От Нью-Йорка до Окленда добираться на мотоцикле очень долго, через всю страну, но можно спрятать байк в пригоршне, шагнуть в Сан-Франциско, а потом вальяжно проехать через мост Золотые Ворота, подставляя лицо ночному морскому ветру. Самое то перед посещением места, где и живет моя мастерица. От предвкушения небольшой прогулки даже взяла пассажира — на одном из загруженных перекрестков перед въездом на мост голосовал темнокожий пожилой мужчина в соломенной шляпе на седых курчавых волосах и тросточкой с грубо вырезанным набалдашником в виде головы змеи. Как будто прямиком с Нового Орлеана явился.

— Дедушка, вам куда? — останавливаюсь и спускаю с подножек на асфальт ноги в любимых сапогах с латунными накладками. Стивен знал, каким подарком растопить мое жадное до красоты сердце.

— Да на ту сторону, внучка, — хлопает по карманам, держа в руке дешевую трубку из кукурузного початка. — Ох, надо же, табак дома забыл. Совсем старый стал.

Почему бы и не угостить будущего попутчика ароматным вишневым табачком из Шира? Я его, конечно, берегу для особых случаев, но сегодня такая ночь, что грех не делиться, заодно и сникерсом угостила, пока он набивал и раскуривал трубку, поворачиваясь к ветру и прохожим спиной. Рюкзак пришлось закрепить багажной сеткой на баке, чтобы сзади освободилось место для удалого старичка. Ехал он с дымящейся трубкой в пожелтевших зубах, одной рукой держась за ручку для пассажира, а другой придерживая соломенную шляпу на голове, не выпуская трости. На мосту свет от фонарей зеброй падал на асфальт, прерываясь на участки тени от опор, и в этом мерцании искусственного дня и ночи мне на секунду почудилось в зеркале заднего вида, что мой пассажир — не старик, а молодой белозубый парень. Это явно из-за бьющего в глаза ветра и отсутствия очков. Высадила я его у первого перекрестка после моста и резко дала по газам, когда упорный дедуля пытался всучить мне деньги на бензин, несмотря на мои многочисленные отказы. Все же я иногда руководствуюсь принципом «делай добро и бросай его в воду», несмотря на то что чаще всего обязана брать плату.

Мастерица Долорес живет в гетто Окленда, занимая более-менее просторную квартирку на последнем этаже многоэтажного дома. Райончик так себе, поэтому я не рискнула оставлять мотоцикл у входа и спрятала его в пригоршню — не буду искушать местных жителей и волноваться о сохранности транспорта, пока поднимаюсь по обшарпанной и исписанной граффити лестнице на крышу. Спрячу там байк, а потом спущусь.

После стука дверь мне открыла очень смуглая девчушка лет шести с живыми черными глазами.

— Бабуля, там к тебе пришли, — и ускакала в глубину квартиры.

А ведь раньше слепую женщину родственники частыми посещениями не жаловали. Да и тяги к старым приметам я в ней не замечала, но вдоль порога была рассыпана дорожка соли от злых духов, которую я с тяжким вздохом перешагнула — опять меня принимают за злое чудовище, а на самом деле я добрая, как охапка голодных котят. Вон, даже сияющих яблок в подарок принесла, а они, между прочим, не только полны магии Темной Стороны и спасают от печали, но очищают организм и продлевают жизнь. Так мне сказал доктор Бэннер, когда закончил исследования на лабораторных мышах.

Долорес провела меня на кухню, где налила чай, прикрыла миску в раковине крышкой и принесла небольшой кусок сотканной из паутины ткани размером с обычный палантин. Взгляд ее перебегал от выложенного из рюкзака десятка чудесных яблок к предметам небогатой обстановки и обратно, пока я с расслабленной улыбкой гладила золотистый шелк, наслаждаясь ощущением гладкости и покалыванием магии в кончиках пальцев. От удовольствия и запаха свежей рыбы запел проголодавшийся живот и грозил вылезти лирим, но я его усердно в себе давила, пытаясь не смотреть в сторону посуды с крупными кусками нарезанной морской рыбы.

— Отлично. Просто великолепно! — не удержалась и приложила мягкий шелк к щеке. — Если вы не против снова поработать на станке, то можем договориться о цене, и я принесу еще ниток. Если согласны, то назовите сумму.

— Лиззи… — все так же стоит в дверях и сжимает в нервный ком темные пальцы, что могут ткать сверкающую красоту.

Я поймала взгляд ее выцветших глаз, заглядывая в честную и отчаянную душу, полную надежды. Она только вздрогнула, когда заметила мои рвано сокращающиеся зрачки, пока я просматривала ее мысли-воспоминания. Лиззи скачет, как попрыгунчик, не просто так. У внучки Долорес какая-то проблема с ногами — такой родилась, а на операцию у жителей бедных районов денег нет. И тут я такая волшебная являюсь. Ткачиха извинялась за соль на пороге и готова была сидеть за станком хоть несколько лет без оплаты, но я остановила словесный поток удивленной собственной смелостью женщины, аккуратно складывая шелк.

— Вздумали, тоже мне. Что я, ребенку не помогу, что ли? — ворчу, убирая в рюкзак ткань. — У вас кальций в таблетках не найдется? И попить. И кусочек рыбки. Можно даже два. С солью.

Получаса не прошло, как я в форме лирим сидела на парапете крыши рядом с припрятанным мотоциклом, сброшенными понтовыми сапогами «под Локи» и кучкой из двух необычайно ярких носков. Болтала лапами над плохо освещённой улицей с редкими прохожими, впиваясь клыками в подсоленную сырую рыбу. Это вам, конечно, не суши или кабанятина, но тоже очень вкусно, особенно если полить соком лимона, который я взяла как плату за Великий Обмен для девочки, что любит сказки о принцессах и принцах, ведь принять предложение ткачихи и оставить Долорес без заработка — обречь на окончательную нищету с голодом. Но это ненадолго, ведь у меня еще много нитей и откормленный ласковый паук, а платить я буду щедро. Я уже раздумывала, на что пущу ткань, когда сзади раздались шаркающие шаги. А ведь дверь наверх жутко скрипит. Почему я ничего не услышала? Оглядываюсь и вижу своего давешнего пожилого попутчика в соломенной шляпе, которого мой звериный вид нисколько не удивил.

— Ждрашьте, — ошарашенно приветствую дедушку с набитым рыбой ртом.

— Вот ты где. Еле нашел, — с кряхтением садится рядом на парапет, складывая темные ладони с узловатыми пальцами на тросточке в виде змеи. — Все же я Хозяин путей и перекрестков, а не крыш.

Охренеть! Сам Папа Легба, страж врат между миром людей и миром духов, главный над всеми лоа, почтил меня своим присутствием. Барон Самеди у него на побегушках, а я тут… чавкаю и глазами хлопаю. И кашляю, подавившись пережеванной рыбой.

— Ну-ну, не торопись, — легонько похлопывает по спине. — Хоть через мои ворота тебе не пройти, но если задохнешься, то хорошего мало. Кто меня тогда еще таким вкусным табаком угостит?

Намек прозрачен, как крокодильи слезы алкоголика в завязке. Пока мы набивали каждый свою трубку, Папа Легба неспешно вел рассказ, становясь то моложе, то старше. Значит, мне тогда не показалось. На всякий случай человеческий вид принимать я не стала. Мало ли, вдруг он, как Барон Самеди, целоваться полезет?

Главный лоа решил сам посмотреть, что за оборотень шляется по Земле, заключая Договоры и пробуждая спящих духов. Спрятал поглубже собственную сущность и караулил меня на перекрестках, мимо которых я проезжала, пока я его не заметила и не предложила подвезти. Еще и угостила как положено, табаком и сладостями.

— Хорошее ты дело делаешь, но иногда бывает трудно. И с пути можно сбиться, — двадцатилетний парень лихо сдвигает шляпу набок и закусывает чубук, пуская клубы дыма. — Если вдруг запутаешься, то приходи на любой перекресток и проси совета, только угощение захвати. Этот ваш синий юноша пусть тоже придет. Сил нет смотреть, как он между двух огней мечется.

— Это вы про Локи?

— А про кого же еще? — превращается в старика и бухтит согласно возрасту. — Тысячу лет прожил, а попался, как зеленый мальчишка. Клялся он… А этот тиран тоже хорош. Кто же клятвы, вырванные силой у измученных и сбившихся с пути, принимает? Ненадежные они, слабые, эти обещания, — и замолчал, постукивая тростью о пол. — Попался мне тут призрак один. Тоже с пути сбился, связался с торговцем оружием и оказался убит собственным братом вдали от дома. Н’Джобу его зовут. Отпустишь?