Вернувшаяся через несколько часов Бриттани нашла её лежащей на полу в луже собственной мочи, со связанными окровавленными руками. Она смеялась и плакала одновременно, сотрясаясь всем телом. Бритт удивило то, что Эмма была полностью одета, если, конечно, одеждой можно было назвать полупрозрачный топ и трусики-шортики. Сев около Эммы, она положила ладонь ей на лоб. Голдфайн просто пылала, будто в лихорадке.

— Эмма, что случилось? — с нескрываемым ужасом спросила Бриттани.

— Тим пришёл, — даже не посмотрев на неё, воскликнула Эмма срывающимся голосом, — предложил мне триста баксов за то, что загонит зубочистки под ногти. Я подумала, что ничего страшного не случится, будет не больно, а оказалось… — она тяжело сглотнула, — он вставил мне зубочистки под каждый долбаный ноготь. По возрастанию: под мизинец — одну, под безымянный — две, под средний — три, под указательный — четыре, а под большой — все пять. Прямо до основания. Я орала, как ненормальная, но мне было… так офигенно, ты даже представить не можешь! Так было только однажды, когда мой бывший вывихнул мне плечо, а потом оттрахал, продолжая тянуть за него. Эта боль… она ломает мозг! — истерично засмеялась Голдфайн, — я кончила два раза подряд, аж обоссалась, после тюрьмы со мной такое впервые. А потом он заставил передёрнуть ему прямо связанными руками с зубочистками под ногтями. Было трудно, но я сделала. И он ушёл, не развязав меня. Мне так больно и хорошо, как будто варюсь в адском котле. Я умираю, Бриттани, я умираю. Я умираю…

И Эмма забилась в оргазмических конвульсиях, ударяясь головой об пол и стоная так сладостно и болезненно одновременно, что Бритт стало физически плохо, она еле сдержала рвотный позыв. Достав из сумки телефон, Бриттани позвонила в Службу спасения, рассказала им всё, развязала Эмму, но зубочистки из-под ногтей вытаскивать не стала, чтобы ещё больше ей не навредить. Удостоверившись, что подруга не попытается их вытащить самостоятельно, Бритт направилась на ресепшн. Наученная горьким опытом отношений с бывшим мужем, она знала, что жестокость нельзя оставлять безнаказанной.

Тима она нашла разгадывающим кроссворд. Воспользовавшись тем, что он не обратил на неё внимания, Бритт схватила консьержа за давно не видевшую парикмахера чёлку и со всей силы приложила его мордой о стойку. Отскочив, словно мячик для пинг-понга, Тим взвизгнул, как ребёнок, и схватился за начинающий кровоточить нос. Не успел он что-то сказать, как Бриттани взяла настольный звонок и несколько раз врезала им парню по лбу. Тим был настолько жалок и немощен, что не смог противостоять девчонке, чей вес не доходил и до пятидесяти килограммов.

— Слушай сюда, дерьма кусок, — схватила она его за забрызганный кровью ворот футболки, — полиция уже едет. Тебя загребут в тюрячку, а ты, задрот, должно быть знаешь, что в ней делают с подобными тебе.

Плюнув ему прямо в глаз, Бриттани поспешила вернуться в номер, чтобы сопроводить Эмму в больницу. Однако сопровождать её можно было только в морг.

Голдфайн, продолжая биться в конвульсиях, невидящим взглядом смотрела в потолок. Из носа у неё толчкам шла густая, тёмно-красная кровь, и, заглянув ей в лицо, Бриттани увидела, что зрачки у Эммы разного размера, а все сосуды в глазах полопались. Не зная, как помочь подруге, Бритт прижала её голову к полу, чтобы та не причиняла себе дополнительную боль. Через пару минут Эмма затихла, лицо её стало похоже на восковую маску из дома ужасов — всё, что выше носа — бледно-голубое, со вздувшимися венами, всё, что ниже — скрыто кровью, словно намордником. Даже смерть не пришла к ней спокойно — вдоволь намучила перед тем, как схватить в свои холодные объятия и больше никогда не выпускать…

*

На похоронах Эммы присутствовала одна Бриттани. Она потратила все сбережения умершей соседки на церемонию прощания. Ей хотелось, чтобы хотя бы в смерти Эмма почувствовала себя принцессой, хорошей девочкой, той, кем она так и не смогла стать.

Бритт заказала белый лакированный гроб, кучу одуряюще ароматных лилий и целый хор, который исполнил и госпелы, и любимую песню Эммы, о которой она как-то вскользь сказала — «Only Happy When It Rains» группы «Garbage». Когда голосистые афроамериканки завывали строки «Pour your misery down on me», Бриттани не смогла сдержать слёз. Она знала Эмму всего полтора месяца, но и за такой короткий промежуток времени смогла заметить, что та была готова, чтобы на неё ушатами «выливали свои беды» все, кому не попадя. Она будто родилась для того, чтобы другие использовали её, как боксёрскую грушу, в прямом и переносном смысле. А она принимала это, как награду. Давала рвать себя на куски, уничтожать и втаптывать в грязь лишь для того, чтобы другим было приятно.

— Она была ангелом, — внезапно для себя испытав какой-то непонятный религиозный экстаз, прошептала Бриттани.

Решив, что встреча с настоящей мученицей была знаком Небес, Бритт, наконец, по-настоящему захотела изменить свою жизнь. Срочно и кардинально.

На следующий же день она уволилась с работы и отправилась в полицейский участок, писать заявление на Синевича. Доказательств его рукоприкладства было предостаточно, следователь, потирая руки, с удовольствием взялся за столь лёгкое дело. Уже через месяц состоялось слушание, на котором тирана признали виновным, выписали ему немалый штраф и судебное постановление, запрещающее подходить к Бриттани и дочери на сотню метров.

Выиграв дело, Бритт подала документы на смену имени для себя, своей дочки и отца. Они стали семьёй Тёрнер. Бриттани превратилась в Сидни, взяв имя в честь своей матери, Эмма — в Лесли, как Бритт и хотела назвать её изначально, а Ларри — в Стэнли, милое старомодное имя, по мнению той же Бритт. Продав квартиру Ларри, семейство перебралось на Гавайи, остров Оаху, как Бриттани всегда и мечтала.

На этом она не закончила менять свою жизнь — поступила на курсы медицинских сестёр, и через два года, закончив их, устроилась на работу в местную больницу.

За любой малейший шажок к успеху она благодарила только Эмму и всё жалела, что у неё не осталось её фото. Каждую годовщину смерти Голдфайн она приезжала в Дулут и клала на её могилу охапку свежих белых лилий, точно таких, как на похоронах.

— Ты навсегда в моей памяти, подруга, — поглаживая гранит надгробья, шептала Бриттани, — я проживаю эту жизнь так полно, как могу. Никому не даю унижать и оскорблять меня, отстаиваю себя, бьюсь до последнего, стараюсь, как могу. И всё из-за тебя. Спасибо, Эмма Голдфайн.

========== Глава 31. Иди в чулан и молись ==========

— Марк, может, навестишь Джейми?

— Нет, мам, я пока не готов.

Этот разговор происходил между ними каждые пару дней на протяжении вот уже полугода. Кроме «Я не готов» Марк использовал и другие отмазки: «У меня нет времени», «Я очень устал на работе», «У нас разгрузка товара, я не знаю, во сколько освобожусь». На самом деле он просто не хотел видеть свою девушку. Да, Марк называл её про себя исключительно «девушкой», потому что после того, что она сделала, он даже думать о ней как о возлюбленной перестал. Жестоко, но он теперь ждал лишь рождения второго ребёнка, больше от Джейми ему ничего не было нужно. Он так злился на неё, что если видел где-то их общее фото, тут же закрывал или переворачивал его. Постоянное раздражение и гнев так его выматывали, что он стал чувствовать, как превращается в другого человека. От заботливого, чуткого, романтичного Марка остались жалкие крошки, теперь его душу и сердце заполняли обида и злость, приправленные чувством вины. Термоядерная смесь, с которой было невозможно совладать.

Друзей у Марка не осталось — Джей с Брендоном умерли, от Рейчел не было вестей почти год, от Эммы тоже, Марк только знал, что она в тюрьме. В семье дела обстояли не лучше — с мамой он не хотел делиться переживаниями, потому что она и так была загружена уходом за Аароном; отцу не доверял; Томми, с отличием окончив школу, поступил в престижнейший Университет штата Аризона на журналиста и жил своей новой, интересной жизнью; Ким и Джонни были малы, чтобы понять проблемы Марка. Он мог всегда прийти к Деспине, но после секса стеснялся её, старался избегать общения даже по работе, не говоря уже о личных вопросах. К психотерапевту или психологу Марк тоже не хотел обращаться — слишком дорого. Оставался один выход — найти нового приятеля.