Руководствовался ли Иисус этими соображениями, доверяя Иуде общинную кассу, мы наверняка сказать не можем. Как не знаем мы и того, кем был Иуда до встречи с Иисусом, каким страстям был подвержен и печать каких прошлых грехов носил в своей душе.

Одно можно утверждать с полной уверенностью: Иисус верил своему казначею. Более того, сам факт назначения Иуды на такую важную и ответственную должность, как хранитель общинных денег, свидетельствует о том, что Иисус избрал на эту должность самого надёжного, верного и, главное, бескорыстного ученика. Иисус прекрасно читал в душах людей, и поэтому выбор его пал на того, в ком он был уверен более всего и кто «верен может быть, как никто»[77], - на Иуду.

Обвинение в воровстве в адрес Иуды было произнесено Иоанном в ту пору, когда Иисус с учениками проходили через небольшое селение Вифания, где и остановились, выбрав в качестве пристанища дом Марии и Марфы, сестёр воскрешённого Лазаря. При этом четвёртый евангелист, сам, возможно, того не ведая, приводит факт (а Матфей и Марк подтверждают его), свидетельствующий о принципиальном бескорыстии двенадцатого апостола, причём при обстоятельствах, когда затрагиваются интересы самого Иисуса.

За шесть дней до Пасхи пришел Иисус в Вифанию, где был Лазарь умерший, которого Он воскресил из мертвых. Там приготовили Ему вечерю, и Марфа служила, и Лазарь был одним из возлежавших с Ним. Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и оттерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира. Тогда один из учеников Его, Иуда Симонов Искариот, который хотел предать Его, сказал: для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим? Сказал же он это не потому, чтобы заботился о нищих, но потому, что был вор: он имел при себе денежный ящик и носил, что туда опускали. Иисус же сказал: оставьте ее; она сберегла это на день погребения Моего; ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня — не всегда. (Ин. 12:1–8).

Вот как Ренан интерпретирует данный эпизод: «С точки зрения бережливых привычек общины это было в самом деле расточительностью. Жадный казначей тотчас же рассчитал, за сколько ароматы могли быт проданы и сколько могло быть выручено в кассу бедных. Это недостаточно сердечное настроение было неприятно Иисусу: как будто что-то ставилось выше его. Он любил почести, ибо они служили его цели, утверждая его название — сына Давидова»[78]. И далее: «Иуда мог, сам того не замечая, слишком узко понять свои обязанности. По странности, очень обыкновенной в живом деле, он мог кончить тем, что интересы кассы ставил выше того дела, для которого она предназначалась. Администратор убил в нём апостола. Укор, вырвавшийся у него в Вифании, как бы даёт повод предположить, что, по его мнению, учитель слишком дорого обходился своей духовной семье»[79].

Однако приведённый эпизод свидетельствует скорее о хозяйственности Иуды, чем о его жадности и невнимании к Иисусу. Будучи хранителем общественной кассы, он нёс за неё ответственность и вправе, в силу своего привилегированного положения, делать замечания в рамках своей компетенции даже Иисусу. По сути, Иоанн обвиняет Иуду не в скупости, а, скорее, в неповиновении Иисусу, в том, что Иуда посмел противоречить Учителю. Более того, по-своему Иуда был прав, настаивая на продаже дорогого миро и раздаче вырученных денег нищим[80]: это куда более соответствовало бы миссии Иисуса как Спасителя, о чём Иисус сам и свидетельствует:

Сын Человеческий не для того пришёл, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих (Мф. 20:28).

Таким образом, Иисус пришёл в мир, чтобы послужить человечеству, но никак не наоборот — именно так, судя по реплике Иуды, понял он смысл миссии своего Учителя. Иисус даёт убедительный ответ Иуде, объясняя смысл произведённого Марией действия:

Она сделала, что могла; предварила помазать Тело Моё к погребению (Мк. 14:8).

То, что Иуда планировал присвоить вырученные от продажи миро деньги, ничем не подтверждено и есть лишь результат предвзятого мнения Иоанна об Иуде.

Любопытна одна деталь, подмеченная А. Менем: Иуду в данном эпизоде поддержали другие ученики Иисуса[81]. Также и у Ф. Фаррара: «Иисус не дал распространиться заразе этого негодования, которая коснулась уже некоторых из учеников»[82]. Подтверждение этому можно найти у Матфея 26:8, 9:

Увидевши это, ученики Его вознегодовали: к чему такая трата? Ибо можно было бы продать это миро за большую цену и дать нищим (см. также Мк. 14:4,5).

Если сопоставить свидетельства синоптиков с заявлением Иоанна, то получается, что Иуда был не одинок в своей критике действий Иисуса, а явился выразителем общественного мнения, не согласного с мнением Иисуса. То, что эти три свидетельства не противоречат, а дополняют друг друга, говорит указание и Марка, и Иоанна на конкретную сумму (триста динариев), которую можно было выручить от продажи дорогого масла.

Несогласие с действиями Иисуса, которое, кстати, выразили и другие ученики (по Матфею и Марку), ни в коей мере не является преступлением, а, напротив, говорит лишь о принципиальности Иуды, верности его основным принципам первой христианской общины. Тем более, что одной из главных целей сбора пожертвований в общинную казну являлась именно раздача милостыни нищим и помощь неимущим.

Ответ Иисуса исчерпал инцидент: Иуда, поняв назначение помазания, больше не пытался противоречить Учителю.

И снова нам слышится возражение из лагеря консерваторов: эпизод в Вифании не может служить свидетельством ни «за», ни «против» Иуды, его следует понимать буквально, без подтекста. Да, Иуда выступил с осуждением действий Иисуса, причём его, действительно, поддержали другие ученики, однако вряд ли это стоит ставить ему в заслугу. Да и в чём тут заслуга? В том, что он не понял истинных намерений Иисуса? Это, скорее, следует поставить ему в вину.

Мы вынуждены признать, что от Иуды, действительно, укрылся истинный смысл намерений Иисуса, однако ставить это ему в вину было бы неверно. На том же основании мы могли бы обвинить всех без исключения апостолов, которые «не разумели» слов Учителя (Мк. 9:32), в непонимании миссии Иисуса, неспособности услышать его многочисленные пророчества о собственной судьбе, в духовной слепоте и глухоте. «Они не поняли слова сего, и оно было закрыто от них, так-что они не постигли его» (Лк. 9:43–45). Да, Иуда не понял истинных намерений Учителя, однако это лишний раз свидетельствует о нём как об обычном человеке, со всеми присущими ему ошибками и заблуждениями. Ничто человеческое не чуждо было Иуде-казначею, в том числе и право на собственное мнение, которое он не побоялся высказать — даже в лицо Иисусу. И, что немаловажно, другие ученики поддержали его!

Вывод из приведённого выше анализа очевиден: корысть следует исключить из числа возможных мотивов содеянного Иудой. Отсюда несостоятельно и обвинение Иуды в воровстве, ибо воровство совершается, как правило, из корыстных побуждений с целью приобретения материальных благ, что в нашем случае не подтверждается ни новозаветными текстами (голословное утверждение Иоанна, как мы видели, не имеет под собой оснований), ни обычными логическими построениями.

«Позвольте! — вправе спросить нас читатель, мало-мальски знакомый с евангельской историей. — А как же тридцать серебренников? Те самые злополучные тридцать серебренников, которые Иуда получил от первосвященников в качестве мзды за предательство Учителя?» — и будет тысячу раз прав: этот бесспорно важный эпизод жизнеописания Иисуса в поле зрения нашего анализа до сих пор не попал. А ведь именно на нём строят «традиционалисты» свою версию о корыстолюбии двенадцатого апостола как главной черте его характера, основной движущей силе всех его поступков.