Но я предполагала, что он только напоминает человека. Если это действительно так, что все только хуже. Особенно зная, что мы с этой штукой повязаны кровью. Зная, что он один из нас, но не совсем. Недостаточно.

А что, если когда-то он был полностью человеком? Должно быть, его родителям довелось пережить немало трудных ночей. Но знаю, что это не так. Все по-другому. Других далеков я ни разу не видела.

А что, если он — результат эксперимента, и его укололи наркотиками, а может, разорвали пополам, прямо как тупой учебник, по которому мы учились в старших классах? В него что-то внедрили, а потом убрали? Содрали старую кожу, обнажив поблескивающую слизью плоть: Нет, хватит.

А что, если я, или кто-нибудь еще, станет как он?

Слезы наворачиваются на глаза. И тошнота подкатывает к горлу. От таких новостей с души воротит.

А я-то позволила этой штуке спать на моем диване, в моей собственной квартире, и нас разделяла всего-лишь тонкая фанерка. Тогда я не боялась, зато теперь — да.

Джонсон встает, и реальность хватает меня за пятки. Вставая, он превращается в великана: выше шести футов ростом, мощная грудь под синей рубашкой. На его груди — огромное пятно пота. Лучше бы он остался сидеть.

— Знаю, что ты хотела уйти, — продолжает Джонсон, — но не думаю, что ты хотела, чтобы тебя с треском выставили из полиции, разве что так и было задумано. Верно я говорю?

Пытаюсь выбросить из головы картинку с извивающимися щупальцами. О машине, которая раскрывает черные острые лепестки, словно орхидея.

Я утвердительно киваю.

— Ну, мы и не собираемся тебя выгонять, Бирчвуд. Не сейчас.

После этих слов я чувствую в пальцах дрожь облегчения.

— Но это приводит нас вот к чему. — Джонсон протягивает руку и берет со стола папку.

— Я решил, что раз уж тебя так привлекает наука, стоило бы тебе взглянуть вот на это. — Его голос обманчив, но, когда Джонсон достает содержимое папки, оттуда выпадает вырезка из вчерашней газеты. Он вручает мне папку, словно учебник, который я должна вызубрить от корки до корки.

— Завтра пресс-конференция, — сообщает он и садится, скрипя креслом. — И — кто бы мог подумать! — ее проводят в Колумбийском университете. Ясно тебе? Будешь там.

Унижение опаляет лицо. Конечно, он издевается.

— И какое отношение одно имеет к другому? — спрашиваю я.

Джонсон откидывается на спинку кресла. На его лице нет и тени веселья. Только внимание.

— Там будут обсуждаться две темы. Первая — теории насчет нападений того здоровяка, которого называют слайзером. С этой темой ты без сомнения знакома.

После этих слов я съеживаюсь. И едва замечаю, что слово «слайзер» употребляет мой шеф. Не Сек, единственный, который при мне так называл это существо. Господи, снова Сек.

— Но ты пойдешь на другую встречу, — продолжает Джонсон. — По поводу весьма спорного запуска «Вэллианта». Постоишь там в охране. Уверен, это тебя отрезвит.

Не знаю, как к этому относиться. Лекции мне никогда не нравились. Я уже работала в службе безопасности и всерьез думала, а не выстрелить ли себе в ногу, чтобы стало поинтереснее. Но сейчас все иначе. Если будут обсуждать текущие события, резонанс должен быть ого-го.

Теперь Джонсон сует мне под нос фотографию. Снова вырезка из газеты, но на этот раз на ней женщина перед микрофоном в огромном зале. Крупная, но полнота ей к лицу. Я бы сказала, что ей чуть за сорок, у нее римский нос и маленький, крепко сжатый рот. Темные волосы связаны в тугой хвост, взгляд почти без эмоций.

— Доктор Дениз Алсуотер, — говорит мне Джонсон. — Получила «нобелевку» по физике в девяносто восьмом. При постройке двигателей воздушного судна она помогала по всяким техвопросам, но это было давненько, и с тех пор общественность потеряла ее из виду.

Киваю. Кажется, я ее видела недавно: в новостях или документалке. Джонсон делает жест подойти ближе, и я возвращаю вырезку ему.

— А теперь, Бричвуд, вот чего я от тебя хочу: будь при ней весь день. Утверждают, что «Вэлиант» выбрасывает в атмосферу сраную уйму углекислого газа. Гринписовцы не в восторге. Так что... прикрой ее от пуль. Дай по роже парочке хиппарей. Да все то, что ты уже делала. Хотя в основном нужно будет стоять с угрожающим видом. Ты же справишься? Или это слишком сложно?

«Вэлиант»! Вспоминаю мультики, которые я в детстве смотрела по субботам. Плавучая крепость. Чтобы поверить, надо увидеть. Но я многое повидала в последние дни. И не уверена, во что я теперь верю. Может, мне нужно добрую пару часов послушать что-нибудь сложное и занудное, чтобы забыть обо всем. Да и выбора особого нет.

— Есть, сэр.

Джонсон улыбается. Губы у него широкие и толстые, и улыбка у него всегда получается немного нервной. Не идет ему это выражение.

— Вот это я и хотел услышать. Первым делом тебе выдадут пропуск. Вопросы есть?

Я молчу.

— Этот звук мне даже больше нравится.

— Да, сэр. Я буду там.

Решив, что совещание окончено, я направляюсь к двери.

— О, просто чтоб ты знала, Бирчвуд.

Огромный, грозный, всевидящий, Джонсон садится в кресло.

— Вчера вечером арестовали мистера Льюиса Коулмана.

Мое сердце замирает, и такая реакция изумляет меня сильнее прочего.

— Повторное совершение преступления, связанного с наркотиками, — говорит Джонсон. — Весь прошлый год на героине. Никак не пытается с этим бороться. О тебе ни слова не сказал. Зато сказали его друзья — что какой-то коп по имени Элиза заходила до полудня.

Ну конечно. Как бы еще он узнал о случившемся?

О Господи. Я этого не хотела. Надеюсь, это ему поможет — то, что его поймали. Сколько его могут у нас продержать?

До меня доносится лающий, гортанный звук: кажется, это смех Джонсона.

— Да не сомневаюсь, он-то в инопланетянах дока. Самое то для таких разговоров. Вы о зеленых человечках говорили? Нет, думаю, о лицехватах. Думаю, он их постоянно видит.

Образ человека, чей мозг едва держится в голове, остается у меня перед глазами. Образ существа с щупальцами и мудрым голубым глазом, которое сидело на моем подоконнике перед рассветом.

И я не сомневаюсь, что это случилось по-настоящему.

Вежливо улыбаюсь.

— На самом деле тогда мы обсуждали фиолетового слизня, который разорвал Карлосу плечо, — попраляю его я. Джонсон тут же обрывает смех.

— И как же я позабыла упомянуть о гигантской черной солонке, вроде тех, которые убили в прошлом году в Лондоне триста человек? Тот момент мы оба видели, Льюис и я. До завтра, сэр.

Со второй попытки она набирает в наладоннике верную комбинацию. Затем заходит в комнату А-44, совершенно не удивляясь темноте, которая там царит.

Далек был рожден в темноте, так что, вероятно, гибрид ее предпочитает. Она часто, но ненадолго задается вопросом, кем же был человек — участник того эксперимента. И осталось ли от него что-нибудь.

Она шарит рукой по стене в поисках выключателя. Находит.

Словно экран монитора, прямоугольное окно камеры оживает, озаряется светом. Сек, сидящий на краю койки, вздрагивает от неожиданности.

— Я думала, ты спишь, — говорит она без всякой попытки извиниться. Сек, с его кожей цвета сырых внутренностей, бросает на гостью резкий, недовольный взгляд и трет глаз, потом отворачивается.

— Я не спал, — отвечает он. Стекло толщиной в два сантиметра, но гибрида отлично видно.

Дениз усаживается: окно расположено достаточно низко, чтобы себе это позволить. Ее взгляд блуждает по запястьям гибрида. Какими они стали костлявыми! А рубашка висит на нем, как больничный халат. Он теряет в весе.

— Прошлым вечером ты отказался принять пищу, — отмечает она. — И утром то же самое. Могу я спросить: почему?

Сек делает вдох, опираясь локтями о колени. Он выглядит очень спокойным. Уже не впервые она замечает в его движениях странную медлительность, практически изящество. И вспоминает: по слухам, когда-то он был великим предводителем. Теперь они знают немного больше.