— Я в Вене недавно слушала господина Вольфля. — Губы Джульетты тронула улыбка. — Неужели вы смогли победить даже такого виртуоза, господин ван Бетховен?

— Сударыня... — неохотно отозвался Бетховен. — Победить Вольфля нельзя, ибо он — истинный и лучший ученик Моцарта.

— Но ведь говорят...

— Техникой он владеет гораздо лучше меня. У него совершенно немыслимые пальцы, они вполне способны охватить даже дециму. Но в итоге он обнял меня и сказал: «Вы победили». Очень благородно с его стороны.

— Мне всё уже рассказали. — Джульетта медленно покачала головой. — Нет, господин Вольфль сказал: «У вас, Бетховен, есть то, чего нет у меня. Вас можно сравнить только с Моцартом, правда, его талант был несколько иным. Из нас двоих вы лучший, Бетховен».

— Это было ясно с самого начала, — пробормотал Франц. — Можно лишь посочувствовать славному Вольфлю.

— У вас сейчас такой таинственный вид, Франц. — Джульетта внимательно посмотрела на кузена. — Во всяком случае, я с удовольствием стала бы свидетелем их состязания.

— А если бы ты ещё досталась победителю в качестве приза... — Брунсвик мечтательно закатил глаза.

В ответ Джульетта лишь обнажила в улыбке ослепительно белые зубы.

— Когда же ты, наконец, приедешь в Мартонвашар, Людвиг? — поспешил Брунсвик сменить тему разговора. — Там сейчас так музицируют! Ну, хорошо, Джульетта, давай покажи, на что ты способна, а то маэстро ещё, чего доброго, откажется с тобой заниматься.

— Не нужно. — Бетховен вяло махнул рукой. — Рекомендации вашей семьи вполне достаточно. Я готов, сударыня, заниматься с вами два раза в неделю... Вот только где?

— Ну, раз в неделю папа, несомненно, разрешит мне пользоваться экипажем для поездки в Унтердёблинг.

— Этого вполне достаточно, сударыня. Ибо раз в неделю я всегда приезжаю в Вену. Будем попеременно заниматься то тут, то там.

— Я совсем забыл спросить тебя об одной вещи. — Брунсвик с размаху хлопнул себя по лбу. — Пепи просила узнать, закончена ли уже некая грандиозная фортепьянная соната? У неё ещё такое итальянское название.

— Даже не знаю, что сказать. — Неужели Жозефина имела в виду «Аппассионату»? — Я недавно написал сонату до-диез, но назвать её следовало бы скорее уж «Лимонадной сонатой». — Бетховен вдруг разозлился на себя и собеседника и крайне раздражённым тоном добавил: — Я уже где-то играл её, и некий любитель говорить излишне красиво сказал, что её первую часть — адажио — можно сравнить с отблесками лунного света в водах Фирвальдистетского озера. Пошлость и безвкусица распространяются подобно эпидемии. Мою несчастную сонату до-диез с тех пор в салонах иначе как «Лунной» не называют. Таким образом, я написал «Сонату в беседке» и «Лунную сонату», хотя ещё ни разу не пил лимонад в беседке при свете луны. Может, сыграть её, Франц, чтобы ты дома мог рассказать о ней? У меня пока ещё нет копии.

Сыграв заключительный аккорд, Бетховен спросил:

— Вы ощутили в первом пассаже отблеск лунного света?

— А кому, собственно говоря, посвящена соната, господин ван Бетховен? — после короткого молчания деланно равнодушным тоном осведомилась Джульетта.

Он резко повернулся:

— То есть для кого она написана, сударыня? Да никому не посвящена.

Она чуть вскинула брови:

— Вот как?

Прошёл почти месяц. Во время одного из уроков Джульетта сидела за роялем. Он расхаживался взад-вперёд, приговаривая:

— Раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре! Это один из простейших четырёх с четвертью тактов. Сперва алла браве[52], а потом снова...

Уроки длились не очень долго. Бетховен в душе не переставал поражаться поразительному сходству Джульетты с Жозефиной. Но характеры у них были разные. Джульетта, это дитя, действовала на него успокаивающе. Нет, он неверно выразился, семнадцатилетнюю дочь итальянца и венгерки уже никак нельзя было назвать ребёнком.

Никогда бы он не согласился давать ей уроки в своей квартире. К тому же Джульетте очень понравилось ездить в карете в Унтердёблинг. Разумеется, он дал графине слово, что на уроках всегда будет присутствовать подённый лакей, но сегодня его почему-то не было. То ли отправился за покупками в Вену, то ли «дитя» намеренно куда-то отослало его.

— Остановитесь, сударыня.

— Я опять провинилась?

— Пальцы. Ваша прежняя ошибка.

Она напрягла кончики пальцев.

— Ещё сильнее.

— Каким... тоном вы со мной разговариваете, господин ван Бетховен?

Сейчас она вновь надменно смотрит на него, но порой она ласкалась, как влюблённая кошка. Вообще она вела себя совершенно непредсказуемо. Не будь она родственницей Брунсвиков... Он не выносил высокомерных дворян и уж точно сумеет поставить на место эту особу с графским титулом и кошачьими повадками.

— Играйте! Продолжайте играть! Я придержу ваши руки.

— Вы их ещё в тиски зажмите, — воркующим голосом сказала она.

— Продолжайте играть!

Через несколько минут он почувствовал неудержимое влечение к ней и во избежание соблазна убрал руки.

Глаза Жозефины — хотя нет, это же не Жозефина — выражали откровенное разочарование. Или он ошибался?

Она встала и подошла к открытому окну.

— Вы только посмотрите, господин ван Бетховен, как крепко спит мой кучер. Эй, Жан! Нет, ничто на свете не может его разбудить. И потом, грешно было бы прерывать его сладкий сон. Уж не знаю, что может сниться такому счастливому человеку...

Почему-то у него вдруг сразу стало тревожно на душе. Беседа вдруг приняла неожиданный оборот.

— Вы так и не открыли мне, какому... призраку вы посвятили сонату до-диез.

Она как бы показывала ему, что лгать дальше бессмысленно.

— Жозефина не призрак.

— Вы не ошиблись, — после недолгого раздумья ответила она. — Она существо из плоти и крови, более того, она даже готовится стать матерью.

— Что?..

— Разве Франц вам ничего не сказал? Она ждёт ребёнка.

— Ложь!

— Говорите, пожалуйста, тише, чтобы не разбудить кучера. — Она закрыла окно. — Почему ложь? Она ведь замужем.

— Зачем... вы это мне говорите?

Она ехидно улыбнулась:

— Мне просто хочется совершить подлость по отношению к Жозефине.

— Но почему?

— Но почему? — повторила она вслед за ним.

Он рванулся к ней:

— Джульетта!

— Вы хотите сделать мне больно? — Она вздохнула и отвернулась.

— Не тебе, а Жозефине! — выкрикнул он с искажённым от ярости лицом. — Уходи, влюблённая кошка.

— Ты хочешь... отомстить мне? — Она с любопытством посмотрела на него.

Он схватил её на руки и понёс в спальню. Она ещё успела срывающимся от волнения и страха голосом пробормотать:

— Не заблуждайся, Людвиг, я ведь также могу отомстить... Я ведь тоже не призрак.

За окном кто-то пронзительно свистнул. Так в Бонне свистел тот из них, кого они ставили на стрёме, когда лазали за яблоками в чей-нибудь сад. Но откуда здесь, в Вене...

Он подошёл к окну и увидел внизу юношей. Более старший на вид усердно подражал дрозду.

— Как же ты меня напугал, мерзавец! — закричал Бетховен. — Ещё немного, и я бы выпрыгнул в окно, чтобы не попасть в лапы полиции! Стефан, и ты, Фердинанд Риз! Ну что же вы?

Стефан фон Бройнинг задорно рассмеялся:

— А ну-ка угадай, откуда мы приехали. Не поверишь, из Бонна. Где бы нам хоть ненадолго присесть?

— На скамью.

— Да, господин ван Бетховен, мы очень устали. Мы скоро пойдём дальше, ибо вам нынче не до нас, грешных, вы всё больше с графами да князьями общаетесь, и потому едва ли странствующие музыканты встретят у вас достойный приём.

— Я тоже музыкант. — Бетховен с недобрым прищуром нацелился взглядом в переносицу Стефана. — Считаю в ритме анданте[53], и если вы при счёте «три» не подниметесь ко мне... Раз... два.

При счёте «три» он уже сжимал Стефана в своих объятиях: