— Я тебя не виню. Я хотел бы видеться с тобой раз в неделю, до конца срока.

Ремусу суждено было стать человеком Дамблдора. Случившееся скрепляет то, что было гарантировано. Суждено с момента, когда Ремус получил письмо, со времен этого визита, со дня, когда он впервые появился в Хогвартсе, ошеломленный волшебством, и огнями, и лодкой, и другими учениками, новыми друзьями.

Ремусу было суждено обмануться всем этим.

Ремусу было суждено убить Северуса Снейпа в ночь апрельского полнолуния, в шестнадцать лет.

><((((o>

На следующий день Сириус встает с постели, хотя все, что он помнит — что со смерти Регулуса прошли годы. Мир изменился. Солнце встает, садится, а Ремус — Люпин — по непонятной причине все еще у него дома, Тибби все еще готовит ему завтрак: чашку чаю, тост с вареньем, сосиски, все еще расчесывает ему волосы и не говорит ни слова. Сириус притворяется, и все идет нормально ровно до того момента, пока он не открывает газету и не пытается внимательно просмотреть список погибших — приходится сдерживать крик, проглатывать боль.

Сириус так давно глотает все чувства, что те прорезали длинные, рваные раны у него в горле.

Он чувствует все прежние порывы, лед в собственных жилах, холод, который ощущает только он сам. Как точно их назвали, Блэков — в честь звезд, ведь каждый из них горит так жарко, но Сириус должен быть другим. Иного ему не дано.

Люпин спускается, и Тибби светится, сияет. Он настолько явно без ума от него, что тошно смотреть. Все влюбляются в Люпина, он такой восхитительный, пусть и оборотень-полукровка.

— Ты меня опоил! — обвиняет Сириус, разрывая теплое дружелюбное утро пополам.

— Да, я дал тебе сонное зелье, — отвечает Люпин без капли раскаяния.

— Ты меня опоил и взял то, что принадлежало мне лично, не для чужих глаз! — продолжает Сириус, и зубастые эмоции прорезают путь вглубь его тела. — Странно. Мне казалось, только из меня здесь течет серебристо-зеленая кровь.

Люпин щурится.

— Тебе надо было поспать.

— Это ты решил, не я. Не делай так больше. — отвечает Сириус. — Никогда не давай мне сонного — или любого другого — зелья. — Он оборачивается к Тибби. — А ты… прочь с глаз моих, немедленно.

Раздается хлопок, и она исчезает, но Люпин все еще здесь, он никуда не девается, и лед внутри становится настолько холодным, что жжет. Но Люпин выглядит печальным, надо же.

— Я написал Дамблдору. Ответ пришел утром, пока ты спал.

Люпин роняет записку на стол. Слегка обожженную, как и все весточки от Дамблдора. Сириус подхватывает ее и заглядывает внутрь, а потом возвращает на место.

— Зачем ты это сделал?

— Ты заслуживаешь возможности похоронить брата. — Люпин встает. — Ты должен попрощаться хотя бы с одним из них.

><((((o>

День, когда Северусу суждено умереть, очень странный. Для начала, за завтраком Сириус поднимает бунт в Большом зале.

Бунт начинается будничным замечанием, обращенным к Миллисент Сэллоуз, которая сидит рядом с Генри Булстроудом — о том, как хорошо она выглядит.

Этот комплимент Миллисент — четверокурснице с на редкость уродливым прикусом, — привлекает внимание Деллы Макс, Хелен Дэвис и Миртл Гринграсс, и тройственный союз их разумов рождает особо неприятное ватноножное заклятье для ног Миллисент.

В тот момент Сириус очень тщательно наполняет тарелку.

Заклятье заставляет ноги Миллисент дернуться вперед и пнуть Генри Булстроуда. Генри Булстроуд, чистокровный, считающий чистоту крови священной или что-то вроде того, естественно, считает, что пнул его Нейтан Кинкейд, запальчивый полукровка. Он ревет, но от заклятий воздерживается — Сириус, который как раз пробует яичницу, не давал ему разрешения.

Зато Нейтан не видит проблемы в том, чтобы ответить заклинанием, которое заклеивает Генри веки, и тот, развернувшись, врезается в одного из Яксли (Сириус не замечает, в которого из них), который в ответ напускает сглаз, попадающий в Хелен Девис, и, разумеется, ее подруги бросаются ей на помощь, метя в жертву не заклятьем, а круассаном, обильно смазанным кетчупом. С этого момента все катится по наклонной. Завтрак уже не спасти.

— Из всех слизеринцев, которые влезли в это по собственной воле, — позже скажет Регулус, разглядывая опустошение, устроенное всего лишь одним замечанием Сириуса, которое едва ли можно назвать комплиментом, — только с тебя не сняли баллы и не назначили наказание. Это говорит само за себя.

— У меня паршивое настроение, — возражает Сириус, разглядывая почти нетронутый завтрак. — Где, кстати, Северус?

— Да, и всей школе отлично известно о твоем настроении. — Регулус не закатывает глаз, но его лицо дергается именно так, как будто ему бы очень хотелось это сделать. — Он сказал, что должен заняться одним вопросом.

Сириус ощетинивается и понимает, что это заметно со стороны: не потому, что волосы физически встают дыбом, а потому что Регулус быстро отшатывается назад.

— Он не решает никаких вопросов, — начинает Сириус, но впервые со времен двенадцатилетия его перебивает другой слизеринец.

— Виделся с твоей зазнобой, — мрачно произносит за спиной Снейп, потом устраивается рядом. К его чести, пусть Сириус никогда бы этого не признал, он ведет себя так, словно все в порядке, и Сириус не представляет ни малейшей угрозы, даже после такой грандиозной демонстрации характера, какой стала драка за едой.

Регулус кажется смущенным.

— Что?

Сириус бросает взгляд на Снейпа: тот берет булочку и разламывает ее руками.

— Регулус, сходи-ка убедись, чтобы девчонки не поубивали друг дружку, хорошо?

Девчонки уже давно на полпути в класс, и Регулус уходит, пусть выражение его лица и сигнализирует, что ему вовсе не хочется, но, чтобы противостоять Сириусу, у него не хватает внутреннего стержня.

Долгую минуту они сидят за столом: Снейп ест, но Сириус первым нарушает молчание.

— Тебе и правда стоит просто делать то, что говорят, — произносит он спокойно, если не учитывать острого намека. В груди творится непонятно что, такого в школе с ним еще не бывало — больше всего это чувство напоминает раздражение после очередного скандала с отцом.

— Мы же не слепые, — отвечает Северус, не глядя на него, и Сириус тоже берет булочку. Остальные ученики потихоньку расходятся, завтрак подходит к концу, а за слизеринским столом остались только они вдвоем. Никаких запасных вариантов, никаких масок, никакой возможности что-то сделать. Нет заклятий, которыми можно все исправить. — Я не желаю, чтобы меня замещали полукро…

— Осторожнее с честолюбивыми желаниями, кое-кто за этим столом отлично помнит твое происхождение, — отрезает Сириус, прежде чем Снейп заканчивает фразу.

Тогда Снейп поворачивается к нему. Его лицо искажается, и причиной может быть только ярость.

— Ты заставил меня бросить подругу, с которой мы дружили с самого детства, а теперь решил, что выше кровного статуса? Что можешь не замараться, прыгнув в грязь? Не смей отбрасывать меня прочь, Сириус, не после того как я отказался от всего остального! Ты обязан быть моим другом, ясно тебе?

Сириус слышит последние слова, и что-то внутри сжимается сильнее. Потому что в голосе Снейпа не мольба, а угроза, и это слышится четко и ясно. «Он что-то знает», — вспоминает он слова Ремуса, и позже скажет себе — нет, выкрикнет! — что именно это заставило его так поступить.

Но все совсем не так.

— Успокойся, — говорит Сириус, перехватывая инициативу и разговор в свои руки. — Я не пытаюсь тебя заменить. Он просто стал мне интересен, только и всего.

— И что в нем такого интересного? Сладкие поцелуйчики? Или, может, бессмысленный влюбленный лепет?

Ярость опьяняет, ослепляет настолько, что Сириус понимает, зачем мать выжигает людей с семейного древа, почему ее вопли могут разбудить и мертвого. Так заманчиво поддаться соблазну гнева: Сириус думал, что утренняя схватка снимет напряжение, но нет. Каким-то образом, невзирая на все это, он смеется.