А два часа спустя, в непроглядную темень, еще усугубляемую падавшим густым снегом, Хью сел в лодку, одетый в старый коричневый крестьянский зипун из домотканой крашенины, данный ему Карлом, стариком-сербом, который два года служил старшим лакеем в «Гранд-Отеле» в Белграде, в шерстяные чулки, вязаный шарф и заячьего меха круглую шапку с наушниками, — костюм, менявший его наружность, как ему казалось, до неузнаваемости.

Карл и сын его сидели на веслах и гребли усердно в темноте по направлению к другому берегу, к тому месту, где на утесе темным силуэтом вырисовывался Белград. Ни звука не было слышно, кроме тяжелого дыхания гребцов. Оба хорошо знали Донована и в свое время немало перебрали от него подачек, но теперь, узнав, зачем он едет в Белград, они отказались взять от него деньги.

Два часа спустя — так как приходилось далеко объезжать патрульные суда — Хью в непроглядной тьме вышел на берег, пожал руки обоим сербам, сказавшим ему на прощанье: «С Богом!» и скрылся во мраке.

А в одиннадцать утра на другой день по главной улице Белграда, мимо домов, полуразрушенных бомбардировкой, шел статный молодой крестьянин в домотканом зипуне и меловой шапке с наушниками, чуть прихрамывавший и опиравшийся на палку. Он прошел мимо британского посольства, куда в былые дни он часто привозил депеши — теперь оно стояло с выбитыми окнами, с обуглившимися стенами, в которых зияли огромные отверстия от ядер… А над цитаделью развевался, увы, австрийский флаг.

Невдалеке от посольства молодой крестьянин свернул в переулок, куда выходил боковым фасадом большой белый дом, тоже с развевавшимся над ним австрийским флагом, видимо, отремонтированный после бомбардировки, и позвонил с черного хода.

Высокий старый слуга-австриец в полувоенной форме, отпер ему дверь. Крестьянин по-немецки попросил дозволения повидать графиню фон Сепер.

— Графиня никого не принимает, — ответил лакей, надменно смерив взглядом мужика.

— А вы доложите графине, будьте ласковы, что я от графини Замойской из Семендии со спешным поручением.

Лакей помедлил, но все же пошел докладывать; потом вернулся и повел крестьянина, прихрамывавшего, опираясь на палку, по коридору в небольшую уютную гостиную. Минуту спустя на пороге появилась пожилая, но еще красивая женщина — и вздрогнула, узнав посетителя.

— Вы, мистер Донован? — Она поспешила плотно притворить за собой дверь. — Как вам удалось пробраться в Белград? — шепотом спрашивала она. — Вам угрожает страшная опасность — и мне тоже, если узнают, что вы были у меня…

— Не узнают, графиня, — так же шепотом, скороговоркой отвечал он по-английски. — Вы жена военного губернатора Белграда и вас все считают правоверной австриячкой… Никто не знает, что вы по рождению сербка, дочь славного патриота Николая Остовича, и что…

— Тсс! — прервала она. — Скажите, зачем вы здесь? Вас ищут. Мой муж лишь вчера вечером подписал приказ о вашем аресте.

— У меня поручение к вам от Стефана Стефановича, от его величества короля.

И он торопливо принялся задавать ей вопросы относительно защиты города и о многом другом, что крайне важно было знать союзникам и возрождающейся сербской армии.

— Счастье, что муж мой в крепости, на заседании военного суда, — шепнула она. — Постойте, может быть, в его бумагах я найду сведения, которые вам нужны.

Она ушла на несколько минут и, вернувшись, вытащила из-под крепдешиновой блузки несколько казенного вида бумаг, из которых гость в пять минут сделал нужные ему выдержки. Потом снова спрятала бумаги под платье и только что хотела выйти, чтобы положить их на место, как дверь отворилась и высокий лакей доложил:

— Госпожа Гирш.

Мгновенно Хью бросился к письменному столику в оконной нише и заслонил его собой. Еще минута и австрийская шпионка очутилась лицом к лицу с тайным британским агентом. На этот раз даже она не сумела скрыть своего изумления, узнав в скромно одетом сербском мужике человека, таинственно исчезнувшего из балканского экспресса в Землине.

Но через мгновение мадам Гирш уже превосходно владела собой.

— Как это удачно! — выговорила она сухо и резко. — Знаете ли вы, графиня, что это — Донован, тайный агент Великобритании, которого мы проследили от Вены до Землина?

Графиня звонко рассмеялась.

— Это? Полноте, это Милан Протич с фермы моего мужа в Топшидере. Он привез мне письмо оттуда.

— Вы ошибаетесь, — и Гирш быстрым движением заперла на ключ дверь и спрятала ключ в карман.

Глаза графини и крестьянина встретились. Оба поняли, что гибель настигает их.

Первым побуждением Хью было броситься на шпионку и силой отнять у нее ключ. Но видя, что она подошла к письменному столу, взяла листок бумаги и что-то пишет — очевидно, записку начальнику полиции, прося прислать людей на помощь, — он быстро увлек графиню к самой двери, выхватил из кармана записную книжку, нажал пружинку и бросил книжку через всю комнату к тому месту, где сидела сыщица.

Затем внезапно всей тяжестью налег на дверь. С первого раза она не поддалась, а мадам Гирш уже звонила. Но после второго отчаянного натиска дверь распахнулась наружу. В то же мгновение раздался глухой взрыв, что-то сверкнуло кровавым блеском — и мгновенно комната превратилась в пылающий костер с бесчувственной женщиной на полу посередине.

Донован только успел вытащить растерявшуюся графиню в коридор, а оттуда во двор. И тут поднял тревогу. Терять времени было нельзя.

— Не бойтесь ничего, — шепнул он ей. — Правды никогда не узнают. До свидания — после войны…

И, пока сбежались слуги, он скрылся, унося с собой сведения, оказавшие потом неоценимые услуги союзным армиям.

Весь этот день он просидел в развалинах загородного дома, вышел лишь ночью и слышал в темноте, как один прохожий рассказывал другому о том, что сербские шпионы ухитрились поджечь дом военного губернатора, и он сгорел дотла, и в нем сгорела дама, бывшая в гостях у губернаторши.

В три часа ночи он был уже на условленном месте берега, куда Карл с сыном по уговору приехали, чтобы доставить его обратно; а на заре, все в той же крестьянской одежде, уже шагал по гладкому широкому шоссе, вьющемуся вдоль плодородной долины Савы и живописной речки Бозут к Винковичу. Целую неделю он шел через эту долину, изредка прося встречных крестьян немножко подвезти его, но мадам Гирш была устранена, и никто нигде не задержал его.

К счастью, денег при нем было достаточно; сохранил он и паспорт на имя мистера Джона Турмана. В Винковиче он купил себе приличное платье и плюшевую шляпу и снова преобразился в американца, и благополучно добрался до Вены, а затем и до Брюсселя.

Здесь его ждала новая неожиданность. Выходя из канцелярии немецкого губернатора, где три военных чиновника рассмотрели его бумаги, не нашли в них ничего подозрительного, наложили штемпель и дали ему разрешение на выезд в Голландию, он столкнулся со Штиммелем, немецким агентом, с которым он еще недавно ехал из Остенде в Брюссель. Немец с первого взгляда узнал его.

— Ах, господин Донован! Какая приятная встреча.

Но не успел он выговорить этих слов, как ловкий удар в грудь отшвырнул его к стене, а мнимый американец со всех ног кинулся вниз по лестнице и вон из здания. И затерялся в лабиринте узких улочек и переулков.

В самый последний момент эта встреча испортила ему все дело. Правда, паспорт его был уже визирован, но он знал, что на границе его арестуют по телеграфному приказу из Брюсселя. Однако ж, это не смутило находчивого Донована. Он купил себе другое платье и шляпу, при помощи грима и накладных волос значительно изменил свою внешность и на другой день был уже на пограничной станции Неерпельт, через которую и проехал благополучно в Роттердам.

Паспорт, представленный им строгому немецкому чиновнику в мундире и в темных очках, в Неерпельте, был хотя и снабжен его фотографической карточкой, но выдан был на имя шведского доктора медицины Дриссена, уроженца Мальме. Это был второй запасной паспорт, захваченный Хью с собой на всякий случай.