— Я не «что». Я «кто».

— Будешь выпендриваться — скажу в Городе Ангелов, что ты не бог, а так, метис йотуна. Голубой асгардский мулат. Может, таким положено находиться тут после смерти.

Локи открывает рот. Закрывает его. Провожает взглядом Наташу, разгуливающую по узкому номеру мотеля туда-сюда.

— Ты отвратительная женщина и я не дам тебе конфету, — решает он.

— Ой, да пожалуйста.

Тони молча покачивается на колченогом, но прочном стуле у двери. Пьёт из горла пиво — разумеется, тёплое — и закусывает его чизбургером. Без сыра.

Наташа клянётся, что час назад сыр на кухне мотеля был, но вот незадача — взял и кончился перед приездом дорогих гостей.

Но это волнует Тони меньше, чем сказанное Наташей.

Пять минут назад эта женщина, которая определённо слишком сильно ударилась головой и не имеет права с этим поспорить, призналась, что тоже едет в Город Ангелов, рада, что они её подкинут и…

Что Тони потом отвезёт её назад.

Потому что она едет просить не за себя.

— Понимаешь, — повторяет она для Тони, отмахиваясь от Локи, — раз у них тут такая строгая бюрократия и учёт, за бюрократические ошибки точно должно быть наказание откуда-то сверху. Посмотри сам: до того, как наша огромная слива с манией величия развела бурную деятельность, здесь был порядок. Вот после его смерти, — Наташа тычет пальцем в Локи, — всё и перепуталось. Возможно, они стали прибегать к автоматизации. Знаешь, сколько ушло после того, как их близкие рассыпались в пыль?

— Не знаю. Но догадываюсь. Я не общался тут ни с кем, Нат, — Тони качает головой.

Оскорблённый Локи, в которого далеко не в первый раз за вечер тыкают пальцем, молчит, разгрызает леденец и запивает его пивом. Извращенец.

Все они тут ненормальные, и сам Тони ненормальный, и мир этот ненормальный. Пыльное, как заброшенный архив, бюрократическое чистилище.

— А у кого-то эти жалобы прокатывали? — уточняет Тони.

— Я общалась в местном Нью-Йорке с одним полицейским. Он помнил меня по битве на Манхэттене, — Наташа наконец садится, клонит голову ещё ниже к плечу. Локи зыркает на неё, но молчит. — Погиб после щелчка. Преградил патрульной машиной дорогу автомобилю, который чуть не влетел в остановку, где были живые люди. Он услышал, что можно пожаловаться, уехал в Город Ангелов — и назад в самом деле не приехал. Наверное, просьбу рассмотрели. Вдруг сработает, если я приеду туда и скажу — вы ошиблись, но я никому не расскажу, если вы отправите к живым того парня.

Неизбитая такая тема для беседы, когда в номер к двум мужчинам ночью заглянула красивая женщина.

— Но это шантаж, ты в курсе? — Тони вскидывает брови, обдумав дикую Наташину идею.

— Цель оправдывает средства. И только попробуй возразить.

Голос у неё стал хрипловатым.

— Мы должны успеть за неделю, — говорит Наташа, и глаза у неё нехорошо горят — Тони видел это не раз, да и Локи, кажется, помнит и поэтому не возражает. — Пока там идёт очередной фестиваль. Потом их отправят отсюда, и всё.

— Повтори, а то многовато информации. Куда отправят?

— В ангелы-хранители. Он в этой партии. Все, кто пожертвовали собой, со временем проходят подготовку.

Тони угукает и закусывает шпажку, на которую собрали недочизбургер, потому что он разваливался, как зубочистку. Продолжает качаться.

— Ну, я в деле, — говорит он. — Сдадим этого асгардского иммигранта и сделаем то, что хочешь ты, если так можно.

— А если нельзя?

— Всё равно сделаем. Это ж мы.

Наташа очень, очень старается приподнять уголок губ, но не выходит — и тогда она ставит локоть на изголовье кровати Тони и подпирает голову рукой. Уголок насильно ползёт вверх, но Тони — и внезапно Локи с ним — следит за этим как зачарованный.

— Идеальный баланс, — воодушевлённо продолжает Тони.

— Через Перчатку заразился?

— Нет, я не об этом. Давай попробуем вернуть в мир живых двух братьев — хорошего и засранца.

— Не думаю, что стоит называть мальчика засранцем, — фыркает Локи. Комкает фантик и пытается попасть им в дешёвую пластиковую урну в углу. Мажет — и переводит взгляд на тёмное открытое окно. — Ну подумаешь, водился с Альтроном. У нас у всех были ошибки.

Наташа прожигает Локи взглядом.

Но не комментирует, что под засранцем имелся в виду не Пьетро Максимофф, обитающий в Городе Ангелов.

***

С Наташей можно почувствовать себя живым даже в посмертии.

Уже с утра, завалившись на заднее сиденье со своим рюкзаком, Наташа прокуривает всю машину, рассказывая, что до смерти не курила очень долго, бросила из-за нравоучений Стива; громко и мелодично подвывает вокалисту «Гоголь Борделло»; потом тянется к Локи, который сетует на вечно лохматые волосы, и заплетает ему косички «для мягких волн», штук семь.

После этого Локи очень старательно изображает красивую и невозмутимую асгардскую статую, олицетворяющую страдание и смирение. Он судит по себе — и очень не хочет оказаться на окраине пустынного шоссе, выразив недовольство. Даже не трясёт перед Наташей договором аренды.

Нахальный бог как-то притих, в очередной раз отмечает про себя Тони, когда они останавливаются перекусить и купить продуктов. Локи держится чуть позади, пока они идут по пыльной улице, душной, будто бы прогретой послеполуденным солнцем, пустой, будто бы у всех сиеста. Почти все окна — грязные и зашторенные: начищать их до блеска никто не видит смысла, и пялиться в небо без солнца хотят немногие. Наташа пинает мыском потёртого кеда смятую банку из-под пива, Тони отбивает, банка гремит по асфальту почти весело — и они так и играют ею в футбол до единственной в городе пиццерии, и Локи плетётся позади, забыв распустить косички, и на грохот не выскакивают ни дети, ни собаки.

Хотя если бы Тони увидел здесь детей — стало бы ещё хуже.

В пиццерии Наташа даёт чаевые парню за стойкой — в обмен на пульт от пухлого телевизора, висящего над стойкой на кронштейне. Переключает с унылого музыкального канала, чёрно-белого в крапинку, на какие-то новости. Считает важным следить за событиями.

То, что в загробном мире есть телевидение, для Тони не удивительно — скорее, его удивляет, что не все журналисты в аду. И выпуск как будто даже соответствует времени аудиокассет и тарахтящих машин. Примерно в такой передаче в девяносто первом скучно и монотонно объявили, что Говард и Мария Старк убиты, и зачитывали эту новость целый день. Поэтому, пока Наташа залипает на экран, а Локи вспоминает про свои семь косичек и расплетает их, Тони ворует с окружающих столиков салфетки и лезет под тот, за который их усадили — подсовывает стопку салфеток под ножку, чтобы не качало.

— Он пока ещё там, — раздаётся над пластиковой столешницей голос Наташи, и Тони спешно высовывается.

Врезается темечком в край стола — и не замечает, что тонкие пальцы поглаживают ушибленное место.

Наташин взгляд прикован к выпуклому экрану, как и взгляд Локи, только в её взгляде — выражение облегчения, а он, кажется, вот-вот взорвётся. Тони тоже косится на экран.

По широкой улице среди блестящих высоток идёт парад. Как на День Благодарения, весёлый, нестрогий, торжественный. Камера снимает откуда-то сверху разноцветную толпу и красочные — несмотря на общую блеклость телевизора — платформы, а потом берёт крупным планом простенькую белую. С неё двенадцать мужчин в белом, разного возраста и разных национальностей, приветливо машут толпе.

Беловолосый Пьетро Максимофф в свободной белоснежной рубахе и таких же брюках — среди них. Тоже машет, щурится и улыбается.

Диктор бубнит своё, рассказывая, что фестиваль в честь ангелов хранителей состоится на побережье.

Парад идёт дальше.

Под голубым небом, по залитой солнцем улице.

— Невыносимо, — вдруг срывается у Локи с языка, и он встаёт. — Как только тебе в голову могло прийти остаться тут, Романофф? Посмотри на него. Он доволен. Он счастлив. Он улыбается, и над ним светит солнце. Нет, такое могла придумать только ты, с твоим багажом. Но даже ты этого не заслуживаешь, глупая ты девчонка!..