Снейп без труда толкает Ремуса к стене — тот не в силах дать сдачи.

— Не знаю, что здесь творится, — шипит он, словно змея, — но я устал от того, что меня отодвинули в сторону, и знаю, что дело в тебе. Честно говоря, не могу понять, что в тебе такого интересного, но расслабься — я наверняка это выясню.

Ремус снова хватает воздух ртом, и Снейп улыбается.

— Ты и твои дружки считают себя такими умными. Лили со мной не разговаривает, и вы думаете: о, как прикольно, посмеемся над Снейпом, но расслабьтесь…

Он не заканчивает фразу, потому что ему дает подзатыльник никто другой, как Регулус Блэк, и Регулус же снимает заклятье. Воздух врывается в легкие, и, как только способность усваивать кислород возвращается, Ремус слышит последние слова этого спора:

— …ворил держаться от него подальше!

— Ты всегда делаешь именно то, что приказывает твой братец, Регулус? — огрызается Снейп.

Регулус так похож на брата, даже странно смотреть; в нем нет ослепляющей красоты Сириуса, но он, как любой Блэк, хорош собой: четкие, словно вырезанные, черты лица, гладкие черные волосы, те же холодные серые глаза, хотя теперь Ремусу кажется, что у Регулуса взгляд теплее и мягче. Но манера держаться у него та же, аристократическая, и выражение лица — как будто он лучше других.

— Мне бы не хотелось, чтобы он превращал кого-нибудь в свинью, так что да, делаю. Я ему не расскажу…

— Да плевать, если и расскажешь, — говорит Снейп уже спокойнее, и Ремус понимает, что тот копирует холодную, отстраненную манеру речи Сириуса.

Регулус закатывает глаза.

— А стоило бы. А ты… — добавляет он, глядя на Ремуса, — разве не должен куда-то идти?

Рему глядит на них обоих и решает не ввязываться во все это. Поднявшись в библиотеку, он устраивается за столом как раз в тот момент, когда из-за угла появляется Лили. Она негромко вскрикивает:

— Ремус, что случилось?

— Что… о, ради Мерлина, — говорит он, касаясь места, куда ударил Сириус. — Влетел в дверь. Ту самую, с подвохом, на третьем этаже возле кабинета заклинаний, ты знаешь.

Он лжет, и лгать так легко, ложь течет, как вода — но Ремус все время лжет, у него отлично получается.

Лили щелкает языком и выпускает небольшое заклятье: легкое покалывание, и синяк проходит.

— Лучше сделать это до того, как сюда придет Поттер, увидит и отправится к двери свершать страшную месть, — говорит она, и Ремус думает: пусть и случались накладки, но день все равно удался.

><((((o>

Письмо приходит после обеда, и одно это вызывает беспокойство. Отцовская неясыть, огромная, настолько здоровенная, что Сириус подозревает в ней орлиную кровь, влетает в открытое окно и метит прямо ему в голову.

Не успевает Сириус крикнуть, как Тибби умудряется заклятьем поймать птицу на полпути, забирает и тут же вручает письмо — одновременно выпроваживая наводящую ужас сову в окно.

— Что за адская… — начинает Сириус и глядит на письмо.

Отец посылает письма как минимум раз в неделю, но сейчас это скорее «ежедневно», с учетом всех проблем. Он все поднимает крик из-за того, что Сириусу нужно присоединиться к общему делу, к брату, все такое прочее, но цели письма никогда не достигают. Просто белый шум на бумаге. Но обычно они приходят утром, пока отец еще не отправился на работу.

Люпин с грохотом сбегает по ступенькам, держа палочку наготове.

— Что случилось?! Ты кричал…

— Да, кричал. Если бы на тебя во вспышке безумной ярости напала бешеная сова, ты бы тоже закричал… — хмуро начинает Сириус и сдирает с письма восковую печать со стилизованной буквой «Б». Что бы это ни были за новости, лучше бы им оказаться самыми важными в его жизни.

Он читает письмо, и земля уходит из-под ног. Словно в северном Лондоне (во всяком случае, в Ислингтоне) случилось ужасное землетрясение, чувствует которое только Сириус, потому что его ноги не касаются твердой почвы. Руки тянутся к столу, но стол, кажется, сдвинули в сторону. Сириус пытается найти его, но, не понимая, как так вышло, падает. Он сидит на полу, неудобно согнув ноги, держит в дрожащих руках письмо и читает, читает его, снова и снова.

«Сириус,

Регулус мертв. Похороны через три дня. Увидимся там».

Вот и все. Никаких объяснений, причин, ни слова утешений. Брат мертв. Будь на похоронах. Так по-семейному, так ожидаемо. Его брат, его лучший друг, самый преданный Сириусу человек (после истории со свиньей), тот, кто шел за ним повсюду, смеялся над всеми тупыми шутками, никогда не требовал должного за все те блестящие и безумные идеи, которые приходили ему в голову, тот, кто услышал слова «Я целовался с мужчиной» и ответил на это не отвращением, а вопросом «А какой у него статус крови?», как будто остальное не имело значения. Сириус не виделся с братом два года, с тех пор, как тот в первый и единственный раз появился на Абердин, 73, умоляя присоединиться к ним, со времен их ссоры. И дня не проходило, чтобы Сириус не вспоминал о нем.

Прежде чем его успевают остановить, Ремус выхватывает письмо, а затем захлебывается воздухом, широко раскрыв глаза. Сириус никогда не замечал, какой в них таится золотистый отблеск, что они вовсе не тускло-карие, а странного, переливчатого цвета. И он не в силах сосредоточиться ни на чем другом.

— Сириус…

Ремус обнимает его. Забавно, что он снова Ремус, Сириус не называл его так со школы, и они не касались друг друга с тех пор…

Он не может даже закончить мысль. Поначалу Сириусу кажется, будто это объятия, но все не так. Потому что Ремус подхватывает его и тащит вверх по лестнице, используя то ли обманчивую силу оборотня, а может, магию, а может, Тибби — Сириус не знает. Он идет, прихрамывая, но Ремус продолжает поддерживать его, пока они не добираются до кровати, и все, что может делать Сириус — думать, откуда же доносится этот крик? Плачущие звуки, словно мир рвется на части. Это мать? Это ее бесконечно громкие вопли доносятся из центра Лондона, вот что это — должно быть, звуки оставшихся в ее выжженной душе капель человечности. Она всегда любила Регулуса сильнее, всегда. Сириусу кажется, что этот звук он точно где-то слышал. Но где?

И только когда Сириуса замутило и стошнило, когда он свернулся в кровати клубком, отказываясь выбираться, то понял, кто именно издавал этот звук. Чудовищный, болезненный стон, словно зов смерти, исходил от него самого.

><((((o>

Сириус никогда не думал, что дойдет до такого. Прятаться по углам, чтобы целоваться с парнем? Оборотнем? Гриффиндорцем, полукровкой? Но хуже всего, что он не уверен, какая из характеристик должна беспокоить его сильнее прочих.

Может быть, ему стоит беспокоиться, когда Ремус прижимается к нему, целуя так, словно их в любой момент могут застать — на самом деле, так бывает слишком часто. Сириусу плевать на опасность, но, как настоящий гриффиндорец, Ремус хочет целоваться, только если их в любой момент могут заметить, только если существует возможность, что их поймают на горячем. Они находят чуланы для метел, темные углы, странные узкие коридоры, ведущие неизвестно куда, пустые кабинеты, укромные места под лестницами и за гобеленами. Все тесные, скрипучие переходы, которые Ремус, — а теперь и Сириус, — знает наизусть.

Проходит время, и Сириус чувствует, что все постепенно меняется. Он все чаще улыбается. Первокурсники уже не сбегают при малейшем его приближении, третьекурсники заговаривают с ним первыми, а семикурсники не спешат, когда Сириус их о чем-нибудь просит. Но это уже не важно. Пренебрежение к остальным все меньше, и Снейп бормочет о том, что Сириус слишком рассеян, но впервые в жизни он спит целую ночь, и ему ни разу не снится, как кто-то кричит. Это отлично поднимает настроение.

Тает снег, прекращаются холодные дожди, и весна всерьез входит в свои права — со всей своей сенной лихорадкой. И Регулус, и Сириус страдают от нее — унизительная и невозможная штука, — так что они проводят настолько много времени в больничном крыле, заходя за зельями, снимающими симптомы, что даже Снейп встречает их, закатывая глаза. Сириус замечает, что с таким огромным носом ему должно тоже достаться, хоть немного, но ничего подобного, и это невыносимо.