Голос майора виновато буркнул:

– И на старуху бывает проруха. Думал, только инициирован.

– Ну вот, теперь расплачивайся за свои ошибки. Считай, что своё право на ученика ты реализовал.

Майор недовольно кашлянул, но возражать не стал. Тут возмущенно вмешался мой капитан:

– А мне что прикажете делать?

– Как всегда, прикрывать первую роту, – отозвался бас.

– Но у меня же некомплект! – возопил Ткаченко.

– В первый раз, что ли? – вмешался майор. – Вон, прошлый призыв почти на сто процентов положил! На подвиги их, понимаешь, потянуло! Вы, люди, в другом хороши. У вас чувство опасности не притупляется.

Дверь скрипнула. Говорившие вошли в палату. Полковник посмотрел на меня и ехидно спросил:

– Ну что, солдат, всё слышал?

– Никак нет! – с испугу ляпнул я.

– Если всё идёт как положено, то слышал всё, так что хватит придуриваться. После госпиталя бери свои манатки и топай в первую роту. Кстати, где этот подлый кровосос?

– Кто это кровосос? – мрачно поинтересовался военврач. – Уж кто бы говорил. Я, между прочим, кровь переливаю, а не пью.

– Лучше скажи, где ты её берёшь. С двух рот по четыреста миллилитров с человека выкачал.

– Можно подумать для себя! – огрызнулся Васильев.

– В таком случае я её из тебя сам бы высосал, – абсолютно серьёзно отозвался полковник, и я почему-то ему поверил. А полковник продолжал: – Ладно, через двенадцать часов отвяжешь.

– А капать до трёх суток, – добавил майор.

– Без вас знаю! – резко отозвался Васильев. – Всё-таки лёгкое в клочья порвало. А на его ремонт крови много идёт. Да ещё трансформация. И вы тут со своими советами…

– Ты ему хоть катетер поставил? – примирительно поинтересовался майор.

– Блин! Почему все всегда всё знают лучше, чем лечащий врач?! – взорвался Васильев. – Издеваешься, гад! Да если бы из-под него вёдра не сливали, он бы уже давно холодцом растёкся!

– Ладно, оставьте бойца в покое, – приказал полковник. – Шагом марш в мой кабинет! Да, капитан Васильев, спирт прихватите.

Они вышли из палаты, и я услышал, как врач открыл сейф.

Потом звякнули бутылки, и капитан Ткаченко пробормотал:

– Ну что ж, выпьем за помин души рядового Горлова.

– И за его рождение в новом качестве, – веско припечатал майор.

Тщетно поломав голову над смыслом услышанного, я понял, что устал, и уснул…

Проснулся я от того, что ремни, привязывающие меня к кровати, начали дёргаться. Открыв глаза, я увидел склонившегося надо мной капитана Васильева, который снимал мои путы. Рядом с койкой сидел майор Ермоленко.

– Капитан, не спеши отстёгивать. Я с ним поговорить должен, а пока неясно, как он отреагирует.

Капитан молча отошёл, а майор повернулся ко мне.

– Солдат, я кое-что хочу тебе сказать. Ничего не говори, просто слушай. Первое: как человек, ты уже умер и благополучно находишься на том свете почти тридцать шесть часов.

Первое, что пришло мне в голову: срок хранения свежеиспечённого торта как раз тридцать шесть часов.

– Второе вытекает из первого, – продолжил майор, – раз ты не человек, значит, ты кто-то другой. Объясняю популярно. Ты теперь, говоря человеческим языком, вампир. Это совершенно не умаляет твоих качеств, даже наоборот, – он несколько минут внимательно смотрел на меня, а я – на него. Странно, я не только не испугался, но даже не удивился.

– Капитан, – майор удовлетворённо улыбнулся, – как реакция?

– В норме. Ремни даже не натянулись.

– Ну, тогда отвязывай, пусть спит дальше.

Когда они ушли, я свободно откинулся на подушку. В голове назойливо звучала фраза из книги братьев Стругацких: «Правый глазной (рабочий) зуб графа Дракулы Задунайского». Под её монотонное повторение я и уснул…

Когда я проснулся в очередной раз, в палате никого не было. Пошевелившись, я с удовольствием убедился, что меня таки больше не привязывали. О ранении напоминали только игла капельницы и трубка катетера, уходящая из-под одеяла под кровать. Несколько минут я просто лежал, бездумно глядя в потолок и считая тонкие трещинки, покрывавшие штукатурку. Потом вспомнил недавний разговор с майором и вновь задумался: «Что же он всё-таки имел в виду?» Чувствовал я себя просто отлично. В жизни я ещё не был так полон сил и спокойствия. На живого мертвеца, по моему глубокому убеждению, это никак не тянуло. «Может быть, я его не так понял?» Хотя разговор за дверью тоже был до сих пор непонятен, не было ясности и в том, каким образом я всё это услышал. Какие-то трансформации, мутации, помин души…

Я поскрёб рукой грудь и замер. Повязки не было. То есть абсолютно! Под больничной рубашкой, кроме меня, ничего не наблюдалось. Место ранения слабо откликнулось лёгким зудом, – и всё. Я судорожно принялся соображать. «Сколько же я здесь лежу? Врач сказал, что через трое суток меня можно выписать. А сколько прошло до этого? Майор упоминал тридцать шесть часов, но это просто невозможно!»

Стараясь не потревожить капельницу, я аккуратно приподнялся и, осторожно распахнув рубашку, посмотрел на грудь. Ничего особенного. Только чуть ниже правого соска белел маленький круглый шрам. Теперь я вообще перестал понимать, что происходит. «Если верить капитану Васильеву, то у меня было полностью разорвано лёгкое. Значит, операция по его спасению или извлечению должна была оставить рубцы. А кстати, сколько можно прожить без лёгкого? Не уверен, что очень долго. К тому же восемнадцать километров по пересечёнке, – это с какой же скоростью бежали ребята?»

Тут меня прошиб холодный пот. Я только сейчас сообразил, что увидел след от пули в темноте.

На улице стояла глухая ночь, да и шторы были задёрнуты. «Господи! Что же со мной сделали? Какие технологии и лекарства использовали? А вдруг майор прав, и я не человек!»

Судорожно ухватившись за грудь, я ощутил знакомый стук сердца, и мне слегка полегчало. «Если я правильно помню легенды, то у упырей сердце не бьётся. Но как же тогда объяснить всё, что произошло? И всё-таки, сколько же я здесь провалялся? Чёрт! И спросить не у кого. Сестру позвать, что ли?»

Я машинально прислушался и уловил тихую беседу. Сестрички были на посту и, пользуясь свободной минуткой, пили чай. Судя по всему, девчонки безумно устали, поэтому тревожить их я не стал. Вместо этого, улёгся обратно и попытался соединить все кусочки головоломки в единую картину.

Ничего не получалось. Любой вариант событий казался бредом. Смущало только воспоминание о дикой жажде, ну и обострившиеся способности тоже. Но допустить то объяснение, которое дал майор, – это казалось полным идиотизмом. Так и не придя ни к какому выводу, я снова уснул…

… Разбудил меня солнечный свет. Молоденькая медсестра раздвинула шторы. На мою кровать прямые лучи не попадали, но и отражённых хватило с лихвой. Заорав дурным голосом, я набросил одеяло на голову.

Сестричка, решив, что я стесняюсь, глупо хихикнула и направилась к выходу.

Резко стукнула дверь, кто-то влетел в палату и быстро задёрнул шторы. Затем голос капитана Васильева грозно рявкнул:

– Машка! Что ты здесь делаешь?! Это что, твоя палата?! Дрожащий девичий голос пролепетал:

– Меня Клава попросила посмотреть, проснулся или нет.

Я с любопытством выглянул наружу, чтобы узнать, что же там творится. Увиденное меня настолько поразило, что я немедленно нырнул обратно. Военврач был страшен. Глаза, словно у разгневанного демона, метали молнии. Я замер, предчувствуя неизбежную кару, что обрушится сейчас на несчастную девчонку, но услышал совершенно немыслимое:

– Машенька, – неожиданно мягким голосом сказал капитан, – пошла прочь. Клавдию перед обедом – ко мне, а ты, боец, вылезай. У ж е можно.

Я послушно стащил с головы одеяло. И хотя плотные шторы были задёрнуты, при взгляде на окно я всё равно ощущал беспокойство и некоторый дискомфорт. Военврач перехватил мой взгляд и, улыбнувшись, подошёл ко мне. Присев рядом, он бесцеремонно сдёрнул одеяло, задрал рубашку и начал ощупывать мою грудь, продолжая свой монолог: