— Простите? — гость-заложник только поднимает брови. — Мы же вроде не конфликтуем.
— Мы — нет, а вот Роджерс с Барнсом сильно злятся. Особенности семейных уз, — поясняю на еще более удивленный взгляд. — Хорошо, что Карл и Локи далеко, иначе я совсем бы с ума сошла — у йотуна взрывной темперамент.
— Простите? Вы про брата Тора?
Похоже, у него пластинку заело. Я не успела открыть рот, как Глорфиндел любезно просветил «жертвенного агнца», что Локи влился в нашу сумасшедшую семейку в результате великой пьянки. Причем добавил, что я тут не при чем, когда полковник Росс бросил на меня взгляд. Стивена он не сдал, но мне стало понятно, кого из нас всех считают взбалмошным алкашом. Одно радует — со стороны Баки отголоски злости начинают стихать. Наверняка занялся дыхательной гимнастикой по методике сэра Шурфа, а вот Стивен все так же кипит. Поскорее бы они вернулись, а то уже сил нет травить байки и подливать «Грозе террористов» разбавленный яблочным соком сидр, заодно просвещая «хорошего» Росса о наших дружеских и торговых отношениях с другими Мирами. Арда, Мир Стержня, Моухар, Мир Мелькора, а в скором времени Асгард, Йотунхейм и Нидавеллир. Мы берем от них материалы, технологии и знания, но и отдаем не меньше — так будет честно. Отсутствие Земли в этом списке не сделает нас слабее, однако Стив хотел блага для своего родного Мира, потому он уже подумывал, что нашей разнорасовой шайке пришло время выйти из тени, но Заковианский договор все порушил. Пусть чинуши после слива информации локти кусают.
— Хватит хвастать. Наугрим в килтах было всего пятнадцать, а не три десятка… — эльда вдруг резко замолчал и кивнул на стол, где на «гондолинском» клинке разгоралось голубоватое сияние. — Craban… Враги близко…
Множество событий произошли разом. Голова почти разорвалась от чужого смятения, сердце вдруг до боли сжалось, а о бедном полковнике наконец вспомнили. Пока он отвечал на звонок, я бросилась из дома. Где-то высоко в небе гудел самолет, встревоженных ребят из оцепления по-прежнему было в два раза больше, а издалека слышались выстрелы. Я не Фило и не умею видеть будущее, но сейчас Мир вокруг меня дрожит, будто замершая на ребре монетка. Опасно… Я даже не заметила, как оказалась у низких ворот и вцепилась в затрещавшие под пальцами деревянные доски, вглядываясь в уходящую к шоссе дорогу. Именно оттуда раздаются редкие звуки перестрелки и надрывный вой моторов. Погоня! Из-за дальних кустов резко вывернул джип, едва войдя в поворот, а следом за ним — хаммер с пулеметом на крыше. Машина все ближе, и я уже могу различить дорогого сердцу водителя, что пытается петлять на абсолютно прямой дороге. Ему будто не дают свернуть, взрывая пулями куски асфальта на обочине, как удар пастушьего хлыста. Снявшие оружие с предохранителей солдаты застыли, в ожидании приказа от командира, но половина из них навела стволы на меня, а другие — в сторону хаммера и стрелка. Который вдруг прекратил лениво шмалять и одной длинной очередью прошил джип, что тут же ушел в юз и перевернулся, поднимая клубы пыли и раскидывая при вращении оторванные куски железа и пластика.
— Стивен!
К черту игры в прятки и притворства — перепрыгиваю забор, превращаясь в дракона. Обрывки одежды сползли с лап, а пули моих «сторожей» несколько раз успели щелкнуть по чешуе, прежде чем я оказалась у перевернутого джипа, вырвала водительскую дверь и хвостом сбила с дороги разворачивающий хаммер — солдат с пулеметом палил по глазам и мешал.
— ПОТЕРПИ, ДУША МОЯ… — когтем разрываю ремень, на котором повис вниз головой раненый человек. И щита нигде не видно. Ни в салоне, ни на спине. Вот балбес.
Крылья закрывают нас от всех врагов, когда я возлагаю одну лапу на многократно простреленного мужчину, а другую на собственную грудь. Боль — плата за Великий Обмен, которую я с радостью отдаю. Все его раны теперь переходят мне: ломаются кости, сама собой расходится плоть на скуле и челюсти, возникают и тут же заживают дыры в животе и на бедрах, будто их медленно протыкает раскаленный стилет. Пусть — боль не может длиться вечно.
— МО АНАМ, — осторожно провожу лапой по родному лицу, стараясь не задеть когтями. — ПРОСНИСЬ, ПРОШУ ТЕБЯ… РОТА, ПОДЪЕМ! СТИВЕН?..
Драконы видят намного лучше человека, но я, наверное, ослепла, раз не заметила, что латала лишь пустую оболочку — душа Стива ушла, и я не успела ее задержать, наступая на тень от тела. Его не вернешь, как Пьетро, ведь такие чистые души возрождаются сразу, и сейчас в одном из миллионов Миров закричал младенец, чьи глаза похожи на безмятежное небо. Я опоздала и упустила свой шанс… Слишком поздно для «долго и счастливо». Драконы не умеют нежно обнимать, только ломать кости, отрывать конечности и наводить криком ужас, потому я сейчас и не дракон. На мне ни клочка одежды. Пусть — меня укроет горе и скорбь.
Мое солнце закатилось. Тепло ушло. Песни умолкли. Цветные ветра развеялись. Осталась только холодная пустыня с жесткими хлесткими ураганами, разрывающими умирающее сердце. Не будет больше танцев среди вереска под шорох старых пластинок. Не появится новых лемурок или бабочек — Душа Мира забрала свое дитя, рядом с которым монстр становится человеком. Все, что мне остается — опустошенной оболочкой сидеть на земле, и осторожно прижимать к себе любимого, чья душа еще недавно горела как весенний костер, а дух был крепок и прозрачен, словно горный хрусталь. Беззвучно текут слезы, как последняя влага мертвых земель. Боги, превратите меня в камень! Обсидиановые острия растут из земли, хаотично пуская длинные острые отростки, распарывая серый асфальт вокруг нас и испепеляя траву на обочине. Один солдат из оцепления как-то подобрался к нам, тыкал в лицо стволом, что-то кричал, а потом решил схватить за плечо и тут же упал, высохнув, как тысячелетняя мумия. Пусть — где нет жизни, там царствует смерть.
И те, кто к ней причастен, примут ее из моих рук!
Корни деревьев вдоль дороги, которые я напоила тремя каплями своей крови и просила делать подножки солдатам, вытащили из опрокинутого хаммера трех людей и распяли их на асфальте. Двое мертвы, а один еще жив и дергается в древесных путах. Я осторожно опустила Стивена и поцеловала в губы, которые мне больше не ответят, а потом подошла к смертнику, окутанная черной сверкающей дымкой. Где-то высоко гремят взрывы и вдалеке падают тяжелые куски металла, но мне все равно. Мое сердце — камень.
— Кто? — в ответ лишь молчание, поэтому я мысленно попросила корни сжать кольца. Визги прозвучали, как музыка. — Повторяю. Кто отдал приказ.
— Росс…
Белобрысый солдат кивнул в сторону дома, где до сих пор стоит на заколдованной от врагов земле полковник. Но ведь не лжет, просто виновен другой, однофамилец с черствым сердцем — я увидела это в его воспоминаниях. Как и вскользь оброненную перед прихвостнями фразу, что «мисс Аста может подавиться, если возьмет слишком большой сырой стейк». Не указание, а намек отравителям. Как и приказ напасть на Баки и накачать его транквилизаторами, чтобы он не смог уйти Темным Путем или позвать меня, а Мстителей и Фьюри с Хилл арестовать. Как и последнее его пожелание, чтобы сбежавший Стивен умер так, чтобы я это увидела, а потом пустить на наш дом ракету.
— Спасибо.
Спокойно поблагодарила и смотрела, как острые грани начинаю медленно резать плоть убийцы, захрипевшего от адской боли. Я погрузила руку в вытекшую кровь и провела алыми пальцами от края лба до голых ключиц. Эта война до смерти наших врагов. Осколки оставили от человека только мокрое пятно, когда на закаменевшие обнаженные плечи опустился длинный черный камзол с короткими рукавами и мифриловыми наплечниками.
— Аста, Глорф связался со мной… «Матершинница» с орбиты сбила бомбардировщик, а лирим уже забрали Стивена Гранта Роджерса. Он будет спать в своей земле, и над ним будут шуметь деревья… — в голосе Карла тоже скорбь, но когда я поворачиваюсь с алыми линиями на лице, то он вздыбливает шерсть и оскаливает клыки. — Значит, сначала месть. Какой будет приказ, Хаат?
