Грохот и хохот заставили меня оторваться от мягких губ, за которыми чувствуются острые зубы. Аста-дракон пнула по ножке стула, и Кернунн просто свалился на пол, разбивая опустевшую кружку вдребезги.
— Это на счастье, — дух смеется и поднимается с пола, держась за поясницу. — Hapusrwydd i bobl ifanc!
— Hapusrwydd i bobl ifanc! — грянуло следом под многократный стук кружек по столешницам.
— Стивен, — чуть посветлевшие карие глаза, что так похожи цветом на обжаренные кофейные зерна, смотрят в упор, а свет приглушенно играет на шести рогах. — Давай заберемся в самые дикие углы. С палаткой и котелками, как ты хотел. Или я психану и поджарю кое-кому олений зад.
Каждое утро мне приходится совершать чудеса ловкости: выпутаться из клубка рук и ног, открыть двухместный спальник, одеться в тесном пространстве, почесать отрастающую щетину и тихо выбраться из палатки на свежий воздух. И только потом можно отправляться на пробежку по лесу. Или по берегу моря. Или по горной дороге. Или среди холмов. Все же благодаря Темным Путям мы не ограничены в передвижениях, но места стоянки почти всегда присматриваем, пропуская под колесами мотоцикла мили дорог и закупаясь необходимыми припасами и предметами в придорожных магазинчиках, где меня никто не узнает — борода действует лучше любой иллюзии.
«Дикие углы» прекрасны своей тишиной и свободой от толп людей. Можно много дней оставаться на одном месте и не увидеть почти ни одного человека. Духи не в счет.
Однажды, в самом начале пути, мы остановились на берегу озера и на пару дней разбили лагерь. Я рисовал акварельный пейзаж, после того как дракон наплескался в холодной воде и наконец выполз на берег, чтобы свернуться вокруг меня, сидящего за мольбертом. Солнце прямыми лучами освещало красиво лежащие валуны, наполовину утопленные в спокойной воде, когда совсем рядом раздался плеск и тонкий девичий смех. Вода пошла мелкой рябью, а над верхушками камней показались мокрая длинноволосая макушка и огромные зеленые глаза без зрачков. Следом бледные руки с прозрачными перепонками между пальцев схватились за покрытые водорослями трещины, и неизвестная девушка еще больше выглянула из-за озерного валуна. Почти белое лицо, слишком большой рот с игольчатыми зубами, обнажившимися при широкой и жуткой улыбке, вместо носа — бугорок с двумя сокращающимися щелями, как у тюленей. Ушей вообще не видно, на шее шевелятся жабры. После еще одной порции тонкого смеха и склоненной к бледному плечу мокрой головы я только протер глаза.
— Аста, похоже, консервы пропали. Мне уже разное мерещится…
— ДА НЕТ, ЭТО ВОДЯНАЯ ДЕВА, — дракон лениво приоткрыл один глаз. — БРОСЬ ЕЙ ГРЕБЕШОК, И ОНА ТЕБЯ НЕ ТРОНЕТ.
Русалка оказалась не столь прекрасной, как ее описывали, но вела себя, словно ей не больше десяти лет — радовалась расческе и проводила простым двадцатицентовым гребнем по длинным зеленоватым волосам. А потом полностью выползла на берег, неловко помогая себе руками и рыбьим гладким хвостом без чешуи. Вытягивала шею и пыталась заглянуть за мольберт на мой эскиз. Я показал, после чего она всплеснула руками и ушла обратно в воду. Чтобы вылезти из нее на самый большой валун и неподвижно застыть, распрямив плечи и сложив руки на обвившем верхушку хвосте.
— Хочешь, чтобы я тебя нарисовал? — только кивнула, а дракон сзади меня заворчал и стал уменьшаться. — Аста, ты ревнуешь?
— Есть немного, — шорох песка сменился шуршанием платья, и на плечи легли теплые руки. — Но она совсем дитя и только проснулась от спячки. Это потому, что вчера меня кое-то попросил спеть и станцевать под луной. Так что рисуй, художник. Не расстраивай ребенка.
Странно, но после последнего мазка акварельная русалка махнула хвостом и начала расчесывать волосы. Как будто это не статичный рисунок, а видеозапись. Раньше такого не было… Аста от моих предположений открестилась и сказала, что оживление рисунка — моих рук дело. Жаль, что он не сохранился. Настоящая водяная дева утащила его с собой, стоило отвернуться, только хвост мелькнул над водной гладью. Меня ограбили, но я этому почти не огорчаюсь. Разве что только тому, что краски очень быстро размоет водой. А утром на том месте, где я сидел, оказалось несколько речных жемчужин.
Иногда на пробежку мы выходим вместе, но Аста любит забегать вперед и выскакивать из засады, чтобы я не расслаблялся. Делать ей особо нечего, так как кузни у нее под рукой нет, поэтому она решила научить меня читать звериные следы и метать охотничий дротик. Техника у меня еще хромает, а вот силы достаточно. Даже слишком много — нам долго пришлось расшатывать и в четыре руки доставать застрявшее в древесном стволе короткое копье. После этого моя невеста почесала за ухом и на следующий день принесла деревянные мечи: «Чтобы привыкал дозировать силу. Это тебе не щит со всей дури во врага швырять, Стивен». С тех пор вечера стали насыщеннее. Стоит уйти подходящему для эскизов солнцу, как под ноги летит либо меч, либо шест, изображающий копье. А вот пока я занят, Аста уходит. Один раз я пошел за ней, когда хотел узнать о добровольном задании Баки. И наткнулся на жуткий свист, продирающий до костей.
— Балда! — знакомый чуть приглушенный голос Карла. — Воздух на низких нотах надо подавать мягко, а не дуть со всей дури, как в боевой рог!
— Я стараюсь, — сглатывает слюну и снова подносит к губам вырезанную из дерева флейту. — Продолжим.
— Старайся лучше. Боги, за что мне все это?.. Давай ты дальше с систром скакать будешь?
В тот вечер она вернулась с тушками двух освежеванных кроликов, которых просто бросила на кусок пленки у палатки. И ничто не выдавало в ней того, что буквально пару часов назад она неловко пыталась сыграть мелодию. Ну, может, только легкая досада во взгляде, когда она говорила, что Баки почти закончил свою миссию.
— Аста, ты потанцуешь со мной? Я снова предоставлю тебе свои ботинки.
Так спокойно, когда под разгорающимися звездами топчется на ногах кошка, не умеющая играть на флейте. Но виртуозно выплясывающая на моем сердце, когда ночью шумно вздыхает, уткнувшись в шею, а руки сами зарываются в длинные волосы. Или когда она предлагает полетать, и мы возносимся выше облаков. Руки крепко держатся за шипы-отростки на драконьей шее, чешуя мерно шелестит в такт гулкому дыханию и взмахам крыльев, а с кончиков шести рогов иногда срывается северное сияние, когда громогласный дракон предлагает держаться крепче и делает «бочку». Тогда мне не так спокойно и хочется кричать. От восторга.
Конец POV.
Шею щипала прохлада, и пахло йодом, а в двухместном спальнике было слишком просторно — Стивен опять ушел на пробежку. Мне иногда кажется, что она стала для него своеобразным «якорем» в постоянно изменяющейся картине мира, неизменной деталью и неподвижной точкой в центре урагана. Как его щит со звездой, который он почти всегда берет с собой. Кроме пробежки и спальника, мда. Поэтому я перестала с ним бегать — после моих внезапных нападений из кустов он на целый день становится немного более нервным, и его рисованные пейзажи получаются не так, как ему хочется. В чем-то я его понимаю, ведь мои якоря — охота, трофеи и танцы. От которых иногда ноют мышцы и связки.
— Ой, мать моя кошка… зачем я вчера решила замахнуться на балет… — на четвереньках выползаю из палатки прямо на морской берег.
Мы решили на этот раз остановиться в Аргентине и нашли пустынный пляж, куда пришлось добираться по воздуху и с поклажей в пригоршне. Рядом точно никого нет — ближайшая автодорога в шести километрах, а этот участок суши находится далеко от морских путей. Так что можно хоть голышом ходить, но только для нудизма здесь слишком холодно, и Стивен отбросил мысли сбрить бороду — с ней теплее. Мы все же ближе к Антарктиде, чем к экватору. Зато здесь рыба вкуснее и жирнее. Вот сейчас подлечу себе ноги в выкопанной песчаной ямке с рунами и морской водой — и отправлюсь на подводную охоту.
