– Почему тогда пастор миссис Нотли раздает медицинские советы? – спросила Гарретт, занимая оборонительную позицию. – Он должен делать своё дело и позволить мне заниматься моим. Я же не прихожу в его церковь читать проповеди?

– Его прихожане глубоко благодарны этому факту, – заверил её Хэвлок.

Гарретт опустила взгляд и устало потёрла лицо.

– Мама умерла при родах, потому что не получила соответствующей медицинской помощи. Я бы хотела, чтобы мои пациентки знали, как беречь и заботиться о себе. По крайней мере, они должны понимать, как работает их собственная репродуктивная система.

Резкий голос Хэвлока смягчился.

– Как вам хорошо известно, девочек с раннего возраста учат, что проявлять интерес к работе собственного тела позорно. Молодой девушкой восхищаются, её хвалят за незнание сексуальной стороны отношений до брачной ночи, а когда она, наконец, знакомится с ней, то первая близость сопровождается болью и замешательством. Некоторые из моих пациенток так неохотно обсуждают свою анатомию, что им приходится показывать на кукле, где у них болит. Я едва ли могу представить, как трудно женщине взять на себя ответственность за собственное физическое здоровье, когда ей всегда твердили, что у неё нет на это ни морального, ни законного права. Но я точно знаю одно - ни вы, ни я не вправе её осуждать. Когда вы разговариваете с такой пациенткой, как миссис Нотли, имейте в виду - врачи-мужчины и так относятся к женщинам с чрезмерной надменностью, им нет необходимости терпеть её ещё и от вас.

Раскаиваясь, Гарретт пристыженно пробормотала:

– Я напишу ей письмо с извинениями.

– Этот жест был бы уместен. – Наступила долгая пауза. – Вы всю неделю раздражены. Вашим личным проблемам нет места на работе. Отправляйтесь в отпуск, если необходимо.

В отпуск? Во имя всего святого, куда, по его мнению, она могла поехать? Что ей там делать?

Хэвлок смерил её суровым взглядом.

– В свете вашего нынешнего расположения духа, не решаюсь упомянуть... но я бы хотел, чтобы вы сопровождали меня на званом вечере в частной резиденции министра внутренних дел по просьбе коллеги, которого я знаю много лет, доктора Джорджа Солтера.

– Нет, спасибо, – Гарретт снова опустила лоб на стол.

– Доктор Джордж Солтер, – повторил Хэвлок. – Его имя ни о чём вам не говорит?

– Не особо, – послышался её приглушённый голос.

– Недавно он был назначен главным врачом Тайного совета. Узнав о докладе, который вы пишете об условиях жизни в работном доме, Солтер попросил меня привести вас на вечер.

– Я бы предпочла сгореть на костре.

– Боже правый, женщина, Солтер - советник королевы! Он помогает формировать законодательство и аппарат управления общественного здравоохранения всей Британской империи. Он хотел бы приобщить к делу женскую точку зрения, особенно в вопросах, касающихся женщин и детей. Нет более квалифицированной женщины, чем вы, которая могла бы поделиться с ним обоснованным мнением и рекомендациями. Это возможность всей жизни.

Гарретт знала, что должна быть взволнована. Но мысль о том, что нужно изысканно одеться для посещения официального мероприятия и смешаться с толпой политиков навеяла на неё уныние. Она подняла голову и отрешённо на него посмотрела.

– Я бы предпочла не встречаться с ним на каком-то легкомысленном мероприятии. Почему вместо этого я не могу посетить его контору? Невозможно высказать авторитетное мнение, гарцуя во время польки.

Густые белые брови Хэвлока устремились вниз.

– Авторитета вам не занимать. Попробуйте его очаровать.

– Одна из причин, по которой я занялась медициной, заключается в том, что мне никогда не придётся быть очаровательной.

– Этой цели вы добились с большим успехом, – кисло сообщил ей Хэвлок. – Однако я настаиваю, чтобы вы пошли со мной на вечер и постарались вести себя любезно.

– Миссис Хэвлок пойдёт с нами?

– Нет, она уехала навестить сестру в Норвиче, – он достал из кармана носовой платок и протянул Гарретт.

– Он мне не нужен, – раздражённо сказала она.

– Нет, нужен.

– Я же не плачу.

– Нет. Но у вас на лбу стружка от карандаша, – хотя лицо Хэвлока не выражало эмоций, в его голосе слышались довольные нотки.

Глава 10

Не существовало более деятельной феи-крёстной, чем леди Хелен Уинтерборн, которая с энтузиазмом включилась в работу по подготовке Гарретт к званому вечеру. Она заручилась поддержкой главной портнихи универмага, миссис Алленби, чтобы та перешила новое платье, которое Хелен еще не надевала, и отказалась позволить Гарретт за него заплатить.

– Ты столько сделала для меня и моей семьи, – настояла благодетельница. – Не лишай меня удовольствия отплатить тем же. Я хочу нарядить тебя в платье, которое воздаст должное его обладательнице.

И теперь, за несколько часов до мероприятия, Гарретт сидела за туалетным столиком в просторной гардеробной Хелен. Подруга попросила свою личную горничную сделать Гарретт причёску.

В отличие от многочисленных служанок, которые использовали галльские имена и акценты, чтобы угодить своим хозяйкам, Полин на самом деле являлась француженкой. Она была привлекательной женщиной среднего роста, худая, словно палка, с пресыщенным взглядом человека, перенёсшего тяжёлый опыт в более ранние года своей жизни. Общаясь с Гарретт на французском, Полин рассказала, что в детстве работала швеёй в Париже и чуть не умерла от голода, пока по восемнадцать часов в день шила распашонки. Небольшое наследство, доставшееся от умершего кузена, позволило ей перебраться в Лондон и найти работу в качестве служанки, и, в конечном итоге, выучиться на должность личной горничной.

Для Полин подготовка к вечернему выходу в свет оказалась серьёзным мероприятием. Тщательно оглядев Гарретт, она взяла пинцет и, двумя пальцами растянув кожу в районе её бровей, начала их прореживать.

Во время выщипывания Гарретт морщилась от каждого небольшого укола боли.

– Это настолько необходимо?

– Oui¹².

Полин продолжила выдёргивать волоски.

– Неужели они ещё не достаточно тонкие?

– Ваши брови похожи на гусениц, – ответила горничная, нещадно орудуя пинцетом.

– Полин удаляет только несколько выбивающихся волосков, Гарретт. Она делает то же самое и с моими, – ласково вмешалась Хелен.

Обратив внимание на изящные, тонкие брови Хелен, вершинки которых формировали идеальный изгиб, Гарретт неуверенно затихла. Когда горничная сочла, что непослушные брови в достаточной мере укрощены, она нанесла тончайший слой жемчужной пудры щёточкой с мягкой щетиной, придав лицу атласную, ровную текстуру.

Гарретт нахмурилась, наблюдая за тем, как служанка кладёт щипцы для завивки над спиртовой лампой на кованом основании.

– Что вы собираетесь с ними делать? Я не могу носить кудряшки. Я же врач.

Проигнорировав высказывание, Полин разделила волосы Гарретт на несколько частей и закрепила на голове. Высвободив длинную прядь, она обернула её специальной бумагой. Когда горничная искусно накрутила волосы на щипцы, поднялась небольшая струйка пара. Гарретт застыла, опасаясь, что любое внезапное движение может привести к ожогам на лбу. Примерно через десять секунд девушка убрала щипцы и сняла бумагу.

Гарретт побледнела, увидев длинный спиральный завиток.

– О, боже. Вы сделаете из меня Марию Антуанетту.

– Пожалуй, пошлю за вином, – беспечно проговорила Хелен и поспешила к сонетке.

Пока Хелен отвлекала Гарретт разговорами, Полин продолжала завивать её волосы, превращая их в упругие спиральки. Когда часы пробили восемь, в комнату вошла маленькая сводная сестра Хелен, Кэрис. На шестилетней девочке была надета белая ночная рубашка с оборками, а её прелестные светлые волосы накручены на папильотки.

Осторожно прикоснувшись к одному из длинных локонов, Кэрис спросила:

– Вы собираетесь на бал?

– На самом деле, на званый вечер.