- У тебя вообще совести нет? – одеваюсь, раз осточертевшая программа меня разбудила.

- Лирим и совесть – вещи несовместимые.

- «Лирим» – это твой алгоритм?

- Балда ты. Повторяю еще раз, беспамятный, лирим – это раса гуманоидов-фелидов. То есть кошачьих. Асте, за заслуги перед моей родиной, Душа Мира дала возможность превращаться во мне подобных. Ее шерсть, уши, хвост и когти – дар Моухара. Я устал повторять – запиши уже себе куда-нибудь.

- Где я по-твоему это запишу?

- Спускайся на первый этаж. Там в мастерской пара блокнотов лежала. И это… ножи обратно на стену повесь – Аста сегодня вернется и расстроится, если не досчитается своих изделий.

- Своих? – рассматриваю клинки с гравировкой на лезвии, что прятал под подушкой.

- О боги… И это забыл. Иди уже за записной книжкой. – голос удаляется и звучит из коридора. – Расскажу, как только будешь держать в руках бумагу и карандаш, Страшила без мозгов.

В мастерской, заполненной шкафами, ящиками и коробками, схватил первый попавшийся предмет, напоминающий блокнот. Это оказался небольшой альбом с эскизами ножей и кинжалов. Похоже девчонка и правда кузнец – рисунки с размерами, а рядом перечисляются марки стали, количество слоев или способ закалки.

- Баки, возьми другой. – неужели меня назвали не Страшилой. Хоть это тоже не мое имя. – Аста расстроится, если увидит этот альбом.

- Не любит, когда копаются в ее рабочих бумагах? – один бы из ножей я себе приобрел.

- Не в этом дело. Она нарисовала это, когда своему художнику нож-амулет хотела ковать. Столько сил и магии вложила, сделала его обжигающим недостойные руки, а этот хрен отмороженный ее кинул на второй день. – порыкивает и щелкает невидимыми зубами. – Я тебе этого не говорил, если что. И там… сзади тебя ящик с красной ручкой – блокнот оттуда возьми.

Какой-то бред… Я записал многое, гораздо больше, чем было в досье на Асту-Этиро, но вот чего мне не удалось узнать, так это ее возраст. Карл изворачивался и посылал меня нахер, но ничего не говорил. Еще и предостерегал спрашивать у девчонки, ведь «это неприличный вопрос для дамы и больная тема для Асты – она стесняется». Хотя какая она девчонка, если пришла в Нью-Йорк в сорок втором. Мы не встречались раньше, но кого-то она мне напоминает. Только бы вспомнить…

- Эй, коллега, причеши лохмы – через пару минут наша Аста вернется. – и из скрытых динамиков зазвучала пафосная музыка.

Дверь во двор распахнулась, как от удара. Но так и было. Первое, что я увидел – протянутая нога в сапоге из тонкой кожи, которая потом скрылась из вида. Стоило мне попытаться подойти, как в проем с матами свалилась моя тюремщица, а пол тут же заполнила куча золота, засыпав всю комнату по колено.

- Страшила, помоги! Нужно отпинать все в сторону и закрыть дверь! Срочно!

Она не кошка, а крот – с моей помощью меньше чем за минуту отгребла все от входа и захлопнула дверь, из-за которой доносился громовой голос. А потом рухнула на спину, раскинув руки.

- Я дома. – и закинула ногу на ногу, болтая сапогом в воздухе. – Падай рядом, чучелко – я тебе хорошие новости рассказывать буду.

- Зачем? Я не вижу в этом смысла. Или ты мне сейчас приказываешь? – пытаюсь вытащить ноги из россыпи мелких самородков.

- Дурной ты, Баки. Для тебя сейчас лучший выход – обзаводиться новыми и яркими воспоминаниями. Так они лучше отложатся в памяти и будут тебе маяком. Вот скажи, много ли людей могут похвастаться, что валялись на куче золота?

- Я не в курсе. Твоя программа говорит, что ей очень не хватает компьютера и интернета. – на недоуменный взгляд добавляю, приземляясь на холодный металл. – Карл так сказал.

- У-у-у… Работы будет много. К слову о работе – нам с тобой придется связывать сознания, и я буду твоим проводником. Ну и еще пара фишек есть. Управимся меньше, чем за пять лет – пф, мелочи. Как тебе известия?

- Быстрее закончишь – скорее освободишь меня. Меня уже достал твой… Карл.

- Мать, а чего это ты о прожитом времени не докладываешь? – объявился.

- Да что там записывать, так мелочи. – машет рукой.

- Ты лжешь. – смеха больше не слышно. – У тебя волосы отрасти успели.

- Мда, прокололась. – тихо бубнит под нос. – Тогда пиши – восемь месяцев и одиннадцать дней. – проводит рукой по самородкам, которые исчезают неизвестно куда. – Готовься, Страшила – сегодня вечером будем погружаться в глубины твоего сознания.

Сверху светят луны, а рядом поднимается травяной дым от небольшой жаровни. Девчонка поклялась, что там нет наркотиков, только папоротник, дубовые листья и розмарин – «чтобы укрепить дух и пробудить память». И клевер на удачу. Добралась до волос и заплела мне косу за ухом. Как и себе. Сказала, что если по-особому сделать косу из пяти частей, то это укрепит связь – эльфы так делают. Ей не хватает либо бубна шамана, либо смирительной рубашки – я еще не определился.

- Ты если что не пугайся. Мы всего лишь посмотрим более-менее значимые воспоминания, но если тебе покажется, что это слишком личное – скажи и я попробую отвернуться. – сидит на траве напротив, скрестив ноги. – Не бойся возникающих эмоций – ты просто переживешь их еще раз, но они будут немного блеклые.

- Вот так просто? Да ладно.

- Не просто. Я тоже их переживу – это двухсторонний процесс. Поэтому в мою память лучше не лезь. Там такое наворочено… – снимает с руки железный браслет и кладет рядом. – Вытягивай руки. Одну ладонью вверх, другую вниз и берись за мои ближе к локтям. Угу. А теперь размеренно дыши и смотри мне в глаза. – пляшущие зрачки зеркалом отражают свет от огня и трех лун. – Клянусь, я не желаю тебе зла, Джеймс Бьюкенен Барнс…

Оказывается, что в детстве я больше всего на свете любил груши и рыбачить с причала. Поначалу я отрицал, что лохматый мальчишка в потрепанных штанах – это я. Но потом мы увидели, как этот мальчишка не заметил разносчика газет и упал с велосипеда, распоров ногу о торчащий гвоздь. Как раз в том месте, где у меня белеет полоска старого шрама. Девчонка сказала, что это похоже на индийское кино, даже обещала показать, когда у какого-то Вотана компьютер заберет. Не сказать, что я все это запомнил. Скорее записал, ведь теперь я веду заметки о каждом прожитом дне. И их накопилось весьма много.

Каждый вечер мы сидим на траве и проваливаемся в мою память, окутанные дымом трав, но прежде она всегда клянется в не причинении вреда, плетет мне косу и снимает браслет, иногда забывая его надеть обратно. В эти дни она кажется более живой и рассказывает «сказки», дополняя их своими наблюдениями. Расчесывает мне волосы на ночь, негромко напевая песни на русском и спрашивая, какой сон я хочу увидеть. Я вру, когда говорю, что мне все равно – просто хочу увидеть, что она сама решит мне показать. После того, как мне приснились изгибающиеся вертикальные радуги, я в первый раз попросил повторить этот сон. А она обрадовалась и скакала, хлопая в ладоши, как мелкая девчонка при виде котят.

- Да тебе понравился остров Муримах! Хочешь отправимся туда сегодня? Ну как, согласен? – и замерла, распахнув карие глаза.

- Они правда существуют?

Похоже, за меня уже все решили – унеслась в гардероб, крича что-то про тюрбан, «лоохи» и «скабу». Иногда я чувствую себя еще одним домашним животным, которое балуют и покупают костюмчики – часть гардероба принадлежит мне. Правда, она заметила, что я неуютно себя чувствую, когда неприкрыта кибернетическая рука, поэтому среди моей одежды оказалась целая стопка футболок с длинным рукавом. Старую потрепанную форму Зимнего Солдата она не выбросила, а только почистила и упаковала в пакет. «Это тоже твоя память – нельзя забывать этот период в твоей жизни» – говорила и смотрела на свой нелепый портрет на стене. Единственная картина среди ножей, мечей и топоров. Хотел бы я залезть в ее дурную голову и начать понимать, что значат ее перепады настроения. И зачем ей браслет, к которому она запретила прикасаться.