–А куда это? – спросил Данила.

–В Тюмень или Томск, в нефтегазовый, – ответил Митя. – Сейчас это самая из самых, пойми, Даня. Ты себе уже сейчас подыскивай что-нибудь, смотри, чтоб такое, полезное. Чтоб хоть на первое время деньжат срубить. Думаешь, я всю жизнь на буровой? Да ладно. Это так, ступенька. А может, и всю жизнь… – Митя пожал плечами. – Это как сложится, может, профессия и ничего, и не захочу белым воротничком, синим буду.

Митя засмеялся.

–Ладно, валяй до дому. Батя гуляет все? – спросил Митя.

–Гуляет. Вчера с полночи колотился, – Данила старался сказать так же спокойно, как Митя спросил.

–Дядя приходил?

–Да.

–Дядя у тебя мужик что надо, – сказал Митя. – Ладно. Не переживай. Батя у тебя тоже мужик ничего. Иди домой. Готовлюсь. Со мной не наговоришься сегодня. В понедельник вечером приходи.

Данила пожал руку Мите и вышел из гаража. Вернулся домой в расстроенных чувствах, раздумывая, куда же ему податься, понял, что Митя все-таки поторопил его с определением, куда там. С класса восьмого как-то надо. А пока – ладно. В речке, вон, свою рыбу он не всю еще выловил. Директора даже перелавливает иной раз.

Данила крепко закрыл калитку, проверив, чтоб она сильно не тряслась и не стукалась, и пошел в дом, с крыльца оглядев еще раз свежие рядки картошки.

Мать дома смотрела телевизор, слегка безразлично глядя в экран и иногда вздыхая.

Данила зашел к себе в комнату, повалился на кровать, достал телефон и от нечего делать стал играть.

Когда играет в телефоне, Данила тоже вроде о чем-то думает, а вроде не думает. Что так-то делать. Огород разве что полить?

–Мам, огород полит? – крикнул Данила.

–Опомнился! Давно уже, – со смехом ответила мать.

–Ну ладно, – Данила опять углубился в игру.

Никакие мысли его не беспокоили.

Вообще, зачем человеку мысли? Думает о чем-то он, может, вовсе о бесполезном, о ненужном, о таком, что, может, мысли человека и не достойно. Думает о проблемах своих, голову ломает на двадцать частей, о радостях своих вспоминает, опять же режет сердце, что сейчас-то радостей меньше у него, всегда ведь так кажется. Или, чего еще хуже, мечтает о чем-нибудь, тут-то вот вообще крышка.

Данила играет, и вроде как на сердце у него отпускает давнюю его мечту – планшет. В поселке они появились недавно, как все новое, которое сначала бывает распробовано городом, перенасыщает город, надоедает городу и потом медленно и уже вальяжно, как явно знающий свое превосходство чемпион, завоевывает одним взором периферию, провинцию, поселок, деревню, глубинку.

Первый планшет в качестве разведчика был послан всей армией андроидов, айпадов и айфонов в прошлом году в январе.

Его привезла дочка завуча, тогда одиннадцатиклассница. Чуть ли не вся школа билась мягким задним местом об скамейку, выжидая конца каникул, и в первый же учебный день все кинулись к обновке смотреть.

Хозяйка на разумном отдалении демонстрировала умную технику, избранным дала даже потрогать, а вообще вся светилась от счастья.

Митя, учившийся в десятом еще, за два поцелуя за школой получил право рассмотреть технику со всех сторон, как интересующийся, и после сообщил свое заключение Даниле:

–Вещь стоящая. Но продержится у Светки не долго.

Громов оказался прав: через два месяца усиленной эксплуатации планшет отказался сначала заряжаться, а потом и включаться. Возили в сервисный центр и вернулись, по одной версии, ни с чем, по другой версии – с новым планшетом, который уже никому не давали.

Потом постепенно более-менее состоятельные на деревне ученики обзавелись данными устройствами. Даже у некоторых в начальных классах появились свои планшеты, преимущественно, у «школьных» – так называли учительских детей.

А Даниле – и Данила это сам понимал – и мечтать нечего о планшете. Хотя Громов и говорит, что можно достать сравнительно недорогой, и такие, правда, бывают (он и не врет, был уверен Данила), даже на такой нечего рассчитывать им. У Мити тоже планшета нет, он обходиться смартфоном, который бережет и использует нечасто. Да и то – смартфон он почти что сам себе достал, все-таки ездил на областную олимпиаду, занял второе место, а до первого – заветного планшета – не то что не дотянулся, а просто его засудили – отдали городскому. Митя тогда еще сильней стал презирать городских.

А Даниле и мечтать нечего. У матери вся зарплата, как цена у иного планшета. Какое уж там. Конечно, Данила уже не маленький, понимает, пил бы меньше отец – больше бы пользы было. Да, видать, отец этого не понимает.

Вообще, конечно, обидно. У Юльки Самохваловой (дура дурой, уши холодные) и у той есть планшет. Правда, мать магазин имеет.

Данила вздохнул, отложил телефон. Самому накопить? А как?

«Мите хорошо, он хоть калымить может, – подумал Данила. – Он сам говорит, что ему тот же Петухов деньгами дает. А я ни в чем не разбираюсь… Рыбу ловить? А эка невидаль! Кому ее здесь продашь, а в город ехать или на дорогу – все равно деньги нужны. Как бы икряная! А то шваль одна. Хариусов только немного из нормального. Рыбой не разживешься. А помогать за деньги? Свои, вроде стыдно деньги-то брать… Эх!», – с невыразимой тоской вздохнул Данила.

Вот кто деньги придумал? И для чего? Неужто человек не может вот так же просто, как сегодня дядя Леша, помочь другому человеку? То, конечно, родственники, ну а так-то рассудить. Как в школе на уроке – «все люди – братья», а как потом в планшет играть тот же, так сразу табачок врозь.

Вообще, не справедливо как-то. Не то чтобы был бы у Данилы планшет – и он бы не возмущался, а просто так, как рассудить.

Данила пожал плечами, повертел в руках телефон, погладил его по экрану. В конце концов, это у него есть, и он и с этим счастлив.

Утром в воскресенье мать растопила баню, стала убираться в доме, а Данила пошел полить с утра грядки.

Сквозь рядки редиса на грядках пробивались слабые морковные росточки, а редис уже стала мать выдергивать потихоньку. Данила тоже выдернул парочку редиса, окунул в лейку с водой, отломал листья и, грызя редиску, стал поливать, как маятником, раскачивая рукой.

На другой грядке ползли по земле огурцы, правда, только недавно их высадили, и они еще не цвели. Помидоры вообще еще только в срезанных пластиковых банках стояли, рано им.

Данила, проходя мимо картофельных рядов, присел возле одного бугорка, воровато оглянулся на двор – стоит ли там мать, убедился, что никого нет, чуть-чуть раскопал землю и тронул рукой картошку. Она лежала в земле глубоко, в золе, но корней на ней еще не прощупывалось. Даниле даже показалось, что картошка теплая.

Он зарыл опять землю, провел рукой по бугорку, чтобы не было видно следов раскопки, и с невозмутимым видом пошел к следующей грядке с едва заметными ростками кабачков и тыквы.

Даниле всегда удивительным казалось, что вот посадишь семечко, поливаешь его, глядь – вырос росточек, глядь – уже завился по земле змейкой, глядь – под листвой уже зреет кабачок, похожий на переросший гладкий огурец, а потом уже и не глядь, а просто спотыкаешься об зеленую дубину на тропинке. А между тем вроде каждый день ходишь, поливаешь и ничего такого не замечаешь удивительного.

Мать, повязав волосы платком, ушла чистить стайку, а Данила схватил в кладовой пыльную и со сломанными зубами расческу и отправился к линяющему псу, который, увидев хозяина с зубатой деревяшкой, обрадовался, лег на спину, выставив миру линяющий и в клочьях шерсти живот.

Данила всегда счесывал шерсть с Тузика. Они с матерью собирали потом эту шерсть, мать кому-то относила, а потом приносила уже пряжу, из которой можно было чего-нибудь связать.

Тузик даже повизгивал от удовольствия, пока Данила, с трудом переворачивая его, обчесывал со всех сторон клочья и спихивал их в небольшой мешок холстяной.

–Опять ты его чешешь? – мать, разматывая платок на голове, вышла из стайки.

–Чешу, – ответил Данила, усердствуя на правом боку чересчур лохматого сторожа.