— Что ты имеешь в виду? — с холодком спросила Юля.

— Да брось. — Теперь Панарина улыбалась уже открыто. — Всем известно, какой ходок твой муж. Пожалуй, в нашей тусовке над тобой только я и не смеялась. Говорили, вроде бы все при ней: молодая, красивая успешная, а муж с какими-то бухгалтершами время проводит. Но твой хотя бы все в дом тащил, и своих задрыпанок материально не обеспечивал.

То, что Панарина так ловко перекинула мяч на другую сторону, Юлю не обрадовало. Впрочем, куда большее ее огорчило, что добрая часть города обсуждает ее семью. Она холодно улыбнулась, глядя в голубые льдинки глаз Ирины, сверкающие безудержным злым весельем.

— Как интересно… — с невероятной любезностью ответила Юля, отбивая подачу, — Никогда бы не подумала, что моя личная жизнь всех так интересует.

— Всех интересует, как дела у других, потому что свои скелеты никто на свет вытаскивать не хочет. Поэтому я особо никуда и не хожу: не люблю в грязи копаться. Тем более, про Колчину все знали, а я не собиралась выглядеть слепой идиоткой.

— Да, ты больше смахивала на Рапунцель, запертую в башне. Но почему ты считаешь, что Жанна шантажировала Олега дочерью?

— Ну, это логично. Родила ребенка, потребовала содержание, получив отказ, поставила перед фактом — плати, или никогда ее не увидишь, — Ирина покачала головой и устало вздохнула. — Честно говоря, ты меня огорошила. Мало мне было проблем… Мне и без того каждый день звонят разные люди и чего-то требуют, а мне нечего ответить, я боюсь отвечать, боюсь выходить из дома и мечтаю, чтобы все закончилось. А теперь еще оказывается, что Олег все тянет и тянет меня вниз своими делишками. Теперь еще и дочь… Ладно. Если Колчина докажет отцовство Олега, я возражать не стану, пусть забирает все, что положено. Дети — это святое.

— Ты права, — вздохнула Юля и, спохватившись, сконфуженно попросила. — Можно воспользоваться твоей ванной?

— Да конечно. По коридору налево.

Оказавшись в ванной, Юля открыла воду и торопливо огляделась по сторонам. Ванная оказалась ничуть не менее интересной. Внимательно оглядев раковину, Юля открыла шкафчик и почти сразу увидела все, что хотела. Закрыв кран, и зачем-то вытерев совершенно сухие руки о полотенце, она вышла прощаться с хозяйкой.

Панарина проводила ее до выхода. Стоя на крыльце, Юля изобразила сердечность. Коей не чувствовала:

— Спасибо за помощь, — произнесла она, вспомнив о фальшивой цели своего визита. — Если, все-таки, найдешь договор и счет, буду тебе очень признательна.

— Не за что, — улыбнулась Ирина. — Тебе спасибо, что зашла. Ко мне сейчас мало кто заходит. Женя, проводите Юлию.

Юля обернулась. Ворота уже открывались. У них маячил охранник, хмуро глядящий на гостью. Юля мотнула подбородком в его сторону.

— Может, Рапунцель пора выйти из башни? Зачем тебе охрана?

— Олега все-таки убили, — жестко ответила Ирина. — И я не знаю кто и за что. Так что пока я могу позволить себе защитников, буду им платить, так спокойнее.

Домой Юля не поехала. До конца рабочего дня было еще далеко, Валерий наверняка явится так поздно, как сможет, и им вновь придется изображать счастливое семейство перед Танькой. Конечно, можно не пытаться, но дура-сестрица не упустит шанса вцепиться когтями в новоявленную сенсацию. Как же, идеальная Юлечка не ладит с таким же идеальным мужем, и вообще у них дело может дойти до развода. Не успеешь опомниться, как вся родня будет в курсе. А свою родню Юля знала и оттого терпеть не могла. Полезут, упыри, из всех щелей, фальшиво сопереживая и брызгая ядом. Недолго думая, она развернулась и поехала к родителям.

Дом, небольшой, непохожий на недавно оставленный особняк Панариных, показался Юле давно оставленной пристанью, где она могла выдохнуть полной грудью, не скрывая клокочущей внутри боли. Приткнув машину у ворот, Юля отворила калитку и вошла. Дворовая дорожка была залита водой от растаявшего снега. Огород зиял проплешинами черной земли, обнажив перекопанную с осени землю. Посредине стояло пугало облаченное в старый розовый халат, давно выцветший. Намокшие рукава слабо колыхались на ветру. Вместо головы у пугала была тыква с вырезанной на ней мордой. Морду пересекала глубокая трещина. В целом средство устрашения пернатых выглядело жалким.

В кухне, так же как в доме Панариных, тоже пахло выпечкой, только вместо рыбного запаха пахло сдобой. Мать мыла посуду и не стала отрываться от своего занятия, подставив щеку для поцелуя. Отца не было, наверняка сидел у соседа в гараже, обсуждая политику. После выхода на пенсию он заскучал, стал мало двигаться, растолстел, бесцельно пялился в телевизор, пока дочь не придумала ему хобби — алмазную вышивку. Теперь отец полдня сидел за столом и, щурясь, выкладывал на полотне крохотными акриловыми камешками тигров, павлинов и цветы.

— Чего это ты в середине рабочего дня? — удивилась мать. — Или строительство мирового капитализма отложили?

— Мировой капитализм обойдется сегодня без меня, — отмахнулась Юля и заглянула в духовку. — Что печешь?

— Шарлотку. Яблоки купила неудачные, больше половины — гниль, вот тебе и импортозамещение. Все-таки, молдавские и польские были лучше. Ну, не пропадать же добру. Перечистила, вырезала лишнее, тесто завела… Есть будешь?

— Я не голодная, — ответила Юля. — Чаю выпью. Подожду только, пока допечется.

— Это вторая, вон, под полотенцем остывшая, — не поворачиваясь, сказала мать. — А что останется, домой забери, Валерку с Танькой угостишь. Как там Танька, кстати? Не надоела?

— До чертиков, — буркнула Юля. — Пора гнать, а то она быстро обживается. По-моему, она не понимает, что здесь себе карьеры не сделает, особенно если спать до двенадцати, до двух краситься и после идти на приемы. Откуда у нас столько приемов?

— Галка вчера звонила, интересовалась, не обижаем ли мы ее доченьку, — усмехнулась мать. — А я уже чуть ли не поспорить готова, на сколько тебя еще хватит. Надеюсь, она перед мужем твоим задницей не крутит? А то с нее станется без штанов в чужом доме ходить.

— Мам… — начала Юля и замолчала.

Ей нужно было выговориться, спросить, склонить измученную голову на материнскую грудь и поплакать, поскольку раскиснуть кроме как в отчем доме больше было негде, не рыдать же на своей кухне под перекрестными взглядами: напряженным — мужа, любопытствующим — сестры. Это и вовсе будет невыносимо. Уж лучше тут, уткнувшись в мамину титьку, как в младенчестве.

Мать, почуяв неладное, подошла и прищурилась. Не ответив, она отрезала кусок пирога, налила чай дочери и себе и села.

— Ну? — коротко спросила после. — Что случилось?

— Мам, — спотыкаясь на каждом слове, проблеяла Юля. — А когда ты узнала, что отец тебе с теть Ирой изменяет, что ты почувствовала?

Мать сжала губы и посмотрела на дочь потемневшим взглядом.

— Ярость, — медленно протянула она, отхлебнула чай, поморщилась, и добавила. — И… брезгливость что ли. Я бы поняла, кабы он на Шэрон Стоун глаз положил, а эта…

Она махнула рукой.

Юля ее отлично понимала. Несколько лет назад отец решил гульнуть, и гульнул так лихо, что левак на стороне превратился в нечто вроде вялотекущего романа. В качестве любовницы была избрана подруга матери, лучшая… Хотя это было громко сказано, просто подруга, да и то, если б не ее настойчивые визиты в дом Быстровых, дружба давно сошла бы на нет, очень уж разными были эти женщины: красавица-интеллектуалка Елена Быстрова и совершенно неинтересная, глуповатая и пьющая Ирина Оленина. Почему отец кинулся к Олениной, для которой и яичницу-то приготовить было верхом кулинарного искусства, Юля понимать отказывалась. Да и самого романа понять не могла. Разве это роман? Никаких цветов, романтики, прогулок под луной, упаси Боже! Просто секс двух немолодых людей.

— Почему ты его простила, мам? — тихо спросила Юля. — Как ты могла после тридцати с лишним лет брака — простить?

— А что мне оставалось? — безразлично спросила мать. — Уйти?