У Скарва опустились руки. Он честно пытался, но решительно не мог и больше не хотел злодействовать в такой обстановке.

— Да чего ты себе позволяешь, ублюдок недоношенный?! — завопил он в отчаянии. — Ты совсем… — Черноногий осекся.

Могло показаться, что над тем местом, где разворачивались эти странные события, сгустились тучи. Вряд ли, конечно, это было на самом деле, поскольку нет ничего в этом мире более стабильного, чем вечно серое симскарское небо. Но Скарву действительно показалось, что на какой-то момент стало чуть серее обычного. Потому что великан вдруг перестал пьяно раскачиваться на месте, замер, а потом разогнул ссутуленную спину и расправил широкие плечи. Роста он и так был выдающегося, но почему-то стал еще выше. Взгляды Скарва, его кабана и ребят непроизвольно поползли вверх, чтобы найти ту высоту, на которой находилось лицо великана. Именно лицо — физиономией растерянного, полупьяного сельского дурака-переростка назвать его язык не повернулся бы. Это было мрачное, суровое, как симскарские зимы, и безжалостное, подобно северным ветрам, лицо с глазами, в которых медленно, но неотвратимо разгоралась ярость. Не та примитивная ярость, свойственная свирепому, неповоротливому зверю, которому по случайности или глупости отдавили больную лапу. Это была ярость звона мечей в пылу кровопролитной битвы. Ярость напирающих друг на друга армий. Ярость неистовых симскарских воинов, ломающих строй неприятеля. Ярость самой войны и бесконечных сражений, которые были, есть и всегда будут…

Испортило момент проклятое равновесие, решившее, что и без того слишком долго добросовестно служило совершенно недостойному этого владельцу. Великан неловко шатнулся, дотронулся до лба и болезненно сморщился, а вместе с тем лишился своих устрашающих размеров, вернувшись к немалым, но вполне обычным габаритам. Да и суровое лицо вновь стало простой похмельной физиономией, мучимой головной болью, тошнотой и легионом бедных кошек, страдающих желудочными расстройствами.

Скарв потряс башкой, прогоняя тревожное наваждение. Наглый шлем по своему обыкновению сполз ему на глаза. Когда же Черноногий справился с непокорным защитным средством, то повертелся в седле и к немалому своему удивлению обнаружил, что когда-то успел оказаться впереди своих ребят. Те каким-то чудесным образом переместились в пространстве и воинственно взирали на мордоворота из-за спины своего вождя. Скарву стало не по себе. Он привык быть впереди только в двух случаях: когда надо делить добычу и когда надо догонять в панике разбегающихся селян.

Великан отпил из бутыли и глубоко вздохнул.

— Не хами, свинья, — сказал он почти трезвым, но слегка обиженным голосом. — Я ж тебе не грубил, чего начинаешь? Я с вами драться не хочу. Давай разойдемся, а?

Скарв удивленно выпучил на великана глазки.

— Сам же видишь: плохо мне, — жалостливо продолжал тот. — Между нами, — он понизил голос, приложив ладонь ко рту, и подался вперед, приняв в пространстве положение под нереальным для трезвого человека углом, — отравился я. Грешу на баранину. Я сразу понял, что она тут паршивая, как второго барана поднесли. Но только тссс… — великан приложил палец к губам и принял относительно вертикальное положение. — Они приятный народ, не хочу их расстраивать. Ну так вот, — продолжил он громче, — приболел я слегка. Да и вас тут всего… — он прищурил глаз и, беззвучно шевеля губами, попытался подсчитать Скарва и его ребят, но быстро сдался и махнул рукой. — Мало, в общем. Не люблю, когда у врага нет этих… как их, ну, в общем, нет их, а я не люблю, когда их нет. Давай завтра? Завтра мне лучше будет, да и ты, может, человеком станешь, — неуверенно пожал плечами великан. — Соберешь свой этот… как там твой скотный двор зовется?.. Ну, в общем, соберешь, выйдем в чисто поле, я вас перебью, эти бедолаги заживут спокойно… пока другие на ваше место не придут, а я поеду себе дальше. Идет, а?

Говорят, Симскара и что-то там вокруг нее возникла из-за Большого взрыва. О природе и причинах этого взрыва мудрецы спорят до сих пор и при случае рвут друг другу бороды, но сходятся они в одном: у Великого Праотца и Праматери что-то не задалось в кулинарии. Одни считают, что взлетел на эфемерный воздух котел с протокашей, другие (менее успешные среди женщин и в семейной жизни) — что Праматерь по неуклюжести просыпала просо, а взрывом стал воспитательный подзатыльник.

Так вот Большой взрыв был всего лишь хлопком по сравнению с тем, что произошло со Скарвом Черноногим.

— ДА КЕМ ТЫ СЕБЯ ВОЗОМНИЛ, ЧЕРВЬ?! СЫНОМ ВОЙНЫ?!

От рокота этого вопля присели ребяты, съежились селяне, бухнулся на четвереньки Снорри. Даже у ездового хряка подогнулись копыта, а стая ворон, терпеливо дожидавшаяся пиршества, испуганно сорвалась с ветвей и отправилась искать место, где значительно тише, спокойнее, да и обслуживание подобающее.

Великан поковырял в ухе, хмуря густые брови, недовольный слишком громким, назойливым, раздражающим звуком, с источником которого ничего нельзя поделать, как, например, с соседом, глубокой ночью воспылавшим любовью к искусству и захотевшим повесить картину на гвоздь. Потом взболтнул бутыль, тоскливо прислушиваясь к содержимому.

— А чего мне себя мнить? — пожал великан плечами, поднося горлышко к губам. — Я он и есть…

Он отпил из бутылки, и когда содержимое было уже на полпути к глотке, где-то глубоко внутри некто, уже какое-то время тщетно пытавшийся достучаться до той части разума, которая вроде бы отвечала за благоразумие, с отчаянным воплем схватился за голову. Великан вдруг понял, что совершил большую ошибку, но было уже слишком поздно. Его кадык панически дернулся, изо рта исторгся фонтан мелкой бражной пыли. Он закашлял, с глухим гулом колотя себя по груди, потом харкнул и со злостью сплюнул вязкую слюну.

Скарв утер морду. Ему следовало бы визжать от бешенства, но он почему-то даже не обратил особого внимания, что какой-то полудурок, ничтожный червь посмел оплевать его брагой. Он прикипел неверящим взглядом к великану, на всякий случай поддерживая шлем.

— Эйнар, — делая, — Сын, — долгие, — Войны, — паузы между словами, — ? — уточнил Черноногий.

— Ну, — тоскливо вздохнул великан, виновато разведя руками, — вроде как…

«Я так и знал», — едва слышно донесся из толпы обязательный в таких случаях комментарий. Снорри поднялся с четверенек на колени, взглянул на широкую спину великана по-новому и бухнулся обратно. Вид у него был чудовищно напуганный. Он ведь тоже знал, просто не хотел в этом признаваться. И вообще, вчера только за компанию всякое говорил, чтоб не выдать себя.

— Эйнар Сын Войны? Ярл Фьярхора, конунг эттов, хозяин Айнмарка?!

— Да не ори ты, свинья, — примирительно поднял руку великан. — А то еще ненароком она услышит. Я тут это… ну, как его… Как оно там зовется, когда я тут я, но как будто не я?

— Психопатия? — несмело предположил один из ребят.

— Чего? — насторожился великан. — Да нет, — отмахнулся он. — Ну вот я тут, но давайте все притворимся, что меня не знаете. Мол, звать никак, да и вообще никто… не то… ни се… гни то… — в задумчивости забормотал великан, хмуря брови.

— Инкогнито? — робко догадался тот же хряк-берсерк, из-под шлема, державшегося на плечах.

— Хватит! — рявкнул Скарв Черноногий, огрев кабана кулаком между ушей. — Это не… — он осекся, оглянувшись на ребят, злобно хрюкнул на них. — Ты не Сын Войны! — заявил он, глядя уже на Эйнара.

— Во! Молодец! — торжественно поднял палец Эйнар. — Я не он, ага. Никогда даже не слыхал о таком. Я тут просто это… гну всякое…

Скарв остался на своей волне, где полупьяный самозванец по-прежнему выдавал себя за симскарского героя.

— Ха! Ежели ты Сын Войны, так докажи это! Пусть меня поразит молнией!

Эйнар почесал за ухом.

— Не-е-е, — виновато помотал головой он, немного подумав. — Я так не умею…

— Да? — злорадно ухмыльнулся Скарв. — Тогда кликни свою дружину эйнхериев!

— Еще б знать, где они шляются… — сокрушенно вздохнул Эйнар.