— Угу, — буркнул Кирилл. — Будет тебе адвокат, ванна, кофа и какава с чаем.

Дверь широко распахнулась, и в кабинет влетел Протасов. Бросив на Жанну холодный взгляд, он торопливо сунул руку Кириллу. Обменявшись рукопожатиями, Протасов сбросил куртку и презрительно спросил:

— Ну, что? Как успехи?

— Молчит, — пожал плечами Кирилл. — Невинная овечка.

— Все они невинные до поры до времени, — скривился Протасов. — А мы людей теряем из-за таких вот… — Он матюгнулся. — Кстати, машину нашли. И недалеко нашли. Лобовуха пробита, сидения в дырках, но крови нет. Даже странно, что тачку бросили, она вполне на ходу.

— А номера пробили? — встрепенулся Кирилл, краем глаза заметив, как подобралась Колчина.

— Обижаешь, — оскалился Протасов и сунул Кириллу бумажку. — И так все интересно получается. Машинка у нас зарегистрирована на Алексея Чебыкина, 1967 года рождения, проживающего — где бы ты думал? В Михайловке! А знаешь, кто такой Алексей Николаевич Чебыкин шесят седьмого года рождения? Это Леша Сизый, законник известный, пахан михайловских.

— О как, — удивился Кирилл и поглядел на съежившуюся Колчину.

— Что? — с вызовом спросила она. — Я впервые слышу о каком-то Сизом. И требую адвоката!

— Вызови ей адвоката, — приказал Протасов. — Я ее сам допрошу. Минимум, сопротивление припаяю, а там как карта ляжет. Соучастие в убийстве как пить дать. А там поглядим, будет ли Сизый свою кралю выручать.

Дом в Михайловке, куда предположительно перед смертью заходил Панарин, выглядел неприступной крепостью. Двухэтажное здание, обнесенное глухим забором из желтого кирпича, утыканное по периметру елками, скрывающими окна от посторонних взглядов, казалось недружелюбной пещерой людоеда. Походив вокруг, Никита вздохнул. Мысль просто надавить кнопку звонка на воротах улетучилась сразу. Создавалось впечатление, что дом живой, ну, или, по крайней мере, из каждого окна смотрит снайпер. Да и что можно было сказать михайловской братве? Как объяснить, что тут забыл городской журналист?

О чем спросить? Может, так: «Здравствуйте, не вы ли завалили Панарина, а если вы, то за что? И, пожалуйста, не частите, я еще диктофон не достал…» Никита еще раз глянул на темные окна дома, вздохнул и поежился. Мысль явиться сюда была глупой. Никто ему просто так ничего не скажет.

Ночью подморозило, дороги превратились в каток, так что ехать в Михайловку на машине Никита не рискнул. Его верный «фольксваген», чиненный-перечиненный после пары серьезных аварий, в последнее время страдал одышкой и заимел привычку глохнуть без повода. Да и лысые покрышки не способствовали передвижению в гололед. Поэтому Никита поехал на электричке, сдуру выбрав утреннюю, и теперь маялся от безделья. До ближайшей электрички было четыре часа. Закинув на плече рюкзак, Никита, обуреваемый недобрыми предчувствиями, поплелся к автовокзалу, притулившегося к торцу вокзала железнодорожного.

На вокзале было пусто. В освещенном окошке скучала кассирша, неподалеку от дверей на жестком алюминиевом стуле сидела закутанная, несмотря на тающий снег, в тулуп бабуля с большой корзиной и жевала булку. На Никиту она уставилась с неподдельным интересом.

— Сломался автобус-то, — без всяких предисловий начала старушка, едва Никита вошел внутрь. — А Карпов уже набил свою колымагу людями и укатил. Я вот не успела. Так что будем мы с Кузенькой сидеть, ждать, пока еще кто приедет. Не автобусы, а горе горькое.

Никакого Кузеньки поблизости не было. Никита с подозрением покосился на корзинку, прикрытую полотенцем, и там, словно в ответ на его взгляд, что-то завозилось, а затем, из-под выцветшего зеленого махра высунулась рыжая морда толстого кота.

— И что же, уехать вообще никак нельзя? — расстроился Никита и погладил Кузеньку по голове. Кот презрительно поглядел на Никиту, зевнул и спрятался в корзине.

— Ну, маршрутка через час придет, — бодро ответила старушка, потом поглядела на часы, нацепила на нос очки, и охнула: — Ой, чего это я говорю, дура старая! Через два. А потом и Карпов вернется, да и до электрички недолго… Уедем, милок, не переживай. Хочешь булочку?

— Спасибо, не хочу, — отказался Никита и с тоской оглядел пустой зал, в котором, кроме неработающего кофейного автомата не было ничего интересного. — Скажите, а вообще чем тут люди живут? Может, тут кинотеатр есть или кафе поблизости?

— Ларек вон за углом, — махнула булкой старушка. — Там и чипсы эти американские проклятые, и лимонад, и водочка. Все яд! Раньше столовка прямо тут была, на вокзале. Какие пироги пекли! И борщ вкусный был. А сейчас вон, поставили ящик с чаем, да что толку? Он все равно не работает. А кафе через дорогу. Только оно в двенадцать откроется.

Никита раздраженно поджал губы. Часы показывали десять.

— Чего ж так поздно то? — резко спросил он. — А если кому поесть захочется?

— У, мила-а-ай, — рассмеялась старушка. — Это у вас в городе люди суетятся и бегают. А тут все неспешно, как в деревне. У нас много чего до пяти часов работает, даже паспортный стол. Чего людям зря на работе торчать, электричество жечь? А кинотеатр у нас есть, а как же! В клубе. Только фильмы к выходным подвезут. Так что в субботу приезжай, вечерней лошадью, как раз к фильму успеешь.

Никита закатил глаза:

— Господи, — воскликнул он, — как вы тут живете? Это же каменный век какой-то!

— Нормально мы тут живем, — обиделась старушка. — Как при советской власти. Пенсию хорошо платят, продуктов много, только дорого все. Так и тогда было нелегко, если вкусненького хотелось. В очередях стояли или в Москву ездили. Я помню, в восемьдесят пятом, потащилась, целую сумку пастилы в шоколаде привезла, да апельсинов. Фанту в первый раз попробовала, и эскимо. У нас-то только в бумажных стаканчиках мороженое было, да на развес. И книжек у нас было всегда много в магазинах. Из города завсегда в наш книжный приезжали, скупали все подчистую, у них-то кроме Карла Маркса и не было ничего, а я вот себе «Унесенных ветром» купила… Не читал небось? Не мужская это книга вроде, про любовь. Вам, молодым, что попроще подавай.

— Отчего же? — усмехнулся Никита. — Читал. И не раз.

— Молодец, — похвалила старуха. — Мудрая книга. Я читать очень любила, пока совсем с глазами плохо не стало.

Никита уставился в гигантское окно-витрину с тоской. Неужели ему придется коротать тут время вместе со словоохотливой старухой? Можно, конечно, уйти, но куда?

— Ты, мила-ай, коли совсем скучно, сходил бы в музей что ли? — вдруг предложила бабка. — Он вона, через три дома. Билеты недорогие, и открывается он с десяти.

— Здесь есть музей? — обрадовался Никита.

— Есть, есть! Краеведческий. Вон, видишь, маковка торчит. Это был дом купца Елизарова, а уж при советской власти из него музей сделали. Сходи, да привет девушкам передай от Марфы Сидоровны.

Никита поднял рюкзак с фотоаппаратом и бодро бросился к выходу. У дверей журналист обернулся. Старуха сидела на прежнем месте и кивала ему вслед, а из корзины щурился кот, разглядывая Шмелева без особого интереса.

Музей — двухэтажный теремок с зеленой луковкой крыши, резными кружевами наличников и перил, смахивающий, скорее на церквушку, чем на жилой дом, показался Никите излишне лубочным и аляповатым. Конечно, вряд ли купец Елизаров красил его в такие дикие, ядовито-зеленые цвета, но на фоне грязного тающего снега и мрачных елок, музей все же смотрелся ярким радостным пятном. Латунная табличка гласила, что гостям здесь рады с десяти утра до пяти вечера (не соврала Марфа Сидоровна, похоже, после пяти тут все замирало!), а еще, что здание является памятником старины и охраняется государством. Никита тщательно вытер ноги о пластиковый коврик и вошел.

Внутри было тихо, пахло прелыми тряпками и немного ванилью. Охрана отсутствовала, хотя Шмелев подозревал: в этом месте красть нечего. Вряд ли взломщиков вдохновит коллекция лаптей и павло-посадских платков, неизменно фигурирующих в любой экспозиции провинциальных хранилищ. Золотишка тут нет, драгоценностей тоже, как и редких картин и икон. В темном коридоре не было видно ни души. Слева, за закрытыми дверями, выкрашенными в бледно-голубой цвет, слышалось журчание речей дикторов. Справа, в арочном проеме, виднелся зал с развешанными по стенам картинами и стеклянными витринами. На стене рядом висела прикнопленная бумажка: «Начало экспозиции».