– Она разве не рыбачка? – усмехалась Тиана.
– Рыбачка-то рыбачка, – откровенно веселился Лидоу. – Но при этом я буду не я, если встречал когда-либо большую разбойницу, чем эта бестия!
Тиана не спорила. Танея относилась к ней неизменно добродушно-снисходительно, но так-то покладистым характером и добрым нравом вовсе не отличалась. В этот раз она уже успела сцепиться и с кем-то из рыбаков, и с Чазреком, и даже с самим Лидоу проорались от души. Потом, правда, выпили, облобызались и принялись вдохновенно мыть косточки соседям.
Потом Тимме подрался с Берхе Долговязым и их пришлось выводить на воздух, пока не перебили всю посуду.
А после всего пришла Нира сол Гразза. Нарочито скромно и даже избыточно простовато одетая, она вошла под одобрительный гогот и переглядывания почти всех гостей мужского пола и ревнивую гримасу Танеи. Графскую дочку в ней, конечно, никто не опознал – слишком уж давно она не бывала в этих местах, пусть её отцу и принадлежала половина Верескового Архипелага. Тем не менее на фоне местных пьяниц и солёных бродяг она смотрелась даже более чужеродно, чем Тиана с её откровенно южной внешностью. Словно райская птица, затесавшаяся в стаю ворон.
Решительно и непреклонно Нира прошла к стойке.
– Доброго вечера вам, дядюшка, – с лучезарной улыбкой обратилась к трактирщику.
– И вам не хворать, сударыня, – поклонился Лидоу. – Чем-то могу помочь?
– Быть может. Мне тут по большому секрету сказали, что у вас может найтись для меня работа.
Тиана, до этого вполне успешно притворявшаяся мебелью, ошеломлённо уставилась на подругу.
Глава пятая. Огонь внутри
Не опускается мгла,
чтобы не смог я прийти
и чтобы ты не смогла.
Все равно я приду -
и пускай скорпионом впивается зной.
Все равно ты придешь, хоть бы
хоть бы губы сжигал тебе дождь соляной.
Не подымается мгла,
чтобы не смог я прийти
и чтобы ты не смогла.
Я приду,
бросив жабам изглоданный мой огнецвет.
Ты придешь
лабиринтами ночи, где выхода нет.
Не опускается мгла,
не подымается мгла,
чтобы я без тебя умирал,
чтобы ты без меня умерла.*
Нира пела негромко, едва ли в половину силы своего голоса. Но её всё равно слушали. Позабыли свои печали и радости, прервали на полуслове разговоры – только для того, чтобы внимать, затаив дыхание, мерцающим переливам бархатного звука.
Райская птица, залетевшая в пропитавшийся дымом и винными парами зал. Даже серенькое платье не спасало от этого впечатления. Даже то, что Нира нарочно не прибегала к прочим проявлениям своего очарования: ни танца, ни летящих по ветру золотых кос, ни проникновенных взглядов. Она просто сидела, чинно сложив на коленках руки, и пела.
– Откуда ты её выкопала? – улучив момент, шепнул Лидоу. – Ко мне уже стянулась вся Кантипурра, чтобы её послушать, и скоро придётся перебираться во двор, чтоб люди на головах друг у друга не сидели. А там холодно и мерзко.
Тиана пожала плечами. Раскрывать инкогнито Ниры сол Гразза она не собиралась. Захочет – сама скажет.
– Она собралась петь здесь всё то время, что гостит у меня. Так что, думаю, все успеют её послушать. Без давки и преодолений.
– Прекрасно. Воистину, Тиана, идея нанять тебя была послана мне самым добрым и милостивым из богов. Ты приносишь пользу и доход, не только работая за пятерых, но и другими совершенно неожиданными способами.
Тиана не спорила. Она была с полностью согласна, искренне полагая одним из своих главных даров на этом свете – знакомства и встречи с необыкновенными людьми.
Все испортила Танея Ольдши. Вышла из-за стола, покачивая бедрами, излишне обтянутыми красной кожей брюк. Повела шальным кошачьим взглядом.
– А что-нибудь менее заунывное можешь? – спросила у Ниры. – Чтобы повеситься не хотелось?
В зале неодобрительно загалдели. Всем остальным пение Ниры нравилось. Разве что Чазрек хохотнул и, витиевато ругнувшись, предложил исполнить непристойную песенку про трёх невинных мышек, отправившихся прогуляться на сельскую ярмарку. Песенку знали даже дети, что совершенно не мешало ей перечислять слишком уж пикантные мышиные приключения во всех подробностях.
Нира улыбнулась.
– Мне кажется, что про мышей вы прекрасно споете и без меня. А, пока я здесь, можно узнать что-нибудь новое. То, что вам незнакомо пока еще.
– А оно нам надо? – присвистнула Танея.
– Расширить рамки познания всегда полезно.
По безмятежному лицу Ниры ничего нельзя было понять, но как раз это и говорило о том, как она задета.
– Рамки? Чего? – нарочито грубо фыркнула Танея. – Нет, я не спорю, голосом ты владеешь мастерски. Всякие там штучки и приёмы. Но живой жизни в твоих ужимках нет. Так – жеманство и самолюбование. Ах, как мы все тут страдаем. Хотя сама-то всех мук повидала: зуб, сломанный о гранит бесполезной науки.
Нира побледнела. Потом покраснела. Пото резко встала и одним шагом преодолев расстояние, разделявшее её и Ольдши, выхватила у той из рук стопку с "огнёвкой". Выпила залпом, Тиана впервые увидела, что она так умеет. Потом запрокинула голову и опалённым горлом, не пользуясь ни одним из тех приёмов, что так не нравились Танее, запела вновь. Без ухищрений, правильного дыхания и лишь отбивая себе ритм каблуком туфельки.
– Не позабудь меня в пути,
не позабудь меня во сне!
Утихнет боль, как ветер стих,
забудешь дом, как прошлый снег.
Я знаю, синяя вода
любовь уносит без следа,
а унесёт – спроси: "Куда?" —
она не скажет никогда,
не скажет никогда.
Уж скоро год, как ты ушёл,
и нет ни писем, ни вестей.
Ах, только выдержал бы шёлк
на парусах шхуны твоей!
Пусть мачты в море не снесёт —
уж если потемнеют дни,
сомнётся платье синих вод…**
На какое-то время все замерли. Тишина стояла такая, что казалось, что до этого в трактире было шумно. Хрипловатый от "огнёвки" голос Ниры пробирал до костей, ознобом охватывал позвоночник и немилосердным огнём душу. Тиана сама не заметила, как вцепилась в руку стоявшего рядом Лидоу изо всех сил. А ведь она знала Ниру много лет! Что уж говорить о тех, кто впервые попал под её чары.
– Пряду я пряжу день-деньской,
не устаёт моя рука.
Сумею я из пряжи той
верёвку свить и холст соткать.
Ах, только, только б моряка
вода навеки не взяла!
А заберёт – петля крепка,
