19 июля, после двухдневного боя, противник отступил из станции Мациевская к разъезду 85-му и начал укрепляться на горе Тавын-Тологой[17].

Семеновцы отчаянно сопротивлялись и бросались с одного фланга на другой. Красная кавалерия сковывала их маневры. Кольцо вокруг врага сжималось теснее. Его попытки прорвать окружение на флангах терпели крах. Русские в бюллетене от 16 июля сообщал: «Семенов оказался не в силах вести наступление. Наши части оттесняют его дальше и дальше за разъезд 85-й. Сегодня в Абагайтуе Зоргольский отряд отбил у Семенова орудие. Семеновцы отступили. В Абагайтуй прибыла китайская делегация и заявила, что китайцы во время наступления семеновцев усилили свой пост и разъезды, которые не пускают семеновцев на китайскую территорию и в Маньчжурию. Этим можно объяснить ожесточенный характер наступления семеновцев вдоль линии железной дороги — стараются во что бы то ни стало выйти из этого положения, в каком очутились они. Советские войска твердо сдерживают наступление врага и прилагают силы и умение держать врага в своих железных руках…»[18].

Переговоры с китайской делегацией в Абагайтуе пришлось вести мне. Китайцы старались заверить нас, что они не пустят Семенова в Китай, и чувствовалось, что они действительно не любят Семенова и хотят установить с нами хорошие отношения, но кто-то мешает этому. И этим «кем-то», несомненно, были японцы. Китайцы настаивали, чтобы мы, преследуя семеновцев, не переходили границу, и обещали разоружить их, если они перейдут на китайскую территорию. Мы обещали не переходить границу.

Высоки крутолобые, безлесые сопки Забайкалья, покрытые крепкой сине-зеленой травой — острецом. Если смотреть на них сверху, то они кажутся в беспорядке застывшими волнами необъятного зеленого моря. Однообразие зеленого цвета не нарушается ни черными или желтыми прямоугольниками пашен (в этой части Забайкалья раньше не сеяли хлеб), ни серыми громадами скал и утесов. Лишь кое-где торчат из травы камни.

Привольно степным забайкальским коням пастись на свободе и выбирать любую травку, но, наевшись крепкого остреца, им негде утолить жажду: вода здесь — большая редкость. Можно объехать десятки километров и не найти ни родника, ни озерка, ни дождевой лужи.

Целыми днями мы. ездили в районе железной дороги Даурия — Маньчжурия в поисках воды. На станциях были колодцы, но броневики семеновцев не пускали нас туда.

Под самым Тавын-Тологоем, в каком-нибудь километре от наших позиций, был хороший родник- ключ, но он находился на виду у белых батарей. Пользоваться им приходилось только ночью с большими предосторожностями.

Уже несколько дней мы стояли под Тавын-Тологоем. Шла артиллерийская дуэль, да на флангах происходили мелкие стычки кавалерийских разъездов.

Приходилось «подбирать ключи» к Тавын-Тологою. Брать его прямым ударом в лоб было очень трудно, так как открытые склоны горы хорошо простреливались противником. Одной стороной гора прилегала к китайской границе, что исключало возможность взять семеновцев измором, так как Лазо издал строгий приказ ни в коем случае не переходить границу, чтобы не давать повода японцам для вмешательства.

Нужно было скорее кончать с Семеновым, развязать себе руки для борьбы с более сильным врагом — чехословаками, наступавшими на Иркутск.

Сибирские красногвардейские отряды уже были сняты с Даурского фронта и брошены против чехословаков. 1-й Дальневосточный социалистический отряд отозвали во Владивосток, где ожидалось выступление второго атамана-бандита Калмыкова. На Даурском фронте остались только читинская Красная гвардия и вставшие за Советы забайкальские казаки и крестьяне.

Сергей Лазо приехал на левый фланг в Копзоргаз для знакомства с обстановкой. С начальниками отрядов Атавиным, Пешковым и Кожевниковым тщательно осмотрел подступы на Тавын-Тологой, потом в крутом распадке за сопкой собрал командиров на совещание. На земле лежала карта-двухверстка.

— Товарищи, — сказал Лазо. — Перед нами задача: взять Тавын-Тологой, добить врага, не дав ему возможности уйти за границу. Время не терпит. Общая обстановка вам известна. Вы знаете, что с запада двигается новый враг — чехословаки. Нам надо поскорее развязать руки здесь. Задача трудная, но мы должны выполнить ее. Наши силы достаточны для этого. На стороне врага большое позиционное преимущество. Зато у наших гвардейцев боевой дух, революционный порыв и уверенность в победе, а у врагов — растерянность и моральное разложение. У меня складывается, в общем, такой план: рабочая Красная гвардия, Советский полк Журавлева, и отряды Титова и Тетерина атакуют Тавын-Тологой в лоб; Аргунский полк пойдет в охват противника справа, а Копзоргаз слева, чтобы замкнуть врага в кольцо и отрезать ему путь за границу. Такова общая схема. Мне хотелось бы послушать ваши соображения. — Лазо снял выгоревшую фуражку и вытер потный лоб. Июльское солнце ярко сияло на безоблачном небе.

— План правильный, — сказал командир копунцев Атавин Прокоп. — Но надо основной удар направить в тыл противника, а для этого в помощь Аргунскому полку придать всю кавалерию, чтобы не дать Семенову уйти за границу.

Крепко сложенный Атавин то и дело нетерпеливо поправлял на голове меховую островерхую бурятскую шапку, с которой не расставался даже на жаре.

— Все это верно, — сказал высокий, сухощавый и рассудительный командир газимурцев Василий Кожевников, — но надо еще все взвесить и проверить. Уже очень выгодная у противника позиция. При лобовой атаке у нас будут большие потери. Кроме того, у нас мало артиллерии и снарядов, чтобы подавить огонь врага и подготовить путь атакующей пехоте. А как у вас с резервами, товарищ Лазо? Ведь нельзя же бросать все силы, не имея в тылу резервов.

— Что же ты предлагаешь? — вскипел Атавин. — Еще сидеть здесь без воды и смотреть на бандитов? Нет, я не согласен с твоей осторожностью.

Командир зоргольцев, небольшого роста, скромный П. Г. Пешков, внимательно слушал и молчал.

— А что скажете вы? — обратился к нему Лазо.

— Я считаю, что ждать дальше нельзя, — сказал Пешков. — А чтобы избежать больших потерь, надо ночью скрытно подвести наши атакующие части как можно ближе к позиции белых, на исходные рубежи. Тогда орудийный огонь врага для нас будет совсем не страшен и пулеметный — менее опасен. Атаку надо начинать на рассвете. Очень важная задача ложится на нас и на аргунцев, чтобы не дать врагу бежать в Маньчжурию.

Лазо в заключение сказал:

— Я учту ваши замечания при разработке окончательного плана. А теперь я должен ехать в штаб. Кому-то из вас надо поехать со мной, чтобы привезти вам боевой приказ. Товарищ Жигалин, не возражаете поехать со мной?

Я охотно согласился.

День клонился к вечеру. Стала спадать жара.

Молодой шофер подъехал на старой, видавшей виды машине. Мы сели.

Шофер спросил: «Куда ехать?»

Лазо задумался и как бы про себя сказал: «Да, это задача. Если поехать прямо, то можно попасть под обстрел семеновских батарей, а если в объезд, то сделаем липших 20 верст и засветло не доберемся до штаба».

— Давай прямо!

Виляя между сопками, машина выехала в широкую падь. Слева открылась вершина Тавын-Тологоя. Лазо в бинокль, который он всегда носил при себе, стал разглядывать вражеские позиции. Не успели мы проехать полверсты, как на горе блеснул огонь и через несколько секунд раздался орудийный выстрел.

— Заметили нас, — сказал Лазо. — Нажимай, Миша!

А Миша и без того уже дал полный газ.

Вскоре позади разорвался снаряд. Второй снаряд— впереди. Шофер заметно нервничал. Да и мне, не раз бывавшему под обстрелом, было не по себе.

А Лазо совершенно спокойно сказал:

— Они берут нас в вилку. Ты, Миша, езжай не прямо, а зигзагами, чтобы они не пристрелялись по нам. Да смотри, не переверни нас на повороте, — шутливо добавил он.