533 Калинин И. Цепи пролетария, которые ему никогда не потерять (образ рабочего в русской литературе). Электронный ресурс. URL: https://gorky.media/context/tsepi-proletariya-kotorye-emu-nikogda-ne-poteryat/ (дата обращения: 23.08.2018).
Иконография образа рабочего
Давая предысторию образам рабочего в политической пропаганде Гражданской войны, можно отметить, что в русской протестной графике изображение бесправного рабочего, мучающегося под гнётом власть имущих, представлено, например, на плакате под названием «Пирамида» (художник Н. Лохов). Исследователи К. Вашик и Н. Бабурина уточняют, что этот плакат был издан в Женеве в 1901 г. и пользовался большой популярностью в годы первой русской революции534. Кроме того, в послереволюционных сатирических журналах 1917 г. возникли образы жадного до денег рабочего и рабочего как освобождённого от уз Хама535.
534 Вашик К., Бабурина Н. И. Реальность утопии: Искусство русского плаката XX века. М.: Прогресс-Традиция, 2004. С.49.
535 См., напр., карикатуру А. Радакова «1914–1917». Новый Сатирикон. 1917. № 30. Август. С. 16; карикатуру Ре-Ми «Рабочее движение в России». Новый Сатирикон. 1917. № 24. Июль. С. 16; и др.
Такие смысловые акценты отражали общественное настроение в ситуации перехода, когда старый канон страдающего пролетария уже не соответствовал реальности, а новый облик пролетария-гегемона только формировался. Исторически случилось так, что «белая» пропаганда «сошла на нет», а «красная» преобразовалась в советский визуальный идеологический проект, которому посвящено значительное количество исследований, и творчество советских художников более узнаваемо. Однако в данной статье уделяется внимание материалам обеих враждовавших сторон, каждая из которых ратовала за поддержку рабочими.
Телесные характеристики
В Гражданской войне зона «вражеского» может расширяться и сжиматься в зависимости от того, к кому примкнут колеблющиеся соотечественники. Потому с началом войны визуальная пропаганда ориентирована, по выражению историков культуры В. Михайлина и Г. Беляевой, на «„втягивающую“ функцию, на организацию мостиков эмпатии между зрителем и задаваемой политической программой, и поэтому использует в качестве „посредников“ фигуры, с одной стороны, обобщенные, а с другой — четко опознаваемые как представители тех или иных социальных страт»536. То есть воюющие стороны, стремясь расширить социальную базу «своих», пытались с помощью пропагандистских изображений включить идентификационные механизмы «свои — чужие».
536 Михайлин В., Беляева Г. «Наш» человек на плакате: конструирование образа // Неприкосновенный запас. 2013. № 87 (1). С. 89.
Важнейшими телесными маркерами рабочего, отличавшими его от крестьянина, являлись отсутствие бороды и короткая стрижка. Безусловно, есть значительная часть пропагандистских текстов, где изображение «ставится на якорь» надписью или лозунгом, что не даёт спутать рабочего с кем-то другим. Например, на плакате «Рабочий! Октябрьская революция дала тебе фабрики и свободный труд. Владей оружием... Залог твоей победы — всеобщее военное обучение» (М., 1919) человек распознаётся как «рабочий» по тексту лозунга. Если же не уметь читать, что было обычным столетие назад, то телесными особенностями, сигнализирующими о рабочем, были выбритый подбородок и короткие волосы (хотя на плакате есть и другие идентифицирующие признаки, но сейчас речь идёт только о телесных). При этом такого строгого требования к усам, как к элементу «чужой», крестьянской внешности, какой была борода, в изобразительном каноне рабочего не было, то есть плакатный рабочий вполне мог быть с усами. Например, на плакате Н. Кочергина «1-ое Мая 1920 года. Через обломки капитализма к всемирному братству трудящихся!» (М., 1920) вербальной постановки изображения «на якорь» нет, и в нарисованной триаде рабочий понимается как рабочий с учётом его «безбородой телесности», усы на лице рабочего его городской индустриальный образ не разрушают. Рядом стоящий крестьянин выделяется, поимо одежды и инструментов, именно наличием бороды.
В начале XX в. европеизированная внешность российского городского рабочего, а именно — бритьё бороды и короткая стрижка, отличала его от крестьянина, придерживавшегося традиционных привычек ухода за телом, связанных с символикой бороды как компонентом позитивной славянской духовности. Бритьё и стрижка плюс «немецкое платье», по словам историка Б. И. Колоницкого, были необходимы для поддержания самосознания у городских рабочих, которые в большинстве своём являлись горожанами в первом поколении, а потому стремились радикально порвать со всем деревенским, в том числе — с внешностью. Б. И. Колоницкий также отмечает, что в «русском платье» не пускали в театр и даже, например, в Летний сад537. Так, нормы городской культуры воспроизводили границу между социальными группами. Городской образ жизни формировал городской облик, что было подхвачено и абсолютизировано художниками для целей пропагандистского различения.
537 Колоницкий Б. И. Лекция № 1. Взгляд на революцию 1917 г. из 2017 г. Электронный ресурс. URL: https://www.youtube.com/watch?v=IHlC86a-ugA (дата обращения: 12.06.2018).
Однако были исключения, и в массиве изображений эпохи Гражданской войны можно встретить рабочего с бородой (например, на плакате А. П. Апсита «Год пролетарской диктатуры. Октябрь 1917 — октябрь 1918». М., 1918). Но если рабочий изображался с бородой, то в силу вступали другие важные идентификаторы, относящиеся к одежде, обуви, рабочим инструментам. Надпись, сюжет и тип бороды (не крестьянская, окладистая, а подстриженная, городская) в этом случае также предотвращали от ошибки распознавания.
Помимо телесно-имиджевых характеристик плакатного рабочего, на которые сам человек мог влиять посредством практик ухода за телом, особым отличием, относящимся, скорее, к предписанным, а не достигнутым, свойствам, является определённый телесный типаж изображённых рабочих. Рабочий не мог быть толстым (илл. 9). В «красной» пропаганде «свои» и «чужие» четко классифицированы по весу/объёму тела, и большой живот служил иконографическим признаком врага538. Но и в «белой» пропаганде тело рабочего поставлено в рамки «не толстого». Стигматизация дородности в XX в. имеет очень много смыслов — от отсутствия цивилизованной привычки к самоограничению до низкостатусного потребления некачественной еды. Однако в тот исторический период толстый гражданин ассоциировался с неправедными доходами. Исследуя конструирование образа врага, М. Ф. Николаева упоминает брошюру В. Либкнехта «Пауки и мухи», закрепляющую метафору хищников, живущих за счёт других539. Именно этот смысл марксистской критики распределения богатства визуализирован в толстяках, классово чуждых физически закалённым пролетариям.
538 Николаева М. Ф. Динамика образа врага в советском плакате (1917–1941) и модели идентификации советского человека // Диалог со временем. 2012. № 39. С. 372–386.
539 Там же.
В «белой» пропаганде присутствовала стигматизации другого рода. Обличая политику и действия советской власти, графика этой политической стороны визуализировала страдания рабочих через демонстрацию измождённой худобы. Образ рабочего, диаметрально противоположный не только советской, но в целом «левой» изобразительной традиции, представлен на плакате «Счастливый рабочий в Совдепии». Страдания человека труда не стали новой визуальной темой, однако ранее их проявление выражалось в физическом напряжении в процессе тяжёлой работы (например, на картинах И. Е. Репина «Бурлаки на Волге» или К. А. Савицкого «Ремонтные работы на железной дороге»). У «счастливого рабочего» редуцированы все телесные атрибуты, позволяющие быть производительной силой, тем самым он поставлен в унизительное положение просителя.
Обсуждение телесных характеристик плакатного рабочего сопрягается с вопросом о том, как идеология трудового этоса исторически действовала в тандеме с социальными дискурсами о маскулинности. Укоренение уважения к мужеству и мастерству рабочих привели к идеализации мужского рабочего тела. Примерно с середины XIX в. на фотографиях, живописных полотнах и в скульптуре полуобнажённые рабочие были представлены перед публичным взглядом. Однако на ранних советских плакатах, изображавших полуобнажённых рабочих, не было места эротическому подтексту. Это обусловливалось новой концепцией тела, сугубо инструментальной и прогрессистской, направлявшей взгляд и задававшей правила видения. Согласно советской концепции тела, телесные параметры являются прежде всего результатом социального развития: сильное и здоровое тело соответствует прогрессивному общественному строю (илл. 57).
