Таким образом, мы снова возвращаемся к исходной версии о поцелуе как прощании двух друзей, двух соратников и сподвижников, между которыми существовала духовная близость и полное взаимопонимание. Эта версия тем более предпочтительна, что она логична и стройна во всех отношениях, в ней нет изъянов и смысловых натяжек.

Вопрос третий: каков смысл слов Иисуса, обращённых к Иуде: «Друг, для чего ты пришёл?» и «Иуда! целованием ли предаёшь Сына Человеческого?» Попытаемся найти объяснения обоим вопросам Иисуса.

И тот, и другой вопросы кажутся в устах Иисуса весьма странными. Неужели Иисус не знает, зачем явился Иуда? Прекрасно знает: чтобы предать его в руки стражников. И смысл поцелуя ему наверняка известен. Нет, Иисус вкладывает в свои вопросы иной смысл: «Друг, для чего ты пришёл? Чтобы проститься, увидеть Меня в последний раз? А твой поцелуй означает ли, что ты именно сейчас предаёшь меня в руки врагов? что это именно тот знак, который я так жду от тебя? что другого знака не будет? что — это всё?» Возможен и иной вариант: «Друг, для чего ты пришёл? Ты мог бы не возвращаться, ведь ты уже сделал то, что должен был сделать, остальное я сделаю сам. Ты здесь больше не нужен, уходи, не подвергай себя опасности. Твоё время ещё не пришло». Или такой вариант: «Друг, для чего ты пришёл? Чтобы предать Меня в руки врагов? Это и есть именно то, что я от тебя жду? Ты ставишь последнюю точку в этом деле?» Эти варианты вполне правомерны, но главное в них не то, что их отличает, а, напротив, сближает: вопросы Иисуса обращены к другу, а не к врагу. Да и обращение «друг» (по Матфею) о многом говорит. Если исходить из традиционной точки зрения на поступок Иуды, то такое обращение кажется необъяснимым. Разве мог Иисус, провидя предательство и зная имя предателя, называть его другом? Не вернее ли было бы предположить, что такое тёплое обращение Иисуса явилось знаком искреннего расположения и любви к Иуде — не к предателю, нет, а к безвестному, непризнанному, непонятому герою, жертвующему не только своей жизнью (как пророк, Иисус знал и о близкой кончине Иуды), но и своим добрым именем ради друга и Учителя? И что характерно: ни к кому другому из своих учеников Иисус ни разу не обращается со словом «друг»!

Однако, — могут возразить наши оппоненты, — Иуда был не единственным, кого Иисус так именует. Так, в ночь накануне ареста, по свидетельству Иоанна, Иисус обращается к своим ученикам: «Я назвал вас друзьями» (15:15) (причём Иуды среди них уже не было: он ушёл за стражей), а обращаясь к Марии Магдалине после воскресения, называет учеников «братьями Моими» (20:17).

И всё же следует признать, что персонально Иисус обращается как к другу только к Иуде, то есть как бы выделяет его из среды учеников, оказывая ему тем самым особую честь. Как бы то ни было, человека, который преднамеренно творит ему зло, Иисус, читающий в душах людей как в открытой книге, другом никогда бы не назвал.

Вопрос четвёртый: почему Иисус не избежал ареста, хотя мог это сделать, обратившись за помощью к Отцу? Ведь у него было время скрыться. Значит, арест входил в его планы, являлся частью его жизненного пути («неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?»), более того, он сам и руководил им, направлял его. Таким образом, Иисус сам распорядился своей жизнью, и никто более не волен был вершить его судьбу:

Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять её; никто не отнимает её у Меня, но Я Сам отдаю её: имею власть отдать её и власть имею опять принять её (Ин. 10:17–18).

Следует отметить один незначительный на первый взгляд момент. Иуда заявляет стражникам: «возьмите Его, и ведите осторожно». Не является ли это «ведите осторожно» проявлением спонтанной заботы об Учителе, желанием оберечь его от возможного насилия со стороны стражников или сопровождавшего их народа по пути в город, чисто человеческим участием к любимому Учителю, даже вопреки логике содеянного им? Да, он предал его, предал «по совету Божию», но наверняка, будь на это его воля, Иуда скорее бы отдал собственную жизнь в обмен на жизнь Иисуса. Однако его задача оказалась намного сложнее, нежели быть распятым на кресте. На такой шаг мог пойти только человек, искренне любящий своего Учителя, до самого конца следующий самой главной заповеди Библии: возлюби Господа своего больше чем самого себя. Пожалуй, Иуда чем-то сродни Аврааму: во имя любви к Богу Авраам жертвует жизнью собственного сына, Иуда же — жизнью Сына Божьего и, позже, своей собственной жизнью.

Ещё один штрих. В момент ареста Иисус заявляет стражникам: «теперь ваше время и власть тьмы». Что означает: «Моё время, время земного служения, кончилось, теперь Я в вашей власти, ваша же власть — это власть тьмы. А моя власть — это власть света, который Я призван нести в мир».

Любопытна одна деталь. Иоанн заявляет: «Знал же это место и Иуда», при этом поясняя: «потому что Иисус часто собирался там с учениками Своими» (18:2). Однако из того, что Иисус часто собирался в таком-то месте со своими учениками, ещё вовсе не следует, что Иуда достоверно знал, в каком именно месте соберётся община в эту ночь. Да, он мог догадываться об этом, с определённой долей вероятности предполагать это — но никак не знать наверняка. Для осуществления же его плана (а также плана Иисуса) Иуда должен был располагать самыми точными данными о том, где будет находиться Иисус в эту трагическую ночь — иначе план мог оказаться под угрозой срыва. Знать — а не догадываться. Узнать же это он мог только одним путём — от самого Иисуса. Возможно (хотя не существует ни одного свидетельства евангелистов на это счёт), накануне, на Тайной вечере Иисус упомянул о своих планах на эту ночь, в частности указав свой маршрут на ближайшие часы. Сообщено ли это было лично Иуде, в приватной беседе, либо во всеуслышанье — неизвестно, однако эти слова должны были быть произнесены, иначе бы сам Иисус поставил план своего ареста под угрозу срыва.

Чем окончилась для Иуды эта история?

Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осуждён, и раскаявшись, возвратил тридцать сребренников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав Кровь невинную. Они же сказали ему: что нам до того? смотри сам. И бросив сребренники в храме, он вышел, пошёл и удавился (Мф. 27:3–5).

Раскаяние и добровольная смерть — как объяснить этот поворот событий? Как результат угрызений совести? Если принять за основу версию о корыстолюбии и алчности как главном движущем мотиве преступления Иуды, то на этот вопрос убедительного ответа мы не получим. Здесь напрашивается другой ответ: выполнив свою тяжелейшую миссию («увидев, что Он осуждён»), Иуда не в силах был более выдерживать огромное психологическое бремя, возложенное им самим же на собственные плечи (предательство друга и Учителя) и, сломленный духовно и душевно, выпотрошенный до предела, униженный, раздавленный, со смятённой душой, решает покончить жизнь самоубийством. Однако прежде чем решиться на этот роковой шаг, он обязан вернуть долг тем, кого он ненавидел и кого считал виновниками всех бедствий своего Учителя, — первосвященникам и фарисеям. Долг, равный тридцати серебренникам. Но не только в долге было дело: Иуда не мог допустить, чтобы эти грязные деньги, «цена крови», попали в какие-либо другие руки — и потому возвращает их тем, кто заплатил ему за предательство Иисуса. Но не просто возвращает, а бросает их на землю, тем самым выражая презрение к своим врагам и врагам Учителя. Вернув таким образом долг, он обретает свободу — и кончает счёты с жизнью.

Самоубийству Иуды предшествует не только возвращение денег, но и его раскаяние. В чём раскаивается Иуда? Ведь он действует из самых чистых побуждений, из любви к Иисусу, движимый искренней верой в него — зачем ему раскаиваться? Сам же Иуда и отвечает на этот вопрос: «согрешил я, предав Кровь невинную».