Райот»:

– Главное, Димыч, камеру выбивай. Камера выбивается точным ударом в челюсть.

Пророк: Вам художник нужен? Патриарх отвечает: не нужен. Значит, и ничего вам не нужно. И ничего вам не светит!

Настоятель дал задание пересчитать крестики на Феодоровской, и повесить еще три. Когда-то я вешал крестики, икона выскочила из киота, ударилась о подсвечник, и Богородица получила ссадину под глаз. А крестики кинулись врассыпную.

Зина про Пророка: такой слух у него… Про себя говоришь – а он отвечает.

На обеде Володя с дьяконом обсуждали глобальное таянье льдов, а от него перешли к потоплению кораблей: от потепленья к потопленью.

Насчитал на Пророке четыре рубашки. Пуговиц недочет. Поверх рубашек серо-зеленый плащ, заколот английской булавкой.

Настоятель сжег блокнот с моей любимой бумагой. Я писал на ней месяцами, а хватило б на годы.

За трапезой Володя говорит, что в войну женщины с танкистами предпочитали не связываться. Они вечно чумазые, и гибли часто. Вот летчики, другое дело.

Листочки кинули в печку, и никто на них ничего не написал.

– Так не празднуется Новый год, – говорит Пророк.

Зина: И елками не пахнет.

Пророк: Говном пахнет!

Пророк сегодня сравнивал землю с женщиной: как в ней медленно созревает плод, и нельзя все, что в ней медленно созревает – быстро из нее добывать.

Зина проводит целую экскурсию про иконы. Три бабы слушают. В левой руке у Зины стаканчик синий в полиэтилене, куда Настя натолкла ей котлет. После леченья зубов ей три дня можно только мягкое и холодное.

Пророк увидел, что я пишу: Шпионов у нас много.

За обедом от чеснока, что он вкусный, а запах от него неприятный, перешли на табак. Ира рассказала, что у нее бабушка табак нюхала, а Юра: вот и померла. А Ира говорит: а она жива, и все засмеялись. Тут Женя песню вспомнил: Моя бабушка курит трубку… только перепутал, что это «Ноль», а Оля-повар поправила: Так это ж Гарик!

Пророк крестится круговыми движениями, точно отмахивается от мух.

У Юли по щеке текла слезка, и вот мы расцеловались, и она на моей губе.

Зина рассказывает про знакомую, у которой дочь. Ездила по монастырям, молилась за дочь, приезжает, а дочь сожительствует.

Еще только весна наступила, а отец дьякон уж пахнет лесом.

За трапезой отец Герман говорит, что знает, что делать, если будут ломиться в дверь: у него дома арбалет и катана[2].

Валера на крыше сверлит дыру под кронштейн: крепление для большого колокола.

Валера ударил в колокол, чтобы проверить, не отлетит ли кронштейн.

За трапезой, описывая Марью Андреевну, сказал, что она была одинокая и суетливая. И тут же подумал: мало того, что описание неудачное, так еще всех присутствующих женщин задел.

Женщины, подняв зады, красят оградки. Ветер разносит вонь от краски. Дерево оживает под ветром. Женщины опустили зады. Дети заходят в церковь попить. Песик писает в одуванчики.

Венчали: Тарас и Елена. Отец Сергий называл жениха то Тарасий, то Тарас, и под конец сказал Тарасъ.

Вера дала почитать письмо внучки из тюрьмы.

Женя с Володей говорили про старинные ядра, а пришли опять к тому, что женщины с танкистами предпочитали не связываться.

Алена нежно расцеловалась с Верой.

Купол дворца блестит свежей жестью.

Пророк изрек: культура бывает только та, что была первоначально. Это относилось к замене входных дверей.

Пророк сказал, что гамак на флоте можно использовать и как воздушную дорогу, и рыбу ловить. Потом рассказал, как он был секретарем комсомола и организовывал соревнования по гребле на баркасах.

Юра прибежал, у дворца растет шиповник. Мужик его обрывал. Юра думал, плоды, нет, лепестки, на свадьбу брату. Настоятель его засек: отберите у него пакет!