Не потому ли высокие неприступные горы – бессмысленный вызов альпинистам-самоубийцам – мстят тем, кто стремится нарушить их покой, покорить и помешать неспешным думам о вечности? И тогда безжалостные и неотвратимые снежные лавины ставят глупцов на место. На наше настоящее место – песчинки в бескрайних просторах вселенной.

Но это… с точки зрения камня.

А человек? А человек все равно будет любить то, что нравится его глазам – яркое, блестящее, броское. Булыжнику остается только ждать… своего часа. Он это умеет. Ему незачем торопиться…

Посреди тяжелого и непонятного сна резко прозвучал звонок. Павел подскочил и, ничего не соображая, поплелся к двери. Почтальон принес телеграмму соседям, но ошибся дверью. Позднее утро хмуро заглядывало в окно, дразня разрушенным желанием «спать до победы». Все в миг навалилось, словно внезапная пурга, тотчас затошнило и засосало под ложечкой, какое-то мохнатое, нехорошее предчувствие выползло из темного угла. Он почувствовал его спиной, словно кто-то недобрый пристально уставился в затылок.

– Надо умыться.

Но холодная вода не освежила, стало только зябко и противно. День пропал. Он действительно оказался пропащим, с бессмысленным блужданием по дому, с какой-то неприкаянностью, которая очень похожа на состояние, пережитое в далекой юности. Вот еще вчера ты любил и был любим, а сегодня тебе сказали, что это закончилось. Беспредельное чувство брошенности наваливается, как десятки «G» на космонавтов. И ты мечешься, как пес, оставленный хозяином на остановке: и отойти страшно, и направиться некуда. Обида и невыносимая жалость к себе вырастают, как снежный ком. И вот уже эта лавина накрывает тебя, не давая возможности ни дышать, ни думать, – остается тонуть в сознании полнейшей беспомощности и бесполезности. Даже намек на возможную радость в этот момент, кажется, может разорвать тело на части…

К середине дня буря улеглась. И Павел смог даже поесть, но ни запаха, ни вкуса не почувствовал. Лишь довольный желудок принялся за работу. «Все химия», – лениво шевельнулась первая за целый день разумная мысль.

Хорошо было быть скалой… Голой неприступной скалой. Чтобы ни одна травинка не пускала в тебя корни, чтобы ни одно живое существо не отваживалось искать приюта на твоем холодном недосягаемом теле.

Солнце, ночь, ветер, непогода и – ВЕЧНОСТЬ.

Ты и небеса! Оцепенение. Бесчувственность, безтревожность, бездейственность.

Абсолютное и сознательное одиночество.

Постепенный уход всего и даже ощущения собственного «я».

Останется растворенность в мире. Неотъемлемость от него.

Лелеянный желанный окончательный покой.

В густом сиреневом тумане кто-то затаился. Странная лиловая птица пролетела так низко, что поцарапала лапками лоб. Их тумана потянуло сыростью и прелыми листьями. Что-то громко ухнуло и эхом подкатилось к ногам: «Чего молчишь?» Павел от неожиданности поднял плечи. В ответ раздался скрипучий смех, и длинная рука, высунувшаяся из тумана, крепко схватила его за локоть. Павел почувствовал горячую ладонь, но не испугался, смело шагнул в плотное марево и остался один. Рука пропала, вокруг ощущалось какое-то движение, но ничего нельзя было рассмотреть. Он с досадой подумал об оставленных очках: близорукие глаза, сколько не щурься, а плохие помощники в незнакомой обстановке.

– Это он!

– Нет, вы шутите.

– Да он же, он!

Кто-то быстро проскользнул мимо, Павел лишь успел ощутить упругую воздушную волну. Над ухом прохихикал противный голос, а когда он поднял голову, то получил болезненный щелчок по носу.

– Поиграем?

– Если хочешь играть, выходи, а то нечестно получается, ты меня видишь, а я тебя – нет. – Павел напряженно всматривался в туман.

– Слепондя! Слепондя!

– Будешь обзываться – уйду, – обиделся Павел и повернулся спиной.

– Ты чего? Обижаешься?

– Обижаюсь, – он не знал, как вести себя в такой нелепой ситуации?

– А на меня нельзя обижаться.

– Это еще почему?

– Нельзя.

– Ну, почему?

– Нельзя и все.

– Не понимаю.

– А ты хочешь все понимать?

– А ты?

– Плохое воспитание. Надо сначала ответить.

– Но ты же сам не отвечаешь.

– Мне можно.

– Почему?

– Можно.

– А ты кто?

– Я! – Детский голос задрожал от обиды.

– А ты мальчик или девочка?

– А-а-а!!! – Скорый и бурный плач привел Павла в еще большее замешательство.

– Я не хотел тебя обидеть.

– Плохой, плохой. Не буду с тобой играть. Выбирай!

– Что я должен выбирать? – Павел незаметно стал продвигаться к тому месту, где, как ему казалось, туман должен был кончаться.

– Все выбирай! Все!

– Я… не знаю…

– Вырос оглобля-оглоблей, а не знает. Выбирай желание.

– А… – Павел широко улыбнулся, – это по «щучьему велению, по моему хотению»? – и тут же получил сильную затрещину.

– Ты чего издеваешься? Чего корчишь из себя?

– Да ничего я не корчу, просто, не понимаю, о каком желании идет речь?

– Вот навязался на мою голову, – рядом кто-то смачно высморкался. – Ну, «если бы можно было прожить снова, то я…» – понял? Или «три девицы под окном пряли поздно вечерком. Если я была б царица…»

– Все-все?

– Ладно, когда придешь в себя, – позови.

Павел покрылся холодной испариной. Он совсем не хотел быть царицей, да и жизнь сначала мог заказать только полный кретин. Нет… он должен основательно подумать. Жалко, что не спросил, сколько заказов…

– Один!!! – Прогремело из тумана.

– Ну вот, один. Тут главное – не прогадать.

– Не гадай, – выбирай.

– Это разница.

Павел оттер рукавом пот со лба, и в это мгновенье по спине побежали холодные мурашки. Можно было выбрать любовь… Но ведь она со временем уходит. Заказать счастье? Но его век короткий – всего лишь миг… От напряжения свело челюсти, и в этот миг еще не оформленное в мысль желание выдохнули губы.

– Я хочу летать! Да-да-да! Именно летать. Высоко и свободно! Так, словно это мое естество.

– Летать? Уже выбрал?

– Да! Летать, но не размахивать руками, как птицы.

– Не глупые. Все твои усилия – лишь мысленное желание.

Туман постепенно рассеивался, оставляя вместо себя непонятное томление. И вот уже все пространство заливал яркий солнечный свет. Улица была незнакомая, но навстречу, размахивая алым воздушным шариком, шел Сын. Павел стиснул его теплую ладошку: «Сейчас мы найдем автобус на Париж». На автобусной остановке засмеялись. Колька остался изучать расписание, а Павел пересек улицу, ведущую к пустырю, за которым виднелись какие-то металлические строения. Подойдя ближе, он заметил воинскую часть за решетчатым забором. На поле лениво и медленно солдаты играли в странную игру – смесь футбола с волейболом.

Павел напряженно посмотрел на свои ноги. Волновало только два вопроса: желание – обман, и как проверить это на практике? Конечно, была уверенность, что разговор в тумане не был трепотней, но… Павел медленно обвел взглядом солдат. Они продолжали сосредоточенно играть в свою странную игру. Тогда он оттолкнулся ногами от земли и легко поднялся вверх. В первый момент пропало дыхание. И тут же изнутри вырвался дикий восторг: «А-а-а!!!» Ему показалось, что голос обрушился сверху взрывной волной. Внизу все медленно, как в рапиде, стали задирать головы…

Но Павел уже плавно устремился к облакам – подальше от людских завистливых глаз, а потом в упоении от свободы, резко спикировал вниз. Впереди возникла высокая скала-обрыв. Он лихо облетел ее и снова взмыл, ахнул от восторга, – в ущелье бесновалась бурная горная река. В этот момент какая-то сила стала стремительно сбрасывать его к ней. От молниеносного падения перехватило дыхание, но Павел был уверен, что спасение ждет у самой воды. Брызги уже летели в лицо, но он спокойно скользнул над гневными бурунами, ловя губами студеные капли.