«Творится что-то кошмарное!»

«Я чувствую, что что-то не так».

Они заговорили чуть ли не в один день в конце прошлой зимы. Они могли часами и даже с каким-то извращенным удовольствием, обсуждать, как рушится мир, смакуя метафизические подробности. Поголовное ухудшение дел – от беспричинных проблем со здоровьем до скатывания на академическое дно. Синхронное обострение невесть откуда взявшейся апатии, разраставшейся день ото дня, словно плесень. Тревожные ожидания, будто что-то вот-вот должно произойти. Неделя, месяц, два. «Что-то происходит», – эта фраза сыпалась на меня отовсюду, откуда только могут сыпаться фразы. И не было в те дни ничего, что могло бы взбесить меня сильнее, чем эти слова.

– Мир сошел с рельс, – проговорила Ника, сминая лист бумаги.

Я издала слабый стон. Учитывая аномальную массовость явления и собственные неполадки, отрицать это становится все сложнее. Но я пытаюсь, к великому неудовольствию Ники.

– Я бы на твоем месте бежала туда без раздумий. Тем более, если знаешь, что все изменится.

Самолетик на мгновение застыл в воздухе, перевернулся и спикировал вниз.

– Но я не хочу, чтобы что-то менялось.

Не хочу ведь? Или…

– Ты хочешь остаться собой, поэтому тебя пугают перемены, – Ника облокотилась на перила рядом со мной. – Но уж если ты не можешь повернуть ситуацию так, как хочется, то я не знаю, кто еще сможет.

Я смущенно улыбнулась и полезла в рюкзак за очередным листом бумаги, но рука нащупала лишь тетрадь с конспектами, которым следовало оставаться в неприкосновенности до сессии.

Как быть, если вместе с миром неизбежно меняешься и ты сам?

Вот поэтому было бы здорово придержать его на паузе до поры до времени.

***

Щелчок выключаемого света – символ окончания очередного дня, приятно похожего на предыдущий и, с большой вероятностью, на следующий. Меланхолично пройдясь по каналам и убедившись, что программе передач сегодня нечем меня порадовать, я выключила кабельное, но оставила питание телевизора, позволив тускло-черному экрану немного освещать комнату. Лучше любого ночника. Едва различимое потрескивание тока, оживляющего старую коробку, будет приятной колыбельной. Немного пошатавшись в потемках, я рухнула на кровать. Пружины жалобно скрипнули. Растолкав гору одеял и подушек, я развалилась посреди импровизированного гнезда, раскинув руки и ноги, и закрыла глаза.

И все-таки, почему все происходит так, как происходит?

Оно довольно-таки славно происходит, претензий нет… Но после очередного сеанса Игры ко мне вновь приходит отчетливое понимание того, что я будто нахожусь под неусыпным наблюдением. То, что я слышу все эти годы – не просто внутренний диалог. Многие мои действия возникают сами собой, как на автомате. Знания появляются в голове из ниоткуда, и они имеют слишком большую практическую ценность, чтобы быть списанными на игру воображения. Кто же со мной? Это ведь даже не внутренний голос, а скорее, радиоволна.

Так чем она генерируется и почему этот источник настроен именно на меня?

Я перевернулась на бок, уткнувшись носом в одеяло.

Сколько бы мне не довелось пережить по ту сторону бодрствования, я, наверное, никогда не перестану удивляться тому, как за закрытыми веками может помещаться целая вселенная. Но сегодня из всех возможных координат меня интересуют лишь те, что ведут Домой.

Пространство будто скомкали, как лист бумаги, а затем распрямили обратно. Получилось не так ровно, как было, но на ногах стоять можно. Переждав эти метаморфозы, я обнаружила себя в совершено обыкновенной квартире. Я подошла к окну и отдернула занавеску. Улица была залита солнцем, по широкой дороге пролетали машины. Когда-то я это уже видела. Я осмотрелась. Похоже на квартиру пожилого человека. На подоконнике уютно теснились горшки с цветущей геранью, подголовники кресел украшали вязаные салфетки. В углу стоял небольшой старенький телевизор, у стены – массивный шкаф с поцарапанными лакированными дверцами. Рядом коричневая дверь, видимо, ведущая в другую комнату. Я села в кресло, устроилась поудобнее и направила на нее сосредоточенный взгляд.

В мгновение ока дверь разделила надвое черная полоса, и половинки разъехались с характерным звуком.

Каждый раз радуюсь как впервые.

Лифты попадаются разные, и количество кнопок в них тоже разное. Но неизменно есть две: «стоп» и «вызов диспетчера». Нажатие на «стоп» заставит проснуться. А если нажать на «вызов диспетчера», то кабинка отправится в совершенно особое место.

«Вызов диспетчера».

Спустя пару минут дверцы разъехались, и я вышла в коридор.

Коридор – артерия Дома, в углах его притаилась тусклая бледно-зеленая мгла, а стены убегают на многие метры в высоту и поддерживают потолок, полностью спрятанный во тьме (хотя насчет наличия потолка у меня все же некоторые сомнения). Обычно взору доступна лишь небольшая освещенная часть, а что там, за пределами видимости – отдельная тема. И ты снова идешь, озираясь по обе стороны, изучая ряды дверей, каждый раз разных и ведущих в новые локации – за каждой из десятков дверей притаились миллиарды слоев, которые постоянно перемешиваются, словно карты в колоде.

Уже и не помню, как так повелось, что Код чаще всего является мне в виде дома. Возможно, сказывается отсутствие собственной недвижимости и метания по съемным квартирам. Дом не слой. Не думаю даже, что здесь применимо понятие «слой». Это узел пересечения всех существующих слоев, а как я его вижу – вопрос другой. Код – мой дом, вот и вся связь между означающим и означаемым. Здесь редко можно встретить кого-то еще, они скорее ощущаются на уровне радиочастот. Я, если честно, не горю желанием пересекаться с кем-нибудь в этом месте.

Иногда Дом назначает встречу первым, каждый раз представая в новом облике. И каждый новый раз, случайно натыкаясь на него где бы то ни было, я его узнаю. Он может быть одним из множества таких же, выстроившихся в ряд на залитой дождем английской улочке викторианских времен, которая приснилась кому-то сто лет назад и не дает покоя до сих пор, может нелепо вписаться серой причудливой громадиной между миниатюрными белыми квадратами какого-нибудь оживленного восточного городка, а может стоять особняком посреди чистого поля. Кирпичный или деревянный, высокий или низкий, с несчетным количеством балконов и окон или же простая коробка из стен и крыши – я всегда его узнаю.

Я провела рукой по стене, чувствуя шероховатость тускло-золотистых обоев. Стены были увешаны фотографиями людей, чьи лица размывались, стоило начать вглядываться. Кое-где теснились журнальные столики, старые шкафы и комоды, прямо на полу валялись газеты и книги. Вперед, мимо всего этого, в самый конец коридора. Каждый шаг как движение ластиком по карандашному рисунку. Это не вопрос расстояния – ведь на самом деле нет ни комнаты, ни коридора, по которому до нее надо добраться, все это просто срыв покровов, а преодоление расстояния – лишь символ. Карандашный рисунок будет стерт, и останется лишь белый лист. Нужно лишь идти прямо и до конца.

Постепенно стены растворяются в темноте, растворяюсь и я. Где-то вдалеке, на горизонте, белым по черному, бежит матричный код. Сквозь ощущение собственной необъятности и в то же время отсутствия всякого размера я вижу свою комнату, где лежит мое тело. А то, что осталось от меня здесь, больше не похоже на человека. Честно говоря, это вообще ни на что не похоже.

На что похож пучок электронов, бегущий по проводам?

На что похож ветер?

У себя дома сложно найти приключения – именно поэтому мы покидаем привычные обиталища. Дома просто хорошо и спокойно, если это правильный дом, разумеется. Мой дом вполне себе правильный, но, честно признаться, тут совершенно нечего делать. Все, что здесь есть – это тонны информации. Полагаю, именно это ищут те, кто приходят сюда. О, они приходят. Разносят замки ломом и протискиваются в щели. Искатели. Романтики. Их можно понять – в привычной среде обитания многого не увидишь – все приелось до тошноты, и даже мысли не возникнет, что то, чего им так не хватает, может таиться за самым обыкновенным углом. Логично влезть на чужую территорию. Добро пожаловать, но никто не гарантирует теплого приема.