- И ты убьешь меня, если я их нарушу?

- Нет, просто очень сильно обижусь. Очень. – полностью выпускаю лирим и скалю острые клыки. – На самом деле главное правило только одно – никогда не снимать с крюков золотое копье над камином.

Баки продолжил пялиться в книгу, а у меня осталось одно маленькое дельце в доме. Я подхожу к Комнате Памяти с рисунком Стивена Гранта Роджерса в руках. Медлю на пороге и ухожу прочь. Здесь место только тем, кто покинул меня, но в этот раз я сама убежала. Он мне ничего не обещал.

Наглость – второе счастье, а уж у котов этого добра навалом, особенно если они находятся в своем логове. Я просто словила бессонницу и расположилась на диване в гостиной так, как пожелала моя дурная душонка – закинула ноги на спинку и разлеглась там, где положено сидеть жопой.

- Карл, образец макулатуры номер три. Пиши с новой строки. – шорох страниц.

- «Бисеринки пота, скользящие по коже» – четыре упоминания. – шевелю пальцами на ногах.

- «Ловкие пальчики» – три упоминания.

- «Высокая грудь» главной героини – семь упоминаний.

- «Осталась в одних туфельках» – пять упоминаний. Хм, фетишисты что ли? Далее…

- «Секретное местечко» – тоже пять упоминаний. Может это как-то связано с туфельками?

- «Намокшая киска». Фу, гадость какая… Особенно в свете того, что я немного лирим. Запиши – десять упоминаний.

- «Теплые холмики любви с торчащими горошинами страсти» … кха-кхе! Кошмар какой-то. Но все же – одиннадцать упоминаний.

- «Аппетитная пятая точка», «сексуальная пятая точка», «сексуально крутит аппетитной пятой точкой». Боги, что за бред! Пиши – восемь упоминаний и никакой фантазии.

- А тут вообще флеш-рояль отвратных описаний. «Горячий ротик», «тугая попка», «крохотные шелковые трусики» и еще главную героиню претендент в альфа-самцы постоянно называет «своей девочкой». Какая-то нездоровая любовь смешивать сексуальность с малым возрастом. Даже не записывай.

- «Чресла». Ну тут они поскупились – три упоминания. Так, идем дальше.

- «Дрожащая твердая мужская» кхм… – два раза. Беру свои слова обратно про скупость. Хотя, как описание вполне ничего.

- «Посасывал» … Что блядь? Подожди, Карл, сейчас подсчитаю. Ой кошмар – двадцать семь упоминаний! И места приложения не повторяются. Он похоже ее всю обсосал своей воронкой. Наверное скользке, мокре, склявжчне, как щачло у карпа в тексте из интернета. Нет, Карл, даже не думай гуглить. Я вот в свое время не послушала и до сих пор вздрагиваю. Отменная мерзость, кстати! Хм, далее…

- Да когда же они сексом то займутся наконец! О! Вот дальше идет описание первой брачной ночи на тридцать страниц. Фу-у-у…Буэ… Я даже считать это не буду. Не знаю, чего добивался автор, но мне резко захотелось уйти в монастырь и навсегда забыть о мужчинах. Далее – краткая приписка про детей и смерть в один день. Дай-ка пролистаю… – шуршит бумага. – Потом неплохо, но похоже ради этих тридцати страниц все и писалось. Так, все, что записал ранее – умножь на два. Сохранил? Тогда поддадим газу!

И книга в мягкой обложке с нарисованной полуголой женщиной и напряженным культуристом полетела в огонь. Беру следующую книгу из стопки и черным маркером жирно рисую поверх очередной оголенной девицы и мускулистого зеленого человека с улиточными рожками на обложке цифру четыре.

- Странно, пишут вроде для женщин, а мужиков почти не упоминают… – привычно говорю в потолок. – Приступим. Образец номер четыре. Карл, в отдельном столбце, пожалуйста – тут у нас космическая порно-опера будет. Боюсь, что будут упомянуты тентакли. Никогда не гугли, что такое тентакли.

Я так избавляюсь от старого, осмеивая его всевозможными способами. Карл сказал как-то раз, что если бы я меньше размахивала мечом, то меня можно было бы назвать «трикстером». Шутник-озорник, как Локи из скандинавских легенд, а не зеленый брат-засранец знакомого громовержца. Поэтому сейчас сжигаю не поместившееся в подготовленный ящик книги, которыми Души Миров толкали меня в объятия мужчины. Пусть идут в жопу и те, и другие.

- Аста, там Страшила у входа стоит и сверлит тебя взглядом. Ну, вернее твои пятки. Больше ему все равно не видно.– Карл, моя всевидящая прелесть. – О, к тебе идет.

Баки встал между диваном и камином, смотря на пламя, которое бликами отражалось от металлических сочленений. И молчал. Домашний он сейчас. Ему подошла моя самая большая футболка и спортивные штаны, а обуви для него не нашлось. Его размер я теперь знаю – надо будет шоппингом заняться.

- Ну что стоишь, как чужой? Присаживайся.

- А я разве не чужой здесь? – так и не повернулся.

- Теперь нет. – закидываю макулатуру в огонь, не подсчитав противные слова. – Если ты вдруг думаешь, что наш Договор сделал тебя моим рабом, то выкинь эту мысль из головы. Ты скорее теперь как сирота под моей пристальной опекой. Я конечно могу тебе приказать что-то делать или не делать, но предпочитаю просить. Мои же обязательства – присматривать за тобой, лечить, не дать умереть от холода и голода. Ну и по Договору – привести твое душевное здоровье в норму.

- Я не могу заснуть. – сел рядом. Тяжелый – диван продавился, и голова съехала в сторону. – Просто не помню, как это делается.

- Пойдем, Страшила. – скидываю ноги на пол. – Поворожу для тебя и сон хороший пошлю. Есть пожелания?

Конечно же их у него не было. Какие желания у человека, чей дух ломали снова и снова? Он ест, что дают. Идет туда, куда скажут. Что сказал о бессоннице – уже прогресс. Сложно с ним будет. А уж мысли какие тяжелые ворочаются в голове… Даже мягкий пол-кровать в стиле Ехо не может принести ему сон. Именно поэтому я сейчас негромко напеваю и расчесываю ему волосы деревянным гребешком, представляя, как на зубцах остаются нехорошие мысли, которые я потом придавлю ногой. Чтобы не вернулись обратно.

«По лазоревой степи

Ходит месяц молодой,

С белой гривой до копыт,

С позолоченной уздой.

Монистовый звон

Монгольских стремян –

Ветрами рожден

И ливнями прян.

Из кувшина через край

Льется в небо молоко.

Спи, мой милый, засыпай,

Завтра ехать далеко…»

Спокойнее песни я не знала. Ну и что, что она на русском, если требуется только ритм. Еще немного, и мой подопечный наконец уснет, а я пойду собираться в дальнюю дорогу – меня ждет бывший злодей и Мир Мелькора. Там я узнаю, как можно склеить разрушенный дух. И заодно попсихую от души – время все лечит. И охота.

Дыхание Баки выровнялось и расслабились черты лица, но ненадолго. Глазные яблоки начали метаться под веками, а челюсти – сжиматься. Ничего, сейчас все пройдет. Как учил Нумминорих, зачерпываю ладонями немного магии и леплю из нее «пирожок», вместо начинки которого – переданный сон. Пусть ему приснится луг, полный бабочек, что неправильным листопадом улетают в небо из-под ног – я видела такое однажды. Стоя у двери я кидаю «пирожок» за спину, представляя, как он приземляется прямо в руки поломанного человека. Нас теперь трое таких в моем доме – Баки с разорванным духом, я с разбитым сердцем и Карл, что все еще намертво привязан к этой земле и не может появиться в видимом облике. Я почти забыла, как он выглядит. Три несчастных души… Может поэтому с ночного неба моего Мира льют свет три луны?

В Мире Мелькора ничего не меняется – на меня опять смотрят, как на идиота.

- Ты опять вляпалась, Craban. – желтоглазый рыжий майа выговаривал мне, когда узнал о Договоре с Бароном Самеди.

- Ну так… люблю, умею, практикую. И не говори таким тоном, иначе мне начинает казаться, что рядом со мной Глорф. И хочется зарядить в челюсть. – затачиваю охотничий дротик. – Эта паскуда мне камень-какашку с драконьей сущностью принесла и ничего не сказала. Втемную использовал.

- Вот уж только с эльдар меня не сравнивали! – бывший Саурон резко отставил бокал с вином. Угу-ага, два златовласых бессмертных алкаша. – Ты с Мелькором когда поговоришь нормально? Он тебя за книги уже простил.