*

Эмма проснулась лишь около полудня, и то, не из-за того, что выспалась, а из-за солнца в зените, ярко светящего в окно.

— Твою мать, — потерла она опухшие глаза.

Перевернувшись на спину и сев, Голдфайн оглядела себя: блузка и лифчик не тронуты, но трусов нет, а на испещренных синяками ногах лишь обрывки колготок. Усмехнувшись и зевнув, девица перевела взгляд на Брендона. Он лежал поперек кровати, вытянув руки по швам и запрокинув голову. Её сердце ёкнуло.

Низко-низко наклонившись над лицом Бренда, Эмма увидела, что глаза его чуть приоткрыты, а на губах засохла коричневая пена, видимо, кофе, единственная его «еда» за последние несколько дней. Положив руку ему на запястье, девица не почувствовала ничего, кроме противного, неживого холода.

Брендон, несомненно, был мертв.

От осознания того, что она проспала всю ночь на одной кровати с трупом, Эмме поплохело. Она медленно отползла от тела и, прикрыв рот дрожащими руками, зарыдала. Ей было не столько жаль парня, сколько страшно за себя. «Вдруг все подумают, что это я виновата?» — судорожно вздохнув, переплела она пальцы рук, пытаясь унять дрожь, охватывающую ее с каждой минутой всё сильнее. Шатаясь, она встала с кровати и оглядела комнату.

Руки и ноги ее начали работать быстрее головы: в панике Эмма надела джинсы прямо на голое тело, запихала в сумку телефон и пару футболок, проверила, лежит ли в потайном кармане паспорт и хотя бы сотня долларов, машинально расчесала волосы и убежала из квартиры, открыв дверь нараспашку, дабы тело Бренда быстрее нашли.

Она бежала без оглядки, не обращая внимания на то, что у нее развязаны шнурки, а блузка на груди расстегнулась от ветра. Остановилась девушка лишь через полтора часа, достигнув очередного злачного места Мараны — стоянки дальнобойщиков. Около траков курила группа из четырёх грузных мужиков лет сорока.

— Мне нужно в Юму, срочно, — еле переводя дыхание, воскликнула Эмма, — могу дать лишь сотню, если надо еще — берите натурой.

Один из водителей, брюнет с маллетом и лоснящимся красноватым лицом выпивохи, вразвалочку подошел к ней:

— Отвезу и просто за натуру, — подмигнул он проститутке.

— Только без всяких извращений, хорошо? — поморщилась Эмма.

— Всё, как ты скажешь, красавица, — явно в предвкушении плотских утех задаром, указал мужик на трак, — запрыгивай. Через двадцать минут отъезжаем.

Голдфайн, кивнув, залезла на высокую ступень и, подтянувшись, села на пассажирское место. С грохотом захлопнув дверь кабины, девица уставилась в окно: не столь быстро среагировавшие водилы явно были раздосадованы тем, что им не обломился бесплатный перепих, и, размахивая руками, выражали свое недовольство удачливому дальнобойщику. Раздраженно похрустев пальцами, Эмма сфокусировала взгляд не на кучке водителей, а на своем отражении в стекле. Выглядела она просто ужасно: красная, с блестящим от пота лицом, спутанными волосами, прилипшими ко лбу, и темными кругами несмытой косметики под глазами.

Отвернувшись, Эмма нащупала в сумке старый смятый листок бумаги с несколькими словами, написанными ее собственным неровным почерком. Крайняя мера. Последний лучик надежды на спасение из этой дрянной ситуации. Новый адрес ее матери в городе Юма.

========== Глава 26. Кейт ==========

Эмма не успела заметить, как Марана превратилась в Юму. Хотя, в общем-то, разница между ними была небольшая — всё та же знойная Аризона. Потрескавшаяся от вечной засухи земля, приземистые, причудливо изогнутые карликовые деревья, много частных домов и мало высоток. Впервые в жизни Эмме стало противно наблюдать этот несменяемый пейзаж. Хотя, наверное, противно ей было не от местности, а от самой себя. Отсосать потному дальнобойщику за бесплатный проезд — возможно ли упасть еще ниже?

Довольный водитель, тем временем, остановил трак около местной автостанции.

— Приехали! — улыбаясь кривоватыми зубами, возвестил он.

— Большое спасибо, — попыталась улыбнуться в ответ Эмма.

Стараясь не смотреть на мужика, она неуклюже спрыгнула с высокой подножки грузовика и прихрамывая на онемевшую от долгого сидения ногу, поплелась к расписанию автобусов в город. Порассматривав таблицы с временем отправления минут пять, девушка, спохватившись, ударила себя раскрытой ладонью по лбу:

— Твою мать, — тихо чертыхнулась она.

Все деньги она отдала дальнобойщику, на каком же автобусе она рассчитывала поехать? Вариантов добраться до нового дома матери у нее было два: голосовать на дороге и молиться, чтобы не попался какой-нибудь извращенец (хотя, была ли Эмме уже какая-то разница?) либо идти пешком. Помявшись, Голдфайн решила выбрать второй вариант. Отчего-то ей захотелось прогуляться и познакомиться с городом, в котором она так хотела остаться хотя бы ненадолго…

Столбик термометра остановился на комфортных двадцати градусах Цельсия, солнце грело, но не пекло, и Эмма, руководствуясь интернет-картами, спокойно дошла до нужного дома за пару часов. Вид нового жилища матери немало удивил девушку.

Эмма представляла, что мать живет в многоквартирном доме в каком-нибудь неблагополучном районе, то есть, примерно в таких же условиях, как когда-то в Маране. В реальности всё было с точностью до наоборот.

На Эмму окнами с занавесками в цветочек приветливо глядел небольшой бежевый домик, словно переместившийся в Юму прямо с Вистериа-Лейн. Милый дизайн, черепичная крыша, газон и, главное, основной показатель американского благополучия — белый заборчик. От созерцания того, как за пару лет ее мать из выпивохи с окраины захолустного городка превратилась в приличную представительницу среднего класса, у Эммы на глазах навернулись слёзы. Смахнув их, девушка, обняв себя руками, пошла к двери.

На двери была приклеена записка, написанная будто бы в стиле шрифта граффити. «Для безмозглых дятлов — нечего сюда стучать, звонок РАБОТАЕТ», — гласила «милая» надпись. Усмехнувшись тому, как с помощью одной фразы всё впечатление об идеальном домике и его жителях рухнуло, Эмма нажала на звонок.

Ответом ей была тишина. Попробовав еще раз, а, потом, постучав, и, не получив никакого ответа, Эмма расстроенно уселась на ступени. Она обязана была дождаться матери, во что бы то ни стало…

Стрелка часов стремительно приближалась к девяти вечера, и девушка сама не поняла, как задремала прямо на ступенях. Разбудил ее неприветливый хрипловатый мужской голос:

— Эй! Что ты тут забыла?

Эмма медленно открыла глаза и вздрогнула так, что чуть не упала на спину. Перед ней стоял Майк Дженсен, которого она иначе как «мамкин хахаль», не называла. Свет фонаря, висевшего прямо над дверью, ярко освещал его лицо, и Эмма отметила, что мужик значительно посвежел: чуть поправился, сбрил свои жуткие «усики педофила» и, похоже, перестал бухать, потому что его вечные мешки под глазами рассосались.

— Где мама? — вопросом на вопрос ответила Голдфайн.

— На работе, где ж еще, — хмыкнул Майк, — у нее клиент поздний.

— Клиент? — удивившись еще сильнее, встала со ступеней Эмма.

— Да, Линетт теперь классный специалист по шугарингу, у нее свой кабинет, она, типа, бизнесвумен, — с нескрываемой гордостью возвестил Майк, — у меня, между прочим, тоже свой бизнес, видишь, какой мы офигительный дом смогли купить?

Пытаясь переварить неожиданную информацию, Эмма выдохнула:

— И чем же ты занимаешься?

— Я кладу полы, — Дженсен, казалось, сейчас лопнет от чувства собственной важности, — и ламинат, и паркет, и линолеум. Всё могу. И мы с Линни женаты, между прочим. В прошлом месяце уже год был!

— Вау… — только и смогла вымолвить Эмма.

Вот чего она не ожидала, так это того, что ее мать может быть «классным специалистом» по чему-то, кроме выпивки. О Майке же вообще говорить не стоило. Пока он кантовался в квартире Линетт и Эммы, то занимался только тем, что ныл, пил кока-колу и по кругу смотрел сериал «Сайнфелд». Серьезно, посмотрев финал, он включал первую серию и начинал просмотр заново, смеясь над одними и теми же шутками. Раз, второй, третий… Бледный, худой, небритый, лицом похожий на подвального рыжего кота, Майк страшно бесил Эмму. Он не делал ей ничего плохого, но, скорее, лишь оттого, что просто ничего не делал по жизни.