Запыхавшаяся и разъярённая Гарретт оказалась плотно прижата к его телу, в плену сплетённых мышц и костей, неподатливых, словно стена из брёвен и глины. Она была совершенно беспомощна.

Возможно, причиной тому послужил отчаянно бьющийся пульс, но её поразило странное чувство, приятное спокойствие, которое управляло мыслями и начисто стёрло из сознания развернувшуюся вокруг них сцену. Мир исчез, остался только мужчина за её спиной и его суровые, сильные руки, сомкнутые вокруг неё. Она закрыла глаза, ощущая лишь слабый запах цитрусовых в его дыхании, размеренный подъём и опадание его груди и дикий грохот её сердца.

Волшебство разрушил его тихий смешок, звук которого прокатился вдоль всей её спины. Она попыталась высвободиться из его хватки.

– Не смейтесь надо мной, – ожесточённо проговорила она.

Рэнсом осторожно разжал руки, убедившись, что она твёрдо стоит на ногах, он передал ей трость.

– Я смеялся не над вами. Мне просто понравилось, как вы застали меня врасплох.

Он поднял руки в знак капитуляции, но в его глазах искрилось веселье.

Гарретт медленно опустила трость, её щёки горели, словно стали красными, как маки. Она всё ещё чувствовала, его руки вокруг себя, как будто ощущение этого мужчины впиталось в её кожу.

Рэнсом вытащил из жилета маленький серебряный свисток в форме трубочки и три раза в него подул.

Гарретт поняла, что он сигналит констеблю на дежурстве.

– Вы не используете полицейскую трещотку? – спросила она. Её отец, патрулирующий район Кингс-Кросс, всегда носил одну из таких увесистых деревянных трещоток. Чтобы поднять тревогу, констебль раскручивал её за ручку, пока лопасти не начинали издавать громкий хлопающий звук.

Рэнсом покачал головой.

– Трещотка слишком громоздкая. И мне пришлось вернуть её, когда я покинул службу в полиции.

– Вы больше не работаете в городской полиции? – спросила она. – Где вы сейчас состоите на службе?

– Официально - нигде.

– Однако, вы иногда выполняете задания для правительства?

– Да.

– В качестве детектива?

Рэнсом долго колебался, прежде чем ответить:

– Иногда.

Сощурив глаза, Гарретт задалась вопросом, какую работу он выполнял для правительства, с которой не могла справиться обычная полиция.

– Ваша деятельность законна?

В сгущающихся сумерках блеснула его мимолётная улыбка.

– Не всегда, – признался он.

Они обернулись, заметив спешащего к ним констебля, на нём был синий китель и брюки, а в руке он держал фонарь с выпуклым стеклом.

– Здравствуйте, – приближаясь, прокричал он, – констебль Хаббл прибыл. Вы поднимали тревогу?

– Я поднял, – ответил Рэнсом.

Констебль, дородный мужчина, чьи широкий нос и пышные щёки покрылись испариной, пристально посмотрел на него из-под козырька шлема.

– Ваше имя?

– Рэнсом, – последовал тихий ответ, – ранее служил в подразделении "К".

Глаза констебля расширились.

– Я наслышан о вас, сэр. Добрый вечер, – его тон мгновенно окрасило почтение. На деле, его поза выражала покорность, а голова склонилась на пару градусов вниз.

Рэнсом жестом указал на мужчин, распростёртых на земле.

– Я обнаружил этих троих пьяных негодяев, когда они пытались напасть и ограбить леди, предварительно пригрозив ей вот этим, – он протянул констеблю зачехлённый штык-нож.

– О, Боже! – воскликнул Хаббл, с отвращением глянув на лежащих мужчин. – И солдаты туда же, какой позор. Могу я спросить, не пострадала ли леди?

– Нет, – сказал Рэнсом. – На самом деле, у доктора Гибсон хватило присутствия духа, чтобы отразить тростью атаку одного нападающего, после того, как она выбила нож из его руки.

– Доктора? – констебль посмотрел на Гарретт с нескрываемым изумлением. – Вы женщина-врач? Та самая, из газет?

Гарретт кивнула, мысленно готовясь к худшему. Люди редко реагировали положительно на идею о том, что женщина может заниматься медициной.

Продолжая на неё таращиться, констебль удивлённо покачал головой.

– Не ожидал, что она окажется так молода, – сказал он, в качестве ремарки Рэнсому, прежде чем снова обратиться к Гарретт: – Прошу прощения, мисс... но почему вы работаете врачом? Вы не дурны собой. Я знаю как минимум двоих парней в моём подразделении, которые были бы не прочь на вас жениться, – он сделал паузу, – то есть, если бы вы могли что-то приготовить и заштопать.

Гарретт мысленно рассердилась, заметив, что Рэнсом изо всех сил пытался сдержать усмешку.

– Боюсь, что штопаю я только раны и переломы, – сказала она.

Крупный солдат, лежавший на мостовой, приподнялся на локти и проговорил хриплым, презрительным голосом:

– Женщина-врач. Это противоестественно, скажу я вам. Держу пари, у неё там под юбками член.

Глаза Рэнсома сузились, весёлость мгновенно исчезла.

– Как насчёт того, чтобы получить сапогом по голове? – спросил он, подходя к солдату.

– Мистер Рэнсом, – резко сказала Гарретт, – нападать на человека, который уже лежит на земле, нечестно.

Детектив остановился, бросив зловещий взгляд через плечо.

– Учитывая, что он намеревался с вами сделать, ему повезло, что он ещё дышит.

В его последних словах появился намёк на ирландский акцент, Гарретт нашла этот факт крайне любопытным.

– Здравствуйте! – послышалось приветствие другого, приближающегося к ним констебля. – Я услышал свисток.

Пока Рэнсом отошёл посовещаться с вновь прибывшим, Гарретт направилась за своим докторским саквояжем.

– Рана в щеке солдата может потребовать наложения швов, – сказала она констеблю Хабблу.

– Не подходи ко мне, чертовка! – воскликнул солдат.

Констебль Хаббл свирепо на него глянул.

– Закрой свою помойку или я продырявлю другую щёку.

Вспомнив, что её скальпель ещё не нашёлся, Гарретт попросила:

– Констебль, не могли бы вы поднять лампу чуть повыше, чтобы осветить улицу? Я бы хотела поискать нож, который метнула в этого мужчину, – ей пришла в голову тревожная мысль, и она умолкла. – Возможно, он всё ещё у него.

– Не у него, – бросил Рэнсом через плечо, ненадолго прерывая беседу с другим констеблем. – Он у меня.

Гарретт посетило две мысли. Во-первых, как человек мог слышать, что говорит она, одновременно ведя разговор с собеседником, стоя в нескольких ярдах от неё? А во-вторых...

– Вы подняли скальпель, пока сражались с преступником? – возмущённо спросила она. – Но мне сказали никогда этого не делать.

– Я не следую правилам, – просто ответил Рэнсом и опять повернулся к констеблю.

Глаза Гарретт расширились от такого спокойного высокомерия, просквозившего в заявлении. Нахмурившись, она отвела констебля Хаббла подальше на несколько футов и прошептала:

– Что вы знаете об этом мужчине? Кто он?

– Вы про мистера Рэнсома? – проговорил констебль очень тихим голосом. – Он вырос в этом самом районе, Кларкенуэлл. Знает каждый дюйм города и свободно по нему передвигается. Несколько лет назад он подал заявление на должность в полиции и заступил на службу патрульным в подразделении "К". Агрессивный боец. Бесстрашный. Рэнсом вызвался патрулировать районы трущоб, куда другие офицеры не осмелились бы и ногой ступить. Говорят, его с самого начала тянуло к детективной работе. Он обладал острым умом и вниманием к необычным деталям. После ночных обходов Рэнсом отправлялся в контору и разбирал повисшие дела. Он раскрыл убийство, которое в течение многих лет сбивало с толку сержантов-детективов подразделения, обелил имя слуги, ложно обвинённого в краже драгоценностей, и обнаружил украденную картину.

– Другими словами, – пробормотала Гарретт, – он работал не в своём звании.

Хаббл кивнул.

– Начальник подразделения рассматривал возможность обвинения Рэнсома в нарушении дисциплины. Но вместо этого рекомендовал повысить его с констебля четвёртого класса до инспектора.

Глаза Гарретт распахнулись шире.

– Вы хотите сказать, что мистер Рэнсом поднялся по карьерной лестнице на пять ступеней в первый же год? – прошептала она.