Однако, в один прекрасный день, его словно пчела в зад ужалила. С горящими глазами Дженсен принялся рассказывать о том, как прекрасна Юма и как там много возможностей. Видимо, мужика вёл какой-то животный инстинкт, который оказался чертовски правильным, судя по нынешнему положению дел. Линетт с Майком уехали в Юму через неделю после того разговора, оставив Эмму практически на улице. Аренда квартиры была оплачена лишь на месяц вперед. После ее окончания девчонке пришлось ночевать в подсобке «Ягоды» и вновь работать проституткой. Мать позвонила ей однажды, оставила адрес на случай крайней необходимости. Эмма чувствовала себя выкинутой из ее жизни, и, в основном, винила в этом Майка. Хотя, на мать она обижалась не меньше.

— Так чего ты тут забыла, я тебя спрашиваю, — выбил ее из раздумий голос Дженсена.

— Я в полной жопе. Беспросветной, — покачала головой девушка, — мне просто некуда податься. Я знаю, что мне здесь не рады, но…

— Ладно, понял я, — беззлобно перебил ее собеседник, махнув рукой, — заходи.

Неуверенно переступив порог дома, Эмма удивилась тому, насколько он чист, опрятен и красив внутри. Розово-бежевые обои, светлый пол без сколов и потёртостей, мягкая мебель на изогнутых ножках, всякие безделушки тут и там. Этот дом был полной противоположностью тому, что Эмма привыкла видеть. Она почувствовала себя слишком грязной для этого милого гнёздышка и задержалась в дверном проеме, не решаясь пройти дальше и испортить идиллию.

— Чего застряла? — удивленно глянул на нее Майк.

— Да я… — протянула Голдфайн, — просто…

— Иди на кухню, в холодильнике остались макароны с сыром, — кивнул ей мужчина, — или можешь в душ сходить, а то выглядишь как бомжиха, жесть, — гоготнул он, — сейчас полотенце дам.

Эмма, нервно теребя ручку сумки, осталась стоять в прихожей, чувствуя себя так неудобно, как никогда не чувствовала до этого. Она привыкла к окружению наркоманов, алкоголиков, похотливых байкеров и извращенцев, которые относились к ней как к дерьму. Никак не к диванам в розочках и «классным специалистам» с собственным бизнесом. Тяжело сглотнув от накатывающей тошноты и рыданий, Эмма развернулась и направилась к выходу.

В это время со второго этажа спустился Майк с полотенцем в руках:

— Ты куда? — удивился он.

— Я должна уйти. Не хочу портить вам жизнь своим присутствием. У вас всё только наладилось, такой прекрасный дом, работа… И тут я со своими вечными проблемами. Не хочу мешать. И… Не говори маме, что я приходила, хорошо? — полными слёз глазами посмотрела Эмма на него.

Майк только открыл было рот, чтобы что-то ответить или возразить, как входная дверь отворилась, и в нее ввалилась Линетт с двумя огромными сумками покупок.

— Майки, я дома! — воскликнула она, смотря в пол и не замечая, что в паре метров от нее стоит дочь.

— Линни, у нас гости, — мрачно сказал Майк, прислоняясь к поручням лестницы.

Линетт медленно подняла глаза и чуть не выронила один из баулов.

— Эмма? — ошарашенно прошептала она, — это ты?

— Да, мам, это я, — пожала плечами девушка.

— Что ты тут делаешь? — ставя пакеты прямо на пол, повторила вопрос Майка Линетт. Тон ее был холоднее канадской зимы.

— Я уже рассказала Майку… — повернулась к нему Эмма, как бы ища поддержки, — у меня аховое положение. Ты — моя последняя надежда.

— О, вот оно как, — ухмыльнулась мать, — значит, ни слуху, ни духу от тебя два года, а как проблемы появились — сразу прибежала?

— Да я по уши в проблемах с тех пор, как ты меня оставила! — не ожидав столь резкой реакции, сорвалась Эмма, — ты даже не представляешь, что со мной происходило всё это время! Пока ты открывала собственное дело, покупала дом и, — указала она матери на руку, — выходила замуж и набивала себе красивые татуировки, меня только избивали и насиловали! На меня напали с ножом, я вся в шрамах! У меня несколько сотрясений мозга, нос переломан и… у меня аневризма! Аневризма мозга в двадцать два года, чёрт побери, ты понимаешь?! И я работаю проституткой, меня имеют во все дыры по десять мужиков в день! Я и сюда доехала за минет! Классная у меня жизнь, а? — завершив пламенную речь, девица, часто дыша, уставилась на мать.

— Не врёшь? — явно испугалась Линетт.

— Нет, — отчеканила дочь.

— Ты должна мне всё подробно рассказать, — нахмурилась миссис Дженсен.

— Я не… мам, неужели тебе есть до меня какое-то дело? Я просто хочу пожить у вас пару недель, пока не найду работу и какой-нибудь угол. Мешать не буду, а за потраченную воду и электричество потом заплачу. Мы же обе знаем, что нам не очень интересна жизнь друг друга, — опустив глаза, тихо сказала Эмма.

— Ну как хочешь, — буркнула Линетт, — у нас есть свободная комнатушка на втором этаже, Майк тебе ее покажет.

— Спасибо, мам, — захотев обнять ее, но сдержавшись, ответила девушка.

Согнувшись, она пошла за Майком по лестнице.

— Кстати, мама! — почти дойдя до второго этажа, воскликнула Эмма, — ты выглядишь просто чудесно.

— Спасибо, — раздалось издалека.

Эмме на секунду показалось, что мать всхлипнула…

*

Эксперты установили, что смерть Брендона наступила не вследствии острой интоксикации, блокировки дыхательного центра или остановки сердца. Он просто-напросто захлебнулся собственной рвотой как конченый наркоман, коим он, собственно, и являлся в последние месяцы своей жизни. Стыд и ужас его родителей был настолько велик, что они никому не рассказали о его кончине, даже Марку и Джейми.

Церемония прощания прошла тихо и незаметно, на ней присутствовали лишь Люсиль, Айзек и Элиссон. Мать Бренда, казалось, за несколько дней постарела на десяток лет, а сестра не проронила ни слова и ни слезинки, даже тогда, когда гроб с телом Брендона медленно уехал в печь крематория.

После похорон мама и папа отвезли Элиссон, крепко сжимающую урну с прахом брата, домой, а сами отправились в квартиру, которую Бренд снимал с Эммой. Им не представилось случая побывать здесь при жизни сына, поэтому, когда они вошли в грязную, пыльную и тёмную халупу, настоящий хозяин которой так и не объявился, а полиция не удосужилась даже опечатать, у отца и матери Брендона перехватило дыхание. Люсиль, чувствуя, что ноги ее подкашиваются, присела на край кровати, застеленной грязно-серым покрывалом. Ощутив под бедром какой-то тонкий и длинный предмет, женщина, в ужасе округлив глаза, вытащила из-под покрывала использованный шприц. Держа его одними ногтями, она прокричала:

— Айзек, мы едем в полицейский участок! Сейчас же! Они просто… Им плевать на нашего мальчика! Эта поганая Эмма убила его, а им плевать! — она с отвращением отбросила шприц и горько зарыдала, закрыв рот руками.

Айзек, до этого задумчиво выводивший пальцем узор по пыли на подоконнике, подлетел к жене и мягко обнял ее:

— Люсиль, Люсиль, тише.

Та зарылась лицом в лацканы его пиджака:

— Что мы им скажем?

— Что они обязаны найти Эмму. Очевидно, она последней видела нашего сына живым и сможет пролить свет на его кончину. К тому же, ее можно обвинить в хранении наркотиков и занятии проституцией. Это, скорее всего, не грозит ей реальным сроком, но припугнёт неплохо.

— А если они откажут нам? — подняла глаза Люсиль.

— Не откажут. Это их работа, — погладил ее по щеке мистер Хоровиц.

Воодушевленная, Люсиль решительно встала с кровати.

— Мы заставим эту поганку поплатиться за смерть нашего ребенка! Пусть потерпим позор, но Эмму посадим. Я клянусь своей жизнью!

Айзек, кивнув, поцеловал ее руку.

— Я тоже клянусь.

*

В полицейском участке Мараны скучал сержант Хикокс, тот самый, который почти год назад объявлял Марку и Джейми о смерти родителей последней. Парня повысили с простого патрульного до следователя, но не из-за того, что он показывал великолепные результаты в работе, а потому, что полицейский, занимавший эту должность до него, переехал с женой в Финикс, а людей в участке не хватало. Выполнял свои обязанности Хикокс из рук вон плохо, предпочитая реальным расследованиям виртуальные в игре Criminal Case, в которую он играл в любую свободную (и не свободную) минуту. Люсиль и Айзек застали его именно за этим занятием.