– Что врачи говорят?

– Пока ничего определенного. Ты меня прости. Вот. Подарок.

– Большой подарок.

На полу стоял укутанный в полотенце громоздкий предмет. Клетка.

– Думаю, что в дни скуки тебе просто необходим птенец-болтун.

– Ура! У меня давно была мечта завести попугая. Какой маленький! – Клетка открылась, и птица оказалась в руках Черепахи. – Он уже может разговаривать?

– Нет. Тебе нужно регулярно с ним беседовать, чтобы он вырос умным мальчиком.

– Конечно. Огромное спасибо. Прямо коленки трясутся, как волнуюсь.

– Не за что. Ухаживай за ним и иногда вспоминай про меня.

– Я тебя никогда не забуду. – Растроганные, мы обнялись.

– Как назовешь?

– Кеша. Как в мультфильме. Если я Черепаха, пусть он будет человеком. Поставлю клетку на подоконник. Там светло. Занавеской закрою. Это будет нашей тайной. Только мы втроем будем знать друг о друге. И больше никто. Даже Оле не скажу.

– А справишься? Клетку чистить надо.

– Сделаю все. Теперь у меня есть ради кого жить. Ты и Кеша – мой смысл жизни.

– Договорились!

Кот в этом месяце полон собственных забот, он убежден в личном превосходстве, поэтому на его помощь рассчитывать не следует. Появятся надежда и вера, главное, подобрать нужный ключ, чтобы они оправдались.

Константин, руководитель рекламного агентства, приходит на ужин в квартиру, где раньше жили двое. Доктор Лейн призывает срочно найти деньги на операцию. Попытки занять необходимую сумму у Кости и Дементьева проваливаются. Черепаха обещает устроить встречу с Акимом.

С параллельной позиции виделись Грому фигурки и точки людей. Он исподлобья глядел и милостиво улыбался, выжидая подходящего момента. Вот уже сгустил серые пухлые крылья свои над головами, верхушками деревьев и крышами домов. Он накапливал прохладу и влагу, чтобы затем повсеместно смыть пыль неблагодарного, черствого и ненавистного города во имя добра. Люди, в надежде укрыться от юркого ветра, запахивали глубже пальто, морщили носы и прятались в подворотнях. Несли с собой бестолковые зонтики, еще сухие. Черные и разноцветные, они редко спасали от стихии, лишь только от капель росистого дождя. Стоило усилить частоту падения, как одежда и волосы покрывались пятнами холода и предстоящего насморка. Время настало. Гром ударил в жилистые ладони, и прогремел первый злостный раскат. Замельтешили струйки воды, асфальт потемнел и растаял, трава пригнулась, деревья спрятали листья. Щелкнули механизмы зонтов. Задел пугливые уши второй хлопок, ветер, замерзнув, носился без направления. На земле появились маленькие озера, пузырями дыбилась вода, стекала по склонам, упиралась в бордюры, останавливалась и усеивалась рябью. Еще долго Гром тешил себя подобной игрой, пока не утомился однообразием людских выходок, нашел другой путь, последний раз взглянул на сырой город, вздохнул с облегчением и ушел, оставив после себя мокрый запах, который самовольно проникал в самые отдаленные места, даже в нашу квартиру, где в ожидании твоего прихода притаились бездушные предметы.

Последнее время в нашей квартире не звучало ничего, кроме закипающего чайника и смывного бочка. Скукой по крикам мне никогда не приходилось страдать. Но тишина застилала ржавчиной все, к чему прикасалась. Тишина в твоей палате, в нашей постели. Тогда все было по-другому. Топоты, стуки, скрипы и стоны – мы их создавали в знак жизни. Гордились ими и охраняли движение. Не назову тот день приятным, но запечатлелся он в памяти напичканным активностью.

Играет песня Леонарда Коэна «В ожидании чуда» из нашего любимого кинофильма. Пылесос вертит головой и выкрикивает странную мелодию. Влажная серая тряпка огорченно свисает с полки. Она еще вчера раскидывала плечи на спинке стула и называлась моей майкой от «Дизель». Сегодня прожженные сигаретным пеплом многочисленные отверстия и твоя лень превратили ее в ответственного по удалению пыли дежурного. Рыжее ведро с мыльной жидкостью безоблачно улыбается пластиковой полупрозрачной ручкой. Зеркало правдиво изображает мои светлые волосы на вспотевшем лбу, обнаженные ноги, начинающиеся с сухих холодных ступней и заканчивающиеся где-то под твоей голубой рубашкой. Кривляния и воображаемый вальс с тобой помогают пополнить силы, и я продолжаю воздвигать империю чистоты в нашем прохудившемся государстве №66 (иногда 99, верхний шуруп таблички выпал).

О чистую широкую полку и чашку зеленого чая ударяется твой дубликат ключей и шорох пакетов из ближайшего магазина. Календарь пролистывает месяца и числа в моей памяти. Нет совпадений.

– Пир?

– Привет! – Чмокаешь меня в левую щеку и волочишь покупки на кухню.

– Праздник?

– Такая очередь в кассе! И лифт сломался! Чертовы механики!

– Годовщина? – не успокаиваюсь я.

– Что-то неладное с тормозами. И дверь скрипит.

– Лосось, икра, авокадо… да, нечасто у тебя возникает желание побаловать меня. И к тому же видеть тебя здесь с ними в руках!

– Представляешь, сегодня в офис привезли огромный аквариум с рыбками. Босс вычитал в модном журнале, что это хорошо влияет на психику людей, находящихся больше пяти часов в замкнутом пространстве.

– А это что за ягода такая в шуршащих листьях?

– Не знаю, каким точно образом селедки смогут исправить наше положение, но настроение улучшилось уже, когда мы осознали, что бедолаги живут в стекляшке метр на метр всю недолгую жизнь под ежесекундным вниманием или своих сородичей, или нас, не похожих на них селедок.

– Ого! Шампанское? Ты же его не любишь!

– Зато я люблю тебя!

– Наверное, это мы сегодня и отмечаем?

– Нет. Что подать к рыбе?

– Подать кому?

– Сейчас подай мне самый острый нож.

– Чтобы перерезать мне горло?

– Да, если допрос не закончится. – Дружелюбный оскал делает меня еще беспокойней. – Сегодня у нас будут гости. Точнее, один гость. Придет коллега по работе.

– Сосед по селедочному аквариуму?

– Да, мы хорошо поработали над новым проектом и решили хорошо его отметить. И еще этот человек сыграл не последнюю роль в моих продвижениях к тому, чем я сейчас занимаюсь. Поэтому тебе следует быть поласковей.

Вдыхая пряные запахи, мы сидели на кухне. Приготовились к приходу гостя. Твой гирляндный наряд меня тайно смешил, и мне не терпелось увидеть причину всех подвигов сегодняшнего вечера. Раздалось дребезжание кнопки за дверью. Мы метнулись в разные стороны, бесцельно побегали по комнатам и расплылись в улыбке около входа.

– Привет. Это тебе, – протянул пакет парень средних лет, сжимая твою родинку на правой руке.

– Это, это… мы живем вместе. – Неподготовленность к знакомству с коллегой не только удивила меня, но и порядком разозлила.

– Константин, – прокукарекал он.

– Очень приятно, – пришлось соврать, не глядя ему в глаза. Меня понесло на кухню.

Он прошлепал в комнату, оставляя на линолеуме влажные следы косолапых, явно больных плоскостопием носков сорок четвертого размера. В пакете лежали набор сухофруктов и орехов и шампанское. Ново!

– Костя в гости, у Кости гости, кость – гость.

– Что стоишь? Помоги мне! – раздался лай у плиты.

– Иди, я все сделаю. Он там один сидит.

– Спасибо. Ты лучше всех! – Наконец мне вручили подарочный поцелуй.

– Косолапый Костя кильку ковыряет коготком, как копьем кровавым, костью скорчило под кадыком, – задавался тон вечера.

Когда приглашают в дом приятных людей, подсознательно загадывают два праздника: живота и души. После семейных застолий чувствуется, что желудок не веселился, наоборот, у него привалило работы, а вот мозг и сердце наполняются добротой из-за смешков, болтовни и споров. Мы же трое сидели как пни, каждый пытался показать английские манеры. Вилками и ножами измельчали содержимое тарелок, пригубляли шипящее пойло. Беседа ограничивалась погодой и новостями. Все чувствовали неловкость. Он из-за того, что не влился в мою компанию и помешал тихому семейному вечеру. Ты из-за того, что он сюда приволокся. А у меня было ощущение, что это я тот третий, который часто бывает лишним.