Я был огорошен словами Голикова.

— Вы ставите передо мною очень трудную задачу, — сказал я. Надо подумать. Ведь вы знаете, как относятся партизаны к бывшим офицерам, тем более к казачьим. Эта задача не только трудная, но и опасная. Тут каждый мой неверный шаг сочтут за измену. А суд у партизан короткий. Я здесь чужой, кроме вас, меня никто не знает. Задача особенно осложняется тем, что мне почти неизбежно придется вступать в конфликт с Романовым и его сторонниками. Ведь я не могу спокойно смотреть на их безобразия. Вы понимаете, в какое положение ставите меня?

— Да, я прекрасно понимаю всю трудность задачи и тем не менее, думаю, что вы справитесь с ней.

Скрепя сердце, я согласился. Я еще не представлял себе, в чем практически заключалась моя задача в чем конкретно выражалось вредное влияние Романова. Конечно, Романов был достаточно умен и понимал, что открыто контрреволюционные высказывания сразу же разоблачили бы его. Да и был ли он сознательным, идейным противником Советской власти?

Надо сказать, что Мамонтов встретил меня в штабе просто, по-товарищески, но со стороны Романова я чувствовал определенную настороженность.

Вскоре начались бои, походная и боевая обстановка помогла мне быстро и как-то незаметно сблизиться с Мамонтовым и стать для него необходимым советником и товарищем. Вскоре я убедился, что Мамонтов не был уже таким любителем самогона, каким рисовали его некоторые товарищи. Не будь Романова и Полищука — организаторов пьянок, он мог бы совсем обходиться без самогона. За время совместной работы с Мамонтовым я несколько раз видел его выпивши, но пьяным — никогда.

Боевая обстановка не позволяла мне первое время создавать штаб в буквальном смысле слова — с отделами и канцелярией. Весь аппарат состоял из нескольких адъютантов главкома и ординарцев, а канцелярия помещалась в моей полевой сумке.

Начало октября 1919 года. Стоявшая до этого хорошая погода испортилась. Пошел мелкий осенний дождь. Подул холодный пронизывающий ветер. Ночь. Наш 2-й Славгородский полк подходил к селу Леньки, где мы рассчитывали обогреться и отдохнуть. Не успели расположиться в пустых избах на краю села, как на нас обрушился шквал пулеметного и орудийного огня. Это явилось для нас полной неожиданностью и говорило о плохой работе нашей разведки. Оказалось, что до нас село заняли белополяки. Зная враждебное отношение населения, они расположились кучно в противоположном конце села и сразу же заметили наш приход. Застигнутые врасплох партизаны смешались и стали отходить. Мы с Мамонтовым вскочили на коней и собрались с командирами, чтобы оценить обстановку.

Это было первое столкновение с колчаковцами, в котором я участвовал. Оно показало мне слабую организованность партизан и недостаток военных знаний и опыта у командного состава. Особенно плохо была поставлена войсковая разведка и сторожевое охранение. Удивило меня также и то обстоятельство, что противник не только не преследовал нас, но даже не использовал свою артиллерию для обстрела отходящей нашей колонны. Мамонтов снял командира 2-го Славгородского полка Орленко и назначил вместо него А. Р. Шумейко.

В селе Утичьем мы встретились с партизанским отрядом Громова, действовавшим в Каменском уезде, по реке Кулунде. В отряде Громова было два полка партизан и рота интернационалистов. Столкнувшись с наступавшими из города Камня белополяками в селах Жарково и Гилевка, партизаны захватили четыре пулемета, несколько десятков винтовок и около 100 тысяч патронов. Но под напором противника отошли на юг для соединения с отрядом Мамонтова.

Принципиальное решение об объединении отрядов Мамонтова и Громова было вынесено еще 9 сентября на совещании представителей штабов обоих отрядов. Но практически оба отряда действовали самостоятельно: отряд Мамонтова — под названием Южного фронта, а Громова — Северного.

Октябрьское наступление колчаковцев ускорило объединение отрядов. Все избы небольшого села Утичье были заполнены партизанами. В одном из домов глубокой ночью 7 октября 1919 года собрались начальники обоих отрядов со своими ближайшими помощниками и руководящие работники облакома.

Объединение отрядов не вызывало никаких разногласий и разрешилось быстро. Уже сложившиеся практически в двух отрядах восемь полков были сведены в две дивизии, а дивизии — в один корпус. Но дальше вставал щекотливый вопрос, кто же будет командиром корпуса? На один пост были две равнозначащих и солидных кандидатуры: Мамонтов и Громов. Каждая сторона хотела видеть комкором своего кандидата. Оба кандидата зарекомендовали себя как опытные командиры и пользовались в своих отрядах любовью и авторитетом. Но, если Мамонтов прославил себя личной смелостью, умением быстро оценивать боевую обстановку и принимать правильное решение, то Громов был более грамотен политически как большевик и умел правильно оценивать политическую обстановку, что в условиях нашего движения имело большое значение.

Вопрос успешно решился с помощью председателя облакома Голикова. Предварительно договорившись с Громовым, Голиков предложил командиром корпуса назначить Громова, а за Мамонтовым оставить пост главнокомандующего партизанской армией. Такое предложение не ущемляло самолюбия беспартийного Мамонтова и в то же время практически во главе корпуса ставило большевика Громова. Обе стороны приняли предложение Голикова. Штаб создали пока один — не при главнокомандующем, а при корпусе. Начальником штаба корпуса Голиков предложил «нейтральную» кандидатуру Жигалина, не принадлежавшего ни к Солоновской, ни к Каменской группе.

В дальнейшем между Мамонтовым и Громовым сложились хорошие, товарищеские отношения. Все оперативные вопросы решались втроем: Мамонтовым, Громовым и Жигалиным. Надо сказать, что оба они всегда прислушивались к моим советам, и между нами за все время не было ни одного крупного разногласия.

Сразу же по назначении меня начальником штаба корпуса начались бои. Я все время находился при Мамонтове, и думать об организации штаба было некогда. Лишь с 15 октября началось формирование штаба корпуса. Хорошим помощником мне оказался И. П. Маздрин, большевик, политически грамотный. Он с успехом заменял меня во время моего отсутствия, активно помогал в разработке диспозиций. В штабе имелся скромный аппарат: адъютанты — Васильев, бывший учитель, прапорщик военного времени, и Соколов, бывший адъютант Громова, секретарь И. И. Зиновьев, инструктор по формированию полка Малышев, прапорщик военного времени.

Каждый адъютант выполнял функции целого отдела, которых при штабе не было. Все делопроизводство штаба состояло из нескольких папок с приказами и оперативными документами и донесениями разведки. Вначале никаких диспозиций не составляли, ограничивались отдельными приказами на имя командиров частей. Первый опыт составления диспозиции относится к 20 октября, при наступлении на станцию Рубцовка. Опыта настоящей штабной работы ни у меня, ни у Маздрина не было, и диспозиция не отвечала многим требованиям. Потом большую помощь в этом вопросе нам оказал П. К. Голиков, бывший начальник штаба Даурского фронта в 1918 году.

Штаб корпуса находился в селе Солоновка, но во время больших походов двигался вместе с главкомом и комкором, например в походе на Семипалатинск.

Функции главкома и комкора переплетались, и часто приказы по корпусу подписывал Мамонтов. Но никаких недоразумений на этой почве не было.

В это же время объединились и польские отряды, выступавшие из Славгорода и Камня и двинулись на Утичье. Мы решили отойти на село Сидор- ки, где были более удобные позиции для обороны. Огородные канавы вокруг села партизаны быстро превратили в окопы и приготовились встретить врага.

Утром 8 октября, перед наступлением на Сидорки, белополяки подвергли его интенсивному артиллерийскому и пулеметному обстрелу. Густыми цепями пошла в атаку пехота. Партизаны не отвечали, строгий приказ командования гласил: открывать только прицельный огонь с дистанции 150–200 шагов. После первых залпов партизан вражеские цепи дрогнули и откатились назад, оставляя десятки убитых и раненых. Подгоняемые своими офицерами, белополяки еще несколько раз пытались атаковать наши позиции, но, встреченные метким огнем партизан, неизменно откатывались назад. День клонился к вечеру, конница противника пошла в обход нашего левого фланга. Чтобы парализовать ее наступление, Громов выслал против нее подготовленную группу крестьян — около тысячи человек на лошадях, вооруженных кольями, косами и самодельными пиками и несколькими дробовиками. Эта «конница» с шумом и криками «ура!» понеслась навстречу вражеской кавалерии, та не выдержала «психической» атаки безоружной толпы и повернула обратно. Такую кавалерию партизаны прозвали «А-ро-ро». И, действительно, истошное «ура!», исходящее из тысячи грудей, напоминало раскатистый звук «а-ро-ро». Наша хитрость, по существу, решила исход боя. Нами было захвачено несколько десятков винтовок, патроны и имущество, награбленное у населения. Очень ценным трофеем оказался приказ, найденный у убитого польского офицера.