Сергей Овчинников, крестьянин, крестьянский сын и отец будущих крестьян со своей ненаглядной и любимой женой с рассветом выдвинулись к своим покосам. Василиса несла младшего двухлетнего сынишку на руках и узелок с едой, а Серёга – косы. Точила и бидончик с водой. Заря только окрасила небосвод в свой любимый цвет, золотистым заревом поднимаясь в дали. Молодая семья уже шагала по улице от своего глинобитно-деревянного дома с земляными полами. Старший сын остался дома управляться с хозяйством. Идти было не далеко, но и не близко, версты три, и пересаживая спящего сына с руки на руку, Василиса едва поспевала за мужем. За околицей дорога уходила на юг, а косари пошли тропинкой на Восток, отклоняясь от равнины в холмистую местность, туда, где и ждал их выделенный покос. Сначала Василиса всё говорила и говорила молча идущему мужу о планах на будущую жизнь, но через время тоже умолкла, выдохлась от быстрой ходьбы и ноши. Зарево рассвета разгоралось ярче и сильнее, отнимая у ночи спящую ещё землю и освещая землю лучами ещё невидимого солнца. И как только оранжевый шар показал свой краешек из-за земли, косари добрались уже на место. В низине, откуда на пригорок поднимался их луг, росли кусты терновника и ещё ночная прохлада лёгкой дымкой утреннего тумана окутывала ветви кустарника. Здесь устроили маленький лагерь: постелили Сергееву куртку и уложили на неё спать сынишку, прикрыв его большим платком, что сняла с плеч Василиса, под куст упрятали узелок с салом, хлебом, редиской и луком, туда же Сергей пристроил и бидончик с водой. И пошли сквозь луг заходить сверху, чтобы при косьбе спускаться вниз. И начали. Стали с правого края и пошли, сначала Серёга с размаху смело резанул траву. «Вжик» ответила коса, раз, два, три и, отойдя от края метров на пять и не поворачивая головы, сказал жене:

– Давай, начинай тоже. С Богом!

«Вжик», – скрипнула вторая коса и, быстро подстроивщись друг под друга, оба в ногу, ступая правой – «Вжик» и приставляя левую – «Вжик» , муж с женой шаг за шагом врезались в поле, брея землю за собой почти наголо. Василиса всё посматривала в сторону «лагеря», нет ли шевеления под кустом, не встал ли малыш? Но там всё было спокойно и коса Василисы раз за разом врезалась в траву, поспевая в такт движениям и дыханиям мужа. А на его спине уже прорисовывалось мокрое пятно постепенно расползающееся по вылинявшей рубахе. Не останавливаясь оба двигались медленно вниз, к «лагерю». А солнце уже выбралось на небо, из огромного шара превратилось в огненный мяч и плыло себе, прогревая и накаляя всё внизу. Косы «вжикали» в унисон, косари шагали в ногу, оставляя за собой ровную полосу скошенной травы на лысой голове земли. Но вот Василиса сбилась с ритма: в «лагере» появилось шевеление и хорошо виден был малыш в короткой рубахе, вставший на свои непослушные ещё ножки и помогавший держать равновесие ручками, размахивая ими. Он стал прохаживаться вдоль кустарника. Не плакал. И Василиса, оценив ситуацию, опять врезалась косой в траву, вторя звукам ведущей косы мужа.

А мальчик обследовал окружающий его мир, сначала потрогал терновник и, видимо уколовший, повернул и зашагал к высокой траве. Остановился удивленный красоте летних цветов и глубоко вздохнул, любуясь творением Бога широко открытыми глазами. Его привлёк голубой цвет васильков и он, по примеру виденному у взрослых, стал срывать васильки, нагнувшись к корням, и показал маме свою розовую попку. Выпрямился, сорвав цветок, и упал на эту попку и заплакал. Плача слышно не было из далека, но материнское сердце услышало его, и уже было Василиса дернулась в сторону бежать, но остановилась. Далеко. Пока добежишь, ребёнок сам разберётся что да как. А малыш поплакал, поплакал и, не выпуская цветы, повернулся набок, лег на живот прямо на землю, встал на коленки, поднялся на ножки и, держа на вытянутой руке три василька, подошел к своей лежанке и чуть погодя уже крепко спал, прижимая к груди васильки. Какой там страх быть одному, какая там боль от падения? Ведь этот малыш – будущий Герой Советского Союза!

И когда полудённое солнце накалило воздух и землю, напекло головы косарей и высушило из них всю воду, наступил час обеда и отдыха. Папа и мама пришли к «лагерю». Малыш сидел в тени терновника и улыбаясь протягивал маме три василька.

– Ня, – сорвалось с его молчаливых ещё губ, – Мама.

– Вот пострел, ещё и не говорит-то толком, а заметил как ты дарил мне цветы… Осталось венок сплести.

Мама подняла на руки своего кавалера, поцеловала в щеку, прижалась к груди мужа.

– Устал?

– А ты?

– Да так немного, давай есть.

Сергей уже жадно пил из бидончика уже тёплую воду.

Поели. Сергей улегся в тени терновника, а Василиса достала налитую молоком грудь и стала кормить малыша. Он жадно сосал, покусывая грудь своими мелкими зубками.

– Грызётся, чертёныш, – она оторвала грудь и опять дала ему повернув её немного набок.

– Хорошо, что у тебя молока много, а то чем бы кормили?

– Вот, чертёнок! Больно же сынок! – Она повела плечом, пытаясь освободить грудь, но малыш продолжал сосать, даже глаза закрыл.

Сергей повернулся набок, взял лежавшие рядом три василька, умело сплёл венок. Надел его на голову жене:

– Надо было и сына Василёк назвать. Василёк для Василисы, а так тоже хорошо: васильки для Василисы. Молодец сынок, – он поцеловал жену в щеку, потом в голую грудь и малыша в розовый лобик. Лег и уснул.

Глава 3. Первая Мировая война

А назавтра Сергея забрали на фронт. Он ушел из дома утром на сборный пункт в Чухлому. Ни писем, ни одной весточки. Исчез человек. Исчез человек из мира живых, словно и не было его. Бесследно. Где он сложил голову, где его могила? Никто не знает. Но он остался в сердце его Василисы, в своем продолжении в сыновьях Анатолии и Владимире, в памяти односельчан. Остался в книге жизни у самого господа Бога как православный христианин. Сколько их таких воинов в книге памяти и самой матушки России? Много! Безимянных. У них у всех одно теперь имя – солдаты Отечества! И вечная им память!

Глава 4. Собака – лучший друг.

Во дворе дома Овчинниковых на цепи сидел пёс – Акбар, огромная и злая собака. Для чужих. А для Вовки он был самым верным и преданным другом, самым надёжным и ласковым. Акбар сидел на этой цепи всю свою собачью жизнь. Как только Акбар подрос из щенка в крупного пса и стал проявлять свой злобный нрав, Сергей привязал его на цепь, привязал проволокой – редкой в те далёкие времена, от ошейника из толстой кожи к цепи. Из-за больших размеров и хриплого голоса, от которого содрогалась окрестность, его никогда не отвязывали. Да это и было очень трудно, даже невозможно. Вовка пытался несколько раз освободить друга и взять его с собой в лес или на рыбалку, но никак не мог справиться с твёрдой проволокой. А дружба у них была ещё твёрже этой проволоки. Когда Вовке было три годика, однажды, обидевшись на весь мир из-за кусочка белой булки, которую мама всегда заставляла, есть с черным хлебом, малыш ушел грустить во двор и забрался в большую будку к Акбару, да и уснул там под тёплым боком огромного пса. Чуть погодя Василиса пошла искать сына и сбилась, бегая по округе. Ребёнок пропал. Уже отчаявшаяся и убитая горем, к вечеру вернулась она домой, уже соседские мужики решили идти прочёсывать лес в поисках сына погибшего Сергея, как из будки выбрался сначала Акбар и стал трусить шерстью и греметь цепью, что и разбудило ребёнка, и он выполз из будки тоже. Мама с радостью заплакала и сказала:

– Что ж ты как волчонок возле пса и жить будешь?

Вовка, – Вовк, – Волк, – Волчонок. Так и прицепилась кличка к Вовке Овчинникову. И уже тогда, в будке у друга Акбара, через кожу впитал мальчик собачью злость к врагам рода человеческого. И в боях за Ворошиловку, когда он один с ножом ворвался во вражеский дзот и побил, убил, уничтожил, заколол ножом десять фашистов, именно эта собачья злость проросла в душе майора Овчинникова силой и храбростью русского солдата и косила, крушила врага.