Он спокойно отсидел алгебру, не переставая удивляться тому, что в него никто не кидает ручками и не плюётся жёваной бумагой. После урока впервые вышел из класса не последним и даже перекинулся парой слов с Ноа, а потом поднялся на этаж выше и встал перед кабинетом психологов.

Вокруг него пробегали и проходили ученики, некоторые из них даже натыкались на стоящего, как вкопанный, Жана, но он не обращал на них внимания. Если бы Алексис вышла сейчас из кабинета, возможно, только возможно, он бы изменил своё решение под светом её голубых глаз, но миссис Блум была слишком занята ненавистным отчётом. Сава, сам того не осознавая, глядел в закрытую дверь и тихо плакал. Но время шло — пора было разрешить все свои проблемы разом, быстро и навсегда.

Жан вытащил из рюкзака переносную колонку, подключил к ней телефон, настроил громкость повыше и запустил любимую, как он запомнил, песню Алексис, злосчастную «11 Minutes». Заиграли первые насыщенные гитарные аккорды и все находящиеся в коридоре замерли, не ожидав громкой музыки. Жан закрыл глаза — секунды казались ему часами. «Быстрее, миссис Блум, я ждал этого так долго!» — выдохнул он. В этот момент дверь распахнулась, но перед Сава оказалась Натали, а не вожделенная Алексис.

— Позовите миссис Блум, пожалуйста, — вымученно улыбнулся ей Жан.

Та, удивлённая музыкой, кивнула и крикнула вглубь кабинета имя Али. Послышались быстрые, лёгкие шаги и вот, перед Жаном предстала Алексис Блум, как всегда, великолепная — с длинными пепельными волосами, собранными в высокий хвост, в очках в чёрной «хипстерской» оправе и светло-розовом брючном костюме.

— Я написал вам письмо, — запуская руку в передний карман джинсов, воскликнул Жан, — оно в боковом кармане рюкзака. Прочтите его, пожалуйста.

Не дав ей времени на то, чтобы спросить, что происходит, он одним движением вытащил опасную бритву и, приложив все силы, полоснул ей себе по шее так глубоко, как мог.

Ученики и учителя, будто вставшие на паузу в последние несколько минут, «запустились» вновь. Поднялся визг, шум и гам, одна Али, в безмолвном крике закрыв рот руками, стояла и смотрела, как Жан, упав на пол, инстинктивно зажимает рану, из которой обильно, толчками льётся кровь. Не зная, как ещё помочь ему, она присела рядом и положила его голову к себе на колени, не обращая внимания на то, что горячая, тошнотворно пахнущая железом кровь заливает ей одежду.

— Простите… — выдавил Жан перед тем, как его взгляд потух.

Колонка продолжала орать песню, запущенную на круговое воспроизведение, все бегали, кричали о помощи, куда-то звонили, и лишь Али, прижимая к себе ещё тёплое тело своего ученика, сидела недвижимо. Так продолжалось до тех пор, пока не приехали санитары. Они забрали тело Жана, помогли Али встать и увели её, еле моргающую и дышащую, не замечающую, что Рейчел гладит её по голове уже несколько минут, в машину скорой помощи. В больнице они дали ей успокоительный коктейль, от которого она проспала двое суток…

*

Проснулась Али другим человеком, даже внешне — побледневшей, осунувшейся, со спутанными волосами. В горле пересохло, в глаза будто насыпали песка, но её волновало только одно.

— Письмо, — хрипловато произнесла она.

Сидящая на краю кровати и читающая книгу Рейчел вздрогнула от неожиданности. Проигнорировав её вопрос, она аккуратно погладила жену по щеке:

— Как ты себя чувствуешь?

— У меня на руках умер ученик, как я могу себя чувствовать? — голос её дрожал от слёз, — дай мне письмо. Это было последним, что он сказал.

Рейчел, вздохнув, дотянулась до прикроватной тумбочки и отдала ей плотный, белоснежный, сложенный текстом вовнутрь лист. Али одновременно больше и меньше всего на свете хотела знать, что там написано. Покрутив его во влажных от холодного пота руках несколько секунд, она, всё же, решилась развернуть послание.

«Дорогая миссис Блум.

Не знаю, имею ли я право называть Вас так, или должен был остановиться на «уважаемой», но это моё последнее письмо, поэтому, надеюсь, Вы простите мне такую фамильярность. Я решил уйти, потому что не могу больше жить в боли и унижениях. Я не делал ничего плохого, никому не желал зла, но все ненавидели меня лишь за то, что я отличался от них. Даже родители смотрели на меня как на бракованного, я был не тем сыном, о котором они мечтали. Одна Вы были добры ко мне, с первого дня нашего знакомства в мае 2015. Надеюсь, Вы останетесь такой же благосклонной, и не будете злиться на то, что я решил уйти вот так, у Вас на глазах. Вы не заслуживаете наблюдать за чьей-либо смертью, но я слаб и эгоистичен, мне просто хочется, чтобы последним, что я увидел, было Ваше лицо. Я включу Вашу любимую песню, пусть она хоть немного Вас успокоит.

Я не заслуживаю Ваших слёз, поэтому, умоляю, не горюйте. К тому же, я оставил Вам подарок — под моей кроватью лежит целая стопка рисунков, посвящённым Вам, вдохновлённых Вами. Они не столь прекрасны, как Вы, но я очень старался, в них вся моя душа и всё моё сердце. Попросите родителей отдать их Вам, только не обнародуйте их, пусть они будут лишь Вашими, потому что так и задумывалось.

Я люблю Вас, миссис Блум. Не в пошлом и похабном смысле, а как чистого, честного и доброго ангела, который скрашивал моё жалкое существование последние годы. Не вините никого в моей смерти (особенно, Баэрса и компанию), я всё решил сам.

Надеюсь, встретимся мы нескоро. Всегда Ваш, Жан Сава»

У Али заболело сердце. Закрыв лицо руками, она отвернулась от Рейчел и затряслась в рыданиях, которые не приносили ей облегчения.

— Ты читала? — сквозь слёзы спросила она.

— Нет, это личное, — честно ответила Рейч.

— Когда похороны?

— Завтра. Ты хочешь пойти?

Та лишь закивала, трясясь всем телом. Конечно, она не хотела идти, но была обязана это сделать. Должна Жану последнюю встречу.

Чтобы чуть-чуть успокоить жену, Рейчел легла рядом с ней и крепко обняла её со спины:

— Я поговорила с Дюпон-Старк, с твоей мамой и со своим папой. Чемоданы собраны, билеты куплены, ветсправка на Джейми взята, послезавтра мы уезжаем в Гонолулу, Ал. Так будет лучше для всех нас. Пол займётся продажей квартиры, а мой папа поможет нам с жильём на Гавайях. Купим небольшой домик, откроем прокат сёрфов, будем жить в тепле и счастье и не оглядываться назад. Мы заслужили это.

— Я этого точно не заслужила, — утыкаясь носом в её руку, прошептала Али, — из-за меня погиб человек. Ребёнок, Рейчел, ты понимаешь?

— Он так написал в своём письме?

— Нет, он никого не винит в своей смерти, даже чёртового Бауэрса! Но я знаю, что это моя вина. Я должна была предусмотреть всё, он ведь… он был моим самым близким учеником, самым чувствительным, и страдал он больше всех… Я не спасла его, Рейч. А он оставил мне свои картины. Как мне с этим жить?

— Хранить воспоминания о нём в сердце, но двигаться дальше, — сказала Рейчел, тихо плача сама, — я делала ужасные вещи, — вспомнила она Эмму и чувство вины за нападение, — но проходило время, я находила прощение, и продолжала жить, воспринимая это как ценный урок и жизненный этап. А ты не сделала ничего плохого, поэтому просто… отпусти его. Прости и Жана, и себя.

— Я не могу, — тихо сказала Али, выпуталась из объятий жены и подошла к открытому окну.

«Дай мне знак», — подумала она, растирая по щекам горячие слёзы. Через минуту в окно влетел молодой ярко-зелёный кленовый лист. Подняв его и почувствовав, какой он нежный, как мягки его прожилки, Али улыбнулась сквозь слёзы. Она поняла, что Рейчел права — больше в Леви оставаться было нельзя.

*

На похороны Алексис пришла в платке, скрывающем её волосы, тёмных очках и бесформенном платье. Одной рукой прижимая к груди письмо Жана, другой — крепко держась за Рейчел, она села на последний ряд и опустила голову. Ей не хотелось, чтобы кто-то обращал на неё внимание.

Всю церемонию она тихонько плакала: и когда священник читал молитвы, и когда родители Жана и миссис Дюпон-Старк говорили свои речи, и, особенно, когда пришло время прощания с умершим.