— Блэк, зачем ты это делаешь?

— Потому что хочу. Знаешь, как скучно в Слизерине? — Блэк делает шаг ближе, и Ремус отклоняет голову назад. — Каждый день все то же самое. Это так… просто.

— Так что я просто тебя развлекаю?

Блэк смеется, и от этого звука по коже Ремуса едва не пробегают мурашки. Не потому, что смех неприятен — просто в нем скрывается пустота. Будто человек не настоящий, а только его подобие.

— Можно сказать, в какой-то мере.

— Я скучный, — протестует Ремус, и они перепрыгивают одну из коварных ступенек.

Блэк свысока глядит на него.

— Даже если так, не надо бы мне об этом говорить. Я могу развлечься, например, написав о тебе отцу.

— Не… — вскрикивает Ремус, но тут же берет сердцебиение под контроль. — Что с тобой? Какая тебе разница? Я никому не причинил вреда, я просто мальчик…

— Да, да, мальчик с особенностями, уверен, что так. Ведь весь магический мир просто во власти заблуждений, даже те, кто не слишком-то осмотрителен. И ни один из вас не делал ничего, что могло бы вызвать подобное отношение, верно?

Блэк шагает вперед, и Ремус понимает, что следует за ним.

— Это предубеждение…

— Да все равно, мы здесь не для того, чтобы обсуждать права оборотней, — говорит Блэк, и слово «оборотень» раздается как взрыв петарды, трескучим эхом отдаваясь от стен.

Да, как петарда, а Ремус не может понять, зачем он здесь, если честно.

— Зачем ты меня сюда привел? Чего же ты хочешь?!

Но Блэк, не торопясь, вальяжно разворачивается и идет обратно.

— Я хотел проверить, сделаешь ли ты это.

— Сделаю что? — требовательно спрашивает Ремус, готовый дать отпор, но Блэк не говорит ни слова. Просто уходит, как будто ничего и не произошло, и Ремус готов побежать следом, но вместо этого просто пялится на удаляющуюся фигуру. В этом нет смысла. Он ожидал совсем другого. Обычная прогулка, сожравшая время и заставившая опоздать к обеду, из-за которой он разнервничался, а друзья остались недовольны, выявившая что-то непонятное. Только и всего.

Ни складу, ни ладу. Ремус фыркает, бежит вниз по лестнице — и наступает на обманчивую ступеньку, роняя свитки и сумки. Почти-Безголовый Ник неодобрительно щелкает языком.

— Я ожидал от вас лучшего, мистер Люпин, — заявляет он, плывя вниз.

— Не вы один… может, хотя бы позовете кого-нибудь мне помочь? — кричит Ремус ему вслед.

><((((o>

В этом доме не так много мест, где можно спрятаться… хотя нет, неправда. Их хватает, и не все сделаны Альфардом: разумеется, подвал, антресоли над дверью, место под лестницей, но над антресолями, тайное укрытие под его собственной кроватью. Но мало таких, куда можно забраться, не передвигая мебель и не обращаясь за помощью к Тибби. Дом Альфарда не похож на мамин (и Сириус каждый день благодарит за это Мерлина), — тот гораздо просторнее и лучше подходит, чтобы растить детей (у Альфарда ни о каких детях и речи быть не может), а еще, возможно, потому, что Орион был наследником рода, так же, как Сириус сейчас.

Тем не менее, перспектива завладеть домом на площади Гриммо пробирает до костей. Сама мысль о Кричере порой вызывает дрожь.

Дни проходят, Люпин не разговаривает с ним, а он с Люпином, и, раз уж дом рассчитан на большее число людей, чем двое (на самом деле здесь бы удобно устроились и четверо), они почти что избегают друг друга, и чем больше времени они проводят вместе, тем лучше Сириус вспоминает, за что Люпин ему так нравился.

Он заваривает чай точно без десяти четыре — и остается еще десять минут, чтобы тот остыл перед чаепитием. Он до крайности щепетилен насчет книг, документов и своих вещей. Он не приемлет любую помощь, кроме той, которую, по его мнению, Дамблдор оказывает за содержание убежища, а Сириус не желает сообщать, что ему за эту услугу никто не платит. Сириус следит, как Люпин взмахивает палочкой — за легким росчерком в начале, похожим на подпись, — как клюет носом, когда усталость его одолевает, как дает отпор возрастающей привязанности Тибби, разражаясь самоуничижительным смехом.

Так что, говоря «не так много мест, где можно спрятаться», Сириус имеет в виду, что хотел бы не замечать этих подробностей. Было бы гораздо проще, если бы в доме жили двое — только он и Тибби: действовали бы друг другу на нервы, а Сириус бы писал, и писал, и писал, пока статей не накопилось бы столько, что пришлось бы отправить их в редакцию.

Ремус спит на тахте, а дождь за окном превращается в снег, снаружи так и сыплет, и улица покрывается льдом. Северный Лондон — во всяком случае, Ислингтон, если уж говорить начистоту — не так уж и плох. Приятная улочка. Приятное место. По крайней мере, в этом у Альфарда был неплохой вкус. В снегопад здесь все выглядит очаровательно.

Сириус пытается писать, но Ремус спит на тахте, идет снег, а Тибби готовит что-то горячее и вкусное, и все это выглядит так отвратительно по-семейному, словно война давно забыта, словно Ремус не будет рад скорее подавиться слюной и мучительно захлебнуться, чем сочтет их с Сириусом одной семьей.

Но Сириус все равно встает, берет с соседней тахты одеяло и укрывает им Ремуса, который так и не просыпается. Сириус собирается отойти, но Ремус бормочет:

— Я не ребенок, я сам могу взять одеяло.

Домашний уют – вещь преходящая.

— Ты моментально уснул.

— И как же это убавило мне лет, скажи на милость? — огрызается он. Это нечестно, человек не должен так огрызаться, только проснувшись.

В голове, сразу за глазами, зарождается неприятное давящее чувство. Или раздражение, или хандра — ни то, ни другое до добра не доведет. Они слишком долго сидят взаперти. Он слишком долго сидит взаперти, а Люпин наверняка не оставался на одном месте так долго со школьных времен.

— Я просто пытаюсь быть вежливым, — пытается спорить Сириус, но чувство не ослабевает.

Кажется, воображаемая, мнимая доброта утихомиривает Люпина, потому что он прижимает одеяло к себе.

— Снег идет, — говорит он, закрыв глаза, — должно быть, укрыл одеялом всю Шотландию.

Сириус усаживается рядом, а Люпин слегка сдвигается, так что они оказываются совсем рядом.

— От Дамблдора ни слова, — говорит Сириус.

— Боюсь, придется пробыть здесь еще немного, — отвечает Люпин. — То, что у меня с собой, так легко не передашь.

По спине Сириуса пробегают мурашки. Он этого не знал — думал, что речь об информации, а не о чем-то конкретном, не предмете, который может создать проблемы. Или что можно отследить.

— Не рассказывай мне, — быстро отвечает он, хотя когда-то потребовал бы все разузнать. Хотя когда-то ему бы хотелось все контролировать.

Люпин смотрит на него, словно Сириус сказал что-то очень странное.

— Знаешь, я и не собирался. Не думал тебе ни о чем рассказывать.

Тогда он придвигается и целует Сириуса в губы, тут же отстраняясь. На его лице — ужасное смущение, словно он показал карту, которую хотел бы скрыть.

Сириус не может сделать выдох. Как будто впервые за пять лет он сумел вдохнуть полной грудью, и если выдохнет, кислород исчезнет отовсюду — из комнаты, из дома, со всей планеты.

><((((o>

Сириус никогда не просит ни о чем значительном. Поначалу — нет. Действительно, эта игра только ради попытки доказать себе, что он не боится оборотней и ему совершенно наплевать на чистоту крови. Что он одновременно может быть Блэком — и выше всех, — и его не осквернит компания кого-то похуже грязнокровки.

Он встречает Люпина возле Хогсмида. Ранняя весна, март, но все еще снежно, и все вокруг выглядят препаршиво. Регулус даже не захотел идти в деревню — заявил, что по горло сыт гололедом и снежной кашей под ногами. Снейп пошел, но по большей части мрачно шатался туда-сюда по улице возле паба или угрюмо прятался в «Сладком королевстве»: все старались запастись конфетами, и Сириус оставил Снейпа там час назад.

Люпин приходит вовремя, но выглядит мерзло и жалко — обмотанный шарфом, закутанный в мятый, как будто он в нем спал, плащ. На нем даже надеты пушистые наушники.