будет, но все равно по моим венам бежит разочарование, и я расстраиваюсь. Но я не могу позволить себе унывать. Она свяжется со мной, когда придет время. До тех пор, я должна выяснить, как играть в жену Иккинга так, чтобы он верил.

В шесть часов его нет дома. Я сделала яичницу полчаса назад, и теперь она застыла на плите. Я даже не могу обидеться или разозлиться, ведь я не спросила у него, куда он ушел и когда вернется.

Я начинаю накрывать на стол, потому что не знаю, чем еще заняться. Когда входная дверь открывается, я подхожу к плите и снова включаю конфорку.

— Привет, — кричу я, — Я здесь, — я морщусь, понимая, как глупо это звучит.

Он не отвечает, но я слышу его шаги в гостиной.

— Привет, — говорит он с порога кухни. Вчера я не заметила, какой у него глубокий и задумчивый голос, пока пыталась успокоить свои нервы.

— Я приготовила ужин, — говорю я, глядя на него. Он облокотился на косяк двери,

скрестив руки на груди. Он одет в темно-серую футболку и потертые джинсы, и он выглядит более комфортным в повседневной одежде, так же, как и я. Его густые темные волосы в беспорядке, словно он проводит по ним рукой каждые несколько минут. Я возвращаю свое внимание к яйцам и пытаюсь отклеить их от дна сковородки.

— Я надеюсь, что ты голодный, — говорю я. — Потому что я очень. Я почти ничего не ела сегодня, — слишком быстро и слишком нервно говорю я.

Он не отвечает. Я еще раз смотрю на него, и он мне улыбается.

— Что ты делаешь? — спрашивает он, наконец.

— Готовлю, — говорю я, кусая губу. Я пытаюсь, по крайней мере. Почему он не может просто сделать что-нибудь? Он до сих пор не оправдал мои ожидания. Он молчит, не трогает меня, даже сочувствует, по-моему. Внезапно я чувствую волну гнева на сестру. Она должна была сказать мне, как вести себя с парнями.

— Хммм… — это все, что он говорит. Тишина окутывает нас, и я не знаю, как ее прервать.

Я резко кидаю деревянную лопатку в сковороду, и горячие кусочки яиц разлетаются во все стороны и попадают мне на руку. Кожу обжигает, и на глазах выступают слезы.

Он подходит ко мне сзади и выключает конфорку. Он кладет руку на мое плечо, и я очень стараюсь не вздрогнуть.

— Давай, — говорит он. — Пойдем, сядем.

Я оборачиваюсь, пытаясь состроить беспокойство на лице.

— А ужин?

— Я думаю, это может подождать.

Я следую за ним в гостиную и сажусь в одно из кресел, пока он устраивается на диване. Я поджимаю ноги под себя и нервно начинаю щупать маленькие веревочки на диванной подушке.

На улице еще светло, но солнце начинает заходить, а окна нашей гостиной выходят на восток, из-

за чего в комнате полумрак. Он не включает лампу, и я рада. Будет проще и спокойнее.

— Я знаю, что это трудно, — говорит он. Он наклоняется вперед и кладет локти на колени, глядя на пол. — Мне тоже не легко.

Я не знаю, что сказать, поэтому молчу.

Он разочарованно вздыхает.

— Ты не…ты не должна притворяться кем-то для меня, Астрид. Я ничего не жду. Я хочу, чтобы ты была собой, — он откидывается на спинку дивана. Его голос был усталым. — Я просто хочу знать, кто ты.

— Ладно, — говорю я, пока мой мозг ищет скрытый смысл в его словах. Потому что это казалось нереальным, что ему тоже не хотелось этого брака.

— Что ты хочешь знать?

Иккинг снова наклоняется вперед и смотрит на меня.

— Все, — спокойно говорит он, и мой желудок сжимается.

Я знаю, что я должна рассказать ему что-нибудь, но я так же знаю, что я должна быть осторожной. Но даже если я буду осторожной, я не знаю, что я могу ему рассказать, потому что я сама не знаю, кто я. Всю свою жизнь я думала, что я запасная дочь. Дублер моей старшей сестры.А потом, неожиданно, два года назад, я оказалась в центре внимания. Я потратила всю свою

жизнь, становясь девушкой, которой они хотят меня видеть, я закрыла настоящую себя, закопала в глубокий колодец. А сейчас я должна открыться незнакомому человеку.

Я отрываю от подушки одну ниточку.

— Ммм…я не знаю, — я делаю глубокий вдох. — Я люблю клубнику. Я хотела бы быть на несколько сантиметров ниже. Я боюсь змей. Я люблю читать. Моя мать умерла, когда я была ребенком, — я говорю быстро, словно эти слова ничего не значат. Интересно, он знает, что его

отец сделал с моей семьей? Как он забрал мою мать и убил ее, чтобы напомнить всем, в чьих руках власть. Я просто подумала об этом, и мои щеки покраснели, а сердце забилось так сильно, что я почувствовала боль в ребрах. Я должна остановиться, но вместо этого, я смотрю прямо в его

глаза. — Мне не нравится то, что делает твой отец, — да, может, Кэтрин и жестока, но и во мне есть бесшабашность, которую я не могу сдержать.

— Это все, что ты хотел знать?

Выражение лица Иккинга не меняется, он сам спокоен.

— Это только начало, — говорит он, в конце концов.

Я знаю, что он ждет вопросов от меня. Вопросов о его жизни. Но меня это не волнует. Я уже знаю о нем все, что стоит знать. Я знаю, кто его отец и какая у него семья. Все остальное для меня не имеет значения. Но я слышу голос отца в голове: первый шаг — получить доверие.

Поговорить с ним, заставить его открыться.

— А что насчет тебя? — спрашиваю я с поддельным интересом. — Теперь твоя очередь.

— Ладно, — говорит он. — Я люблю пекан. Я хочу, чтобы у меня был подбородок, как у моего отца, — его глаза светятся, и я знала, что он дразнит меня. — Я боюсь замкнутых пространств, — продолжает он. — Мне нравится быть на открытом воздухе. Моя мать сводит меня с ума, — он делает паузу, смотрит прямо на меня. — Мне нравится, как сверкают твои глаза, когда ты злишься. Это все, что ты хотела знать?

Что-то трепещет в груди.

— Это только начало, — говорю я.

========== Глава 4. ==========

Следующим утром я просыпаюсь в пустом доме Иккинг уже ушел, в записке, оставленной на кухонном столе, он написал, что вернется к пяти. Я чувствую разочарование, когда читаю ее.

Не то чтобы я скучала по нему и хотела, чтобы он остался. Мне просто скучно. Я никогда не умела просто сидеть на месте с книгой в руках. Я не могла жить без активности, и Кэтрин говорит, что это может привести меня к неприятностям. Она всегда говорила это с улыбкой, но я никогда не думала, что она шутит.

Я чувствую себя изолированной в этом доме. Кроме моей сестры, у меня больше не было друзей. Мой отец обучал нас дома, не доверяя учебной программе Президента Хеддока. Он также волновался, что мы можем ошибиться и сказать кому-то о наших намерениях, если станем дружить с другими детьми. Конечно, были люди, которые так же не принимали политику

Президента, но мой отец думал, что лучше держать наш план в секрете. Это был секрет Армии из трех человек. Он никогда открыто не говорил о революции и предупредил нас не делать этого.Последние два года я почти не выходила из дома, пока они с Кэтрин заводили нужные знакомства в нашей стороне города, укрепляли союзы, помогая людям, когда им не хватало еды.Они также помогли людям из забытой части города, например, тому мужчине с рынка, чья дочь тяжело болела (сейчас она с радостью выступает в качестве посланника). Мой отец всегда говорит, что люди будут помнить эти добрые дела и поддержат нас. Но у нашей семьи не было верных друзей, потому что людям нельзя доверять на сто процентов.

После завтрака овсянкой и малиной, я быстро принимаю душ и выхожу на террасу. Это большое помещение, с темно-серым деревянным полом. В середине стоят два дивана с желтыми

подушками, а между ними стоит низкий кофейный столик. По стенам растет вьюнок, придавая террасе более уютный вид. Я вижу все, но вьюн не дает увидеть меня.Задняя дверь соседнего дома открывается и на улицу выходит девушка, неся корзины в

одной руке и резиновыми перчатками в другой. Ее волосы длинные и прямые, они блестят на солнце и кажутся золотыми, а не светло-русыми. Я всегда завидовала таким волосам. Они кажутся