- Пойду я, - Егор направился к вешалке с куртками, минуя опасливый капкан из кошачьих лап и зубов - Машка переживать будет, а телефон я дома забыл.

  Наблюдая за тем, как лезвие молнии затягивает его тело в тугое болоньевое полотно, Рита заплакала.

  Ранее субботнее утро началось у Риты со звонкого пения перфоратора. Ноты, которые он брал, пару раз вышли за пределы допустимого спектра и приблизились к ультразвуку. Проклиная про себя этого металлического сородича китов, проснулся и Бася. Выйдя из комнаты, он лениво вскарабкался на подоконник, чтобы поприветствовать разревевшееся с самого утра ноябрьское небо. Оно, не успев с ночи припрятать серые подглазины облаков, вяло посыпало город влажными комками снега. Ознакомившись с утренней почтой, которую любезно предоставил местный почтальон - паучиха Галина Марковна, Бася отправился в кухню, твердо намереваясь провести день в компании еды, Риты и телевизора. Но то, что он обнаружил на кухонном столе, в единый миг перечеркнуло все его планы, ознаменовав начало новой операции "Проникновение в коробку".

  Зная повадки своего нерадивого сожителя, Рита с вечера не стала распаковывать купленные на пятничной распродаже специи, а просто оставила их на столе в небольшой картонной коробке. По наивности своей она полагала, что кот не проявит должного интереса к столь невзрачному предмету. Как же она ошибалась. Возможность убедиться в ложности своих суждений представилась девушке ранним утром, сразу после того, как она, еще не просунув руки в мягкие объятия махрового халата, направилась на кухню. Первые всполохи беспокойства поймали Риту уже на пороге, когда странный гавкающий шорох донесся из-под стола. Откинув скатерть, и почти до пояса оголив столешницу, Рита, наконец, встретилась лицом к лицу с крайним проявлением кошачьего коварства. Коробка, бережно оставленная ей на столе, вытянулась у самой задней ножки стола. Плоские стенки ее были яростно вспороты, разрушены в порыве вандализма. Впрочем, сам вандал находился тут же, и вовсе не пытался избежать наказания. Бася с лицом младенца-Иисуса блаженствовал, прижимая к груди мешочек с мелиссой (более известной в узких кругах, как "кошачья мята"). Его усы завились стеблями сушеного укропа, хвост разметался, а сам он пожелтел, украсив черный мех лепестками цветов, словно шафрановый рыцарь. Остаток дня кот провел, пытаясь понять, где же заканчивались границы забытья сладкого сна (в котором, к слову, он изобретал 1000 и 1 способ зажарки Галушки) и реальности.

  К счастью, как объяснил Рите ветеринар, эффект от этого кошачьего наркотика, обычно был мимолетен, и на утро Бася уже должен вновь вернуться в границы сознания. Но девушка все не могла успокоиться, боясь за состояние пушистого друга. Она даже вызвала к себе Лизу, которая вскоре примчалась к ним. Но убедившись, что кошачьей жизни ничего не угрожает (разве что Рита, которая трогала его нос и перекладывала с бока на бок каждые 10 минут). Лиза, вдоволь посмеявшись над зверем, скорее отправилась восвояси. Оставшись одна, Рита вложила еще сонное кошачье "тело" на краешек дивана и прилегла рядом с ним. Она не успела заметить, как вечерний город успел преобразиться. Загорелись лампы на одиноких фонарных столбах. Медленный плексигласовый свет полился в комнату от широкой неоновой вывески. Легкие оконные занавеси не скрывали жилище четвертого этажа от любопытных взглядов прохожих. Но Риту это не смущало. Да и потом, чего смущаться? Кто из нас поздним осенним вечером не заглядывался в мерцающие окна домов.

  Разве были те, кому неинтересно узнать о жизни их обитателей. Вскоре уже сама девушка, окруженная вечерним проблеском, погрузилась в сон. Здесь ее ждали давно забытые лица родителей. Мать - невысокая полноватая женщина с большими, вечно опухшими глазами и широкой ровной улыбкой. Отец - совсем непохожий на саму Риту - рослый жилистый гигант. Оба счастливо машут девочке, играющей на обрывистом песчаном берегу.

  Вскоре картина изменилась, и Рита оказалась посреди кухни и смотрела, как тонкая ладонь гладит мягкую шерсть серенького котенка. Мокрый запах шерсти наполнил девичьи легкие, а сладковатая наледь сковала язык. Но картина вновь изменилась, и девушка почувствовала неприятное прикосновение ветра, сжавшего горло. Глаза ее забегали, пытаясь найти знакомые предметы. Но тело девушки перестало слушаться, голова замерла напротив раскоряченного дубового ствола. Когда взгляд ее скользнул вверх по толстым старым веткам, девушка вскрикнула и проснулась.

  Полностью пришел в себя Бася только к следующему вечеру. Все еще похрипывая и время от времени замирая, глядя в одну точку, кот пытался вспомнить события минувших суток. Отвлекал его от этого занятия только извиняющийся голосок Снежка.

  - Шеф, - пропищал он, уткнувшись мордой в потрепанную москитную сетку. - Шеф, ну как вы?

  - Нормально со мной все, - отозвался Бася, с трудом собрав правый и левый глаз в одном направлении. - Зачем пришел?

  - Так наши ж волнуются, - пояснил кот. - Вы поправляйтесь, шеф.

  - Хорошо.

  - Шеф?

  - Ну чего еще?

  - А может эту дрянь вам Галушка подкинула? - в ужасе предположил Снежок.

  - Да нет, - нехотя признал Бася, чувствуя, как краснеет его спрятанная в густом мехе кожа. - Ни при чем она тут. Сам я опростоволосился.

  - Поправляйтесь, шеф, - содрогаясь от избытка чувств, повторил Снежок.

  - Слышал я уже это, - смягчился Бася. - Вы там сами как?

  - Хорошо все. Митрич пока осел у Бородинского. Фрея голубям хвосты крутит. Все пытается взломать новый код доступа к почте Галушки. А вы когда к нам-то теперь?

  - Думаю, завтра. Сразу, как моя на работу уйдет, - предположил Бася, оглядываясь на роющуюся в шкафу Риту.

  Девушка, к слову, была занята крайне важным делом - подбирала наряд для вечернего выхода "в свет" и обсуждала его по телефону.

  - Я не понимаю, зачем мне вообще туда тащиться, - упорствовала девушка, прикладывая к плечам черную хлопковую блузку. - Она же твоя сестра, а не моя.

  - Но пригласили-то не меня одну, - твердил Лизин голос в трубке. - Да и к тому же выйти лишний раз из дома тебе совсем не повредит.

  - Конечно, - проворчала девушка, срывая с пластикового плечика короткое серое платье, украшенное двумя рядами старомодных воланов. - Все равно тебя и Егора я там больше никого и не знаю.